Звериный подарок - Юлия Шолох
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Отнеси меня в навье место Сантании, — сказала раньше, чем разглядела настойчиво протянутый мне предмет.
Бляха пульсировала от жара и упорно ко мне тянулась. Анчутка выполнил приказ и не знал, что дальше делать с этой вещью. Видимо, команды он понимает и исполняет только строго по очереди.
Протянув руку, я, не колеблясь, схватила цепь и подняла бляху к глазам. Никакого рисунка видно не было, только шевелящаяся белизна. Такой на вид обычный предмет… И столько шума из-за него. Наверное, там, где мое тело состоит из крови и плоти, раскаленная цепь прожгла ладонь до самой кости. Вокруг, должно быть, воняет паленым мясом, но выпустить ее теперь меня ничто не заставит.
— Перенеси! — повторяю приказ.
Щупальца над головой поджимаются и с напряжением выплевывают что-то огромное и угловатое. Существо тут же расправляет драные крылья и плывет прочь.
Лапки охватывают невидимый мне кокон, и все вокруг начинает медленно плыть. Вращение усиливается, студень трясется, и вскоре уже ничего не видно, только серая мгла скользит, окружая.
Когда сгустившаяся кругом муть замедляет свой ход и тает, я вижу знакомые очертания сваленных в кучу валунов, и посередине ярко-белый торчащий вверх камень. А над ним — сверкающий всеми цветами радуги, мягко парящий круг. Ни с чем не перепутаешь.
Бес смирно сидит, обернувшись хвостом, и ждет.
Все так просто! Я протягиваю цепь и опускаю предмет в пестрое блюдо. В том мире должно было что-то произойти.
Но мне все равно.
Изгоняющее слово течет как обычно, но в конце я все-таки сбиваюсь. Всего один короткий неверный звук, но дающая власть над бесом связь непоправимо нарушилась.
Легко вспыхнув и так же исчезнув, из пасти беса выскользнул тонкий алый язычок.
Неторопливо и очень бережно одна лапка поднялась и сделала… шаг ко мне. Надо же, как медленно. Там, на другой стороне, все происходит гораздо быстрее. Или нет? Второй шаг существа больше похож на прыжок, пока очень короткий. И вот снова бес подтянулся и уже готовится…
Я споткнулась на изгоняющем заклинании, и больше меня ничто не может защитить. Бес перескакивает еще ближе, открывая пасть, и оттуда теперь торчит не один язык, а целая дюжина.
«Ты знаешь, как надо, — вдруг вспоминаю. — Когда-нибудь это тебя погубит. Единственный верный проторенный путь».
Кроме изгоняющего слова нет способа остановить беса. И плевать! Я смотрю на воплощение своего самого ужасного в жизни недруга, на оживший самый мерзкий кошмар тех страшных дней, оставивших в душе безобразные шрамы, и вдруг наклоняюсь к нему низко-низко.
— ВО-О-О-О-ОН! — ору со всей силы прямо в распахнутую пасть, из которой ползут языки, уже больше похожие на змей.
Я ненавижу огонь, даже самый безобидный, ненавижу, даже когда холод и темень. Не знаю, чья это вина, но сейчас напротив меня — предмет моей ненависти стоит и пускает слюну в мою сторону. Пульсирует, словно смеется. И не надо сдерживаться и напоминать себе, что это просто огонь, просто костер, просто свеча горит…
— ПОШЕЛ ВО-О-ОН! — ору так протяжно, с такой силой, что кажется, криком его снесет с моей дороги.
— ВО-О-ОН!!
И его… сносит.
Отлетевший пылающий комок плюхается на пол у стены и исчезает внизу, словно в болоте медленно тонет. Как только кончик его хвоста пропадает с глаз, я возвращаюсь в явь.
Первой приходит боль. Надо же, ожог на руке очень глубокий, но не до кости. Опухла рука, правда, сильно, но жить буду. Смешно отчего-то. Нет, не сейчас!
У стены стоят два паренька, словно спят наяву, не сводя ошарашенных глаз с чего-то возле меня. Как… какая странная штука — мимо проплывает совершенно прозрачная огромная рыба с длинными волнистыми плавниками. Ярко-бирюзовая. Ну… и пусть себе плавает!
— КОНЯ! — ору сквозь нее глупо хлопающему глазами мальчишке.
Тот только рукой машет в сторону выхода.
Рыба здесь не одна. Я бегу мимо плавающих разноцветных существ и выскакиваю наружу. Там Мотылек спокойно жует траву и не обращает никакого внимания на творящиеся вокруг странности. Как и я. Прости, Мотылек, что делаю тебе больно, но я должна… спешить. Перед глазами карты военных планов, восточные поля Сантании, не занятые лесами, бои идут именно там. Там… Радим. Я несусь по дороге, вокруг плавает множество фигур всевозможных птиц, зверушек, рыб, и я не слышу Радима совсем.
И не верю.
По дороге мне попадаются разные люди: возницы на повозках со снарядами для метательных орудий, безумные странники, слетающиеся на запах крови, телеги с ранеными… И все они застыли в разных позах и, как зачарованные, смотрят на небо, переливающееся пусть очень блеклыми красками, но зато всех возможных цветов. То, что сотворил предмет бога, похоже на сказку. На меня реагируют только лекари и ближе к месту боя — воины. Но мне не туда.
Лечебные палатки ставили, судя по всему, быстро и как попало, толком даже не выбирая места. Я знаю, в какой из них Радим. Не слышу его, но знаю. Не слышу… Нет! У меня простые, но очень правильные планы на жизнь. Я собираюсь забрать к себе сестру и Аленку, а братьям дать возможность жить так, как они хотят. Собираюсь… завести выводок щенят, может, целую дюжину! Хотя… не обязательно и щенят, пусть будут люди, главное ведь не раса, а воспитание. Пусть они вырастут такими людьми, которыми могла бы гордиться моя раса. Хотя… зачем нам гордость целой расы? Пусть они вырастут такими, которыми мог бы гордиться их отец…
Влетаю в палатку, уже от входа крича, чтобы все вышли. Те, кто стоят вокруг него, на вид более вменяемые, чем встреченные по дороге, пусть не так скоро, как хотелось бы, но выходят.
Радим лежит на кушетке, застеленной тканью, сплошь красной от крови. Я ни на секунду не сомневаюсь, что все будет хорошо. Арбалетные болты из него вынули, но следы посреди груди похожи на магические. Наверное, такие следы оставляет главное оружие дивов — придуманные ими косы смерти. Магия зверей почти не берет, но летящее с ее помощью острое лезвие очень даже режет.
Впрочем, плевать. Я сажусь сверху и прижимаю здоровую руку к его груди. Мое! Никому не отдам!
— Захочешь, чтобы я жила, — очнешься, — говорю ему на ухо и вдыхаю.
Никогда не лечила таким образом. Заращивать раны бесполезно, их слишком много, не хватит и десяти дыханий. Я просто его… целую, отдавая свою жизнь. Ведь она у нас одна на двоих…
Самым странным в искусстве целительства для меня была сама возможность… умереть. Не могла никак поверить, что организм инстинктивно не сделает вдох, это же невозможно. «Очень легко, — убеждал Атис. — Просто есть черта, за которой организм сдается, и разум бессилен, когда от тебя зависит чья-то жизнь».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});