Наступление - Александр Афанасьев

******* Салафи — чистый ислам, название Талибан появилось уже потом, в самом Афганистане.

******** Арк — дворец народа, резиденция президента Афганистана в Кабуле.

********* Полковник Чарльз Алвин Беквит, один из наиболее выдающихся офицеров американской армии за все время ее существования родился в Атланте, штат Джорджия

Таджикская ССР

Пограничная зона

Начало декабря 1987 года

Велика страна моя родная

Много в ней лесов, полей и рек…

Ни Скворцов, ни Шило даже не подозревали — насколько много.

Это были горы. Но это были необычные горы. Горы обычно подразумевают спокойствие, непоколебимость, какую-то монументальность. Черный монолит скалы, присыпанный снегом, гудящие от боли пальцы, удары альпинистского молотка, ощущение пустоты под тобой. Но — никак не такие горы.

Мертвые, пустые, со злобно гудящим ветром, сила которого может сбросить тебя со скалы, почти без растительности, потому что тут ничего не выживает — эти скалы просто не терпели, когда по ним шел человек и старались его убить — всеми силами старались. Вчера, проходя мимо заставы, они видели натянутые канаты — солдаты и офицеры, несущие здесь службу, передвигались, держась за эти канаты, чтобы их не сбросило ветром. Им же приходилось пользоваться альпенштоком, Басмач же шел безо всего, только со своей палкой с крюком.

Черт бы его побрал.

Басмачом они его назвали, чтобы не называть "Дух" хотя Дух подошло бы ему куда лучше. Просто Духом своего называть было нельзя, раз Дух — значит, надо убить. Назвали басмачом, по возрасту как раз подходил, басмачи в этих краях до шестидесятых годов были.

Басмача им представил их командир, майор Шекшеев, он был из асадабадского отряда, они — из джелалабадского, и между ними были проблемы, связанные с давними, афганскими делами — там не прикрыли, тут не помогли. Внешне это никак не выражалось — но Скворцов был уверен, что майор дал им самый трудный маршрут из возможных — от Чирчика они должны были дойти до Кундуза, да еще принести туда по двадцать килограммов мяса горного козла, для того, чтобы было чем отметить прибытие. Где они это мясо добудут — их личное дело, но если мяса не будет — то и ждать их никто не будет.

Сам Басмач был старым, тощим дедом с зубами желто-черными от дрянной табачной жвачки, которую он жевал. Он был настолько легким, что сначала и Шило и Скворцов удивлялись — как его не сдувает со скалы — но как-то не сдувало. Дед был одет в одежду, какую носят душманы, таскал с собой большое пуштунское покрывало, кустарно раскрашенное под каменный склон и старую винтовку Мосина тридцать седьмого года выпуска с открытым прицелом, к которой у него было двенадцать патронов. У них то у самих было по СВД с сотней патронов на каждую и по АПБ, к которому патронов чуть ли не цинк разобрали. Почему так много? Так по Афганистану идти, в пограничной зоне кто только не шляется. Козла опять таки убить надо и не одного, с одного козла сорок килограммов мяса наверняка не добудешь. Сам же этот дед, которого звали Асомутдин, по-русски почти ничего не понимал, когда майор его представлял, сказал только Асомутдин — я! И с видом бая ткнул себя пальцем в грудь. Все общение ограничивалось парой десятков наиболее ходовых русских слов, потом дед сбивался на таджикский, который ни Скворцов, ни Шило почти не знали. Странный, в общем, был дед, да уж какой есть…

Дед, а за ним и они передвигались по тропе неспешно, если посмотреть со стороны — даже нарочито медленно. Горы не любят спешки, горы коварны, горы — словно живые существа, словно норовистые кони, так и норовящие сбросить со спины седока.

Очередной порыв ветра злобно рванул рюкзак, повело влево — ветер завывал как грешник в аду, и в этот момент Скворцов понял, почему горцы верят в духов гор. Закрой глаза — и подумаешь, что это живое существо тянет тебя в пропасть, своими невидимыми, но цепкими руками.

Прижался к скале, замер, пережидая. Несмотря на всю подготовку, на то, что больше года по горам бегал — сердце бухало где-то в горле…

Примерно через полчаса они выползли на какую-то площадку — дед уже успел устроиться, постелил свое одеяло на землю, упер винтовку прикладом. Что делать — Скворцов уже знал, Шило тоже — за несколько минут их отгородила от ветра тонкая, но непроницаемая для вьюги стена верблюжьей шерсти. Как-то сразу стало тепло — вообще, на улице было не холодно, где-то в районе минус пяти-семи — но ветер свободно отбирал еще десять градусов.

Мясо кромсали кордами — острыми, как бритва национальными ножами таджиков, сильно похожими на пчаки. Корды им дал дед, самодельные — но по сравнению с тем, чем снабжает советская промышленность даже спецназ — небо и земля. Не в пользе советской промышленности, конечно.

Мясо было от барана, которого вчера снял из СВД Шило — но тогда не было такого ветра как сейчас, они еще не поднялись в горы. Мясо нарезали на полосы, натерли солью и по совету деда открыто подвесили на рюкзаки, чтобы провялилось — делается просто, иголка, суровая нитка и все. Ни тот ни другой не знали — останутся ли они в живых после потребления таким вот образом приготовленного мяса — но дед ел уверенно.

Запили из фляжек талой водой. В темноте их походного шатра глаза деда влажно сверкали, как будто от слез.

— Слышь, дед. Идти долго до границы? — попытался выяснить Шило

— Долго, долго… — залопотал дед, он мог повторять какое-то вырванное из контекста слово, но друзья не были уверены в том, что он понимает его смысл.

— Близко до границы, спрашиваю?

— Близко, да…

— Твою мать… — выругался Шило — Иван Сусанин, б…

— Помолчи — отрубил Скворцов

— Чего?

— Если он понимает?

— Да что он понимает. Чурка он и есть чурка.

— И все равно — помолчи.

Самому Скворцову не нравился этот дед. Было такое впечатление, что он его где-то видел. Вспомнить бы еще, где именно.

— Щас нажремся, потом по следу нас искать будут.

— Компас глянь, следопыт.

Шило полез за компасом. Командир их маленькой группы говорил и с ним резче, чем обычно — и Шило знал, почему. Перед самым вылетом сюда, он опять попался — догадайтесь, на чем. Вот-вот. На том же самом, о чем щелкают пальцем по кадыку и понимающе подмигивают. Тут то они и узнали — что на их новом месте службы за провинность одного наказывают всех членов группы — хорошо, что их поставили пока работать вдвоем. Так что — повод был, и Шило смиренно терпел.

— Карту дай

Шило вытащил карту, Скворцов развернул ее, достал фонарик, который он привез из Афганистана, в нем была какая-то штука — ты его трясешь, и он потом работает, и батареек не надо. Включить не успел — дед ударил его по руке и что-то резко и зло заговорил. Потом отодвинул полог — вероятно, сказал он о том, что фонарем пользоваться нельзя.

И черт с ним…

Когда настала пора остановиться на обед — Шило нашел то, что найти здесь был не должен. Не должно было быть этого здесь.

Это была желтая, очень яркая пачка сигарет, на лицевой стороне было написано по-английски, на оборотной — арабской вязью. Пачку смяли и постарались схоронить — но неудачно — камень стронулся с места и желтый бок пачки был как сигнал.

Шило подал сигнал опасности, молча показал на пачку подошедшему Скворцову. Сам доставать не стал — может быть, эта пачка блокирует детонатор противопехотной мины. На этой каменной осыпи — костей потом не соберут.

Баран был большим. На вид в нем и сорок килограммов можно было наскрести, если освежевать, как следует. И еще — его совершенно не беспокоил ветер. Он стоял на камне — это было похоже на ожившую скульптуру, и смотрел в сторону Афганистана.

Скворцов смотрел на него, накрывшись присыпанным сверху сухой пылью одеялом.

Если морем мы уйдём,

Пусть поглотит море нас,

Если мы горой уйдём,

Пусть трава покроет нас.

О великий государь,

Мы умрём у ног твоих,

Не оглянемся назад*.

Лепесток сакуры на ладони — как нарушение гармонии целого.

Ветер — как вестник смерти.

Сердце — как предательство в груди.

Джинба иттай… Единение воина и его оружия.

В последний момент, наведя винтовку в подсказанную подсознанием точку, много левее барана — Скворцов выстрелил. И закрыл глаза, чтобы не видеть смерти.

Баран упал со скалы. Пришлось доставить.

Он и в самом деле был огромным — круторогий, старый самец. Наверное, для него так было даже лучше — природа не содержит в себе ни капли жалости, а он был уже стар и мог в любой момент сорваться со скалы.

Точно такую же палатку поставили внизу. В три ножа начали разделывать барана. Шкуру и рога забирал дед, точно так же он забрал шкуру и рога предыдущего барана. Шкуру он тщательно, не допуская ни единого пореза, выскребал ножом, засаливал и привязывал к спине, свернув в узел. Рога прятал под камнями. Не стоило сомневаться — найдет.