Гипнотизер - Барбара Эвинг

— Но, похоже, наконец мы нашли и Моргана, и Гвенлиам.

«Со мной мои дети».

Корделия лежала в темноте, не в силах заснуть. Перед ней возникло лицо Манон. Она ощутила, как холодный воздух спальни пробирает ее до костей. Часы на стене отсчитали удары: три. Она увидела лицо Гвенлиам, лицо Моргана… родные любимые лица. Вдруг часы пробили снова: четыре. Когда наступит утро, она вернется на дознание к коронеру. Наверняка сегодня все уже останется позади.

«Со мной мои дети».

Они с Рилли думали, что одержали победу. Пили портвейн, смеялись и щипали себя, не веря, что им удалось проскочить между жерновами жестокой судьбы. Им не удалось перехитрить мир. Они нарушили слишком много правил. И ничто не могло вернуть все назад, в безоблачное прошлое. Корделия снова осознала: ее погубило не то, что она была матерью детей лорда Моргана Эллиса. Ее погубили показания мисс Люсинды Чудл. Она переступила незримую грань, когда произнесла слова, бывшие под строгим запретом. Снова и снова она возвращалась к своим горестям и заботам, ее мысли метались по замкнутому кругу.

С ней были ее дети: двое ее детей.

Она подумала о Манон, в одиночестве терпевшей предсмертные муки, надевшей напоследок свадебный наряд, и слезы покатились у нее из глаз, и она не могла их остановить. «Я так и не поговорила с ней после того утра, когда экипаж унес меня прочь в Лондон. Она не помахала мне тогда рукой, ей так хотелось отправиться в Лондон!» И снова и снова мысли Корделии возвращались к тому, что заботило ее больше всего на свете. Теперь с ней были двое ее любимых детей, и она потеряла возможность обеспечивать их.

Корделия услышала тихий стук в дверь и присела на кровати.

— Да?

Она потянулась к свече. На пороге стояла Гвенлиам.

— Я не знала, спишь ли ты, — застенчиво проговорила девушка.

— О, прошу тебя, заходи, заходи, я не могла уснуть. Иди ко мне скорее, здесь так холодно!

Гвенлиам скользнула к ней под одеяло, и они вспомнили, что так было давным-давно.

— Я не могу спать, — сказала Гвенлиам, — иногда мне кажется, что я утратила эту способность. Я все время вижу Манон. — Ее голос задрожал, но она храбро продолжила: — Я вижу ее, мама, надевающей на себя свадебное платье.

Гвенлиам пыталась сдержать слезы.

— О Гвенни, нам так много пришлось пережить, что мы не имели возможности поговорить о нашем горе.

Она взяла холодную ладонь дочери в свои руки, пытаясь не показывать слез.

— Думаю, что она слышала, как мы с Морганом говорили о тебе.

У Корделии едва не разорвалось сердце от боли и страха: именно этого она и боялась. Она вдруг села на кровати.

— Манон покончила с собой, потому что узнала о том, что я жива?

— Нет-нет, все было не так. Как бы то ни было, но как только Моргану все стало известно, было бесполезно скрывать от нее правду. Но причина не только в этом.

Гвенлиам тоже села и укуталась в одеяло.

— Что-то еще…

Она остановилась, а затем решилась.

— Что-то произошло между ней и герцогом Трентом. Я не совсем поняла, о чем речь, но она сказала… Она сказала, что он заставлял ее делать непристойные вещи, а потом посмеялся над ней. Он причинил ей боль, и она все рыдала и рыдала. Манон призналась, что мечтает вернуться в Уэльс. Но ведь мы все приехали сюда только из-за нее. Ей так хотелось выйти замуж и жить в Лондоне! Она была любимицей нашего дедушки, герцога Ланнефида. Лондон манил ее. Но после свадьбы все переменилось. Муж чем-то настолько огорчил ее, что она не могла прийти в себя. Я никогда не видела Манон такой и не знаю, что могло стать причиной ее горя.

Корделия закрыла глаза. Боль была невыносима. Когда она думала о том, насколько велико невежество юных невест, слезы душили ее. Корделия вспоминала, как они с Рилли ходили в библиотеку, чтобы раздобыть хоть какие-то книги на эти деликатные темы, как старались подавить смех, когда читали «Справочник по вопросам здоровья», где описывались «некоторые болезни, поражающие юношей». Они пытались найти слова, которые смогли бы просветить и успокоить юных девушек. И никто не поговорил с Манон. Гвенлиам не присутствовала, когда показания давала мисс Люсинда Чудл. И это горькое открытие тоже было впереди.

А затем дверь снова открылась, но на этот раз безо всякого стука.

— Где же вы все? Почему разговариваете тут без меня? У меня так болит голова, что я не в силах вынести, а я нигде не мог найти вас.

Гвенлиам спохватилась первой.

— Морган, где твое лекарство?

— Лекарство мне не помогает! Я хочу, чтобы мама сняла боль!

Он подошел к кровати, и пламя свечи выхватило из темноты его побелевшее от боли лицо.

— Мама, эта боль невыносима. Я не знаю, как с ней справиться.

Обе женщины тут же вскочили с теплой кровати, опустив ноги на холодный пол. В белых ночных рубашках они быстро двигались по комнате, зажигая новые свечи, разводя огонь в камине и укладывая Моргана в постель.

Они увидели, что с Морганом случился новый приступ, похожий на тот, что произошел в зале дознания. По телу Моргана прошли судороги, он вдруг нагнулся, и его вырвало прямо на покрывало.

— Быстро, быстро, приведи месье Роланда и Рилли. Месье Роланд спит внизу, в большой комнате со стеклянными звездами.

Гвенлиам убежала.

— О мама, такого еще не было. Я не могу вынести эту боль. Что-то происходит со мной. О, моя голова…

И его снова вырвало.

Корделия сделала глубокий вдох и заняла место рядом с сыном. Запах рвоты заполнял комнату, но она этого не замечала. Корделия держала голову сына, как делала это когда-то давно. Она гладила его по волосам, а затем ощутила, как его тело сотрясла новая конвульсия. Слегка отодвинувшись, она провела рукой по его лицу, искаженному болью. Корделия знала, что не имеет права плакать, но не могла сдержать своих слез. На ее лице выступили капли пота, а не слез, когда она пыталась отдать энергию своего тела ему, единственному сыну, который сейчас так нуждался в ней и ее силе. Тень, отбрасываемая ее движущимися руками, перемещалась по стене, перескакивала на потолок — снова и снова, снова и снова. Морган расплакался — боль не покидала его.

— Мама, мы никогда не расстанемся? — произнес он своим низким голосом, который в конце фразы сорвался на шепот.

Она улыбнулась ему, и слезы капнули ему на лицо: они вдруг увидели песок, который простирался до горизонта, скрытые под водой скалы и море.

— Никогда, ни за что, — сказала она, улыбнувшись сыну.

Корделия знала, что не в силах ему помочь, но не прекращала попыток. Он терпеливо ждал, что ее руки принесут ему облегчение, как бывало всегда. И так велика была его вера в ее силы, что, когда он ощутил, словно уплывает куда-то, то решил, что это она спасла его.