Жестокий век. Книга 1. Гонимые - Исай Калашников

— У нас гости, Монгол!

— Кто?

— Конечно, Бао Си. А наш мальчик сегодня сказал: «Муцинь»![46] Что-то бубнил-бубнил, потом слышу: «Муцинь». — Лицо Цуй словно бы подсвечивал изнутри волшебный фонарик.

Он снисходительно улыбнулся.

— Ты ошиблась. Он должен был сказать: «Фуцинь».[47]

— Ну, что ты, Хо, как я могла ошибиться! Я его укладывала спать. Он ухватился за мои волосы ручонками и так ясно, будто взрослый, сказал: «Муцинь».

— И все?

— А что еще?

— Он должен был тебе сказать: «Муцинь, ты все время меня толкаешь в постель, а я спать не хочу. Мне играть хочется». Так он мне вчера на тебя жаловался. — Хо засмеялся, легонько стукнул ее по плечу.

Они стояли посередь дорожки, болтали, пока в дверном проеме не показался Бао Си.

— Какие у меня родственники! Вы не рады гостям?

Ужинали в беседке. На ветви деревьев Цуй повесила бумажные фонарики. Свет струился по белой кипени цветов, падая на резные, с красноватыми черенками листья пионов, на сочную зелень астр. Старый Ли Цзян, выпив чашечку рисового вина, самодовольно поглаживал впалый живот, рассказывал гостям, какой у него хороший внук — крепкий, смышленый. Малыш, не догадываясь, что разговор о нем, пробовал достать фонарик, но слабые ручонки соскользнули со столбика беседки. Мальчик упал и громко заплакал.

— Видите, не к сладостям тянется, а к огню, — глубокомысленно заметил Ли Цзян. — Умный хочет познать, глупый — пожевать.

В саду становилось все прохладнее. От чаши водоема тянуло сыростью. Цуй унесла сына в дом. Вскоре ушел и Ли Цзян. Бао Си сказал:

— Хо, ты должен мне помочь. Я хотел бы встретиться с князем Юнь-цзы.

— С князем? Зачем?

— Наше селение разграбили стражники. Пять человек бросили в яму.

Хо вспомнил, как вели по улице бунтовщиков, внутренне сжался.

— За что?

— Податями, поборами нас разорили вконец. Немного пошумели…

— Князь, мне кажется, этими делами не ведает.

— Он — наследник императора. Пожелает — может все. Но пожелает ли? Бао Си был задумчив, говорил с неохотой, словно бы через силу. — Не хотел я идти сюда. Не верю, что тут не знают о бедствиях земледельцев. Чиновников становится все больше. И каждый хочет есть, каждый хочет жить в большом доме и ходить в дорогих одеждах. Где что возьмут они, если не у нас?

— Я часто вижу бунтовщиков. Их гонят сюда, потом казнят, — Хо снизил голос до шепота.

— Вот и нас обвиняют в бунте. А что мы сделали? Сборщикам нет дела, что зерна во многих домах осталось только на семена. Пристают с ножом к горлу — отдай… Помоги, Хо, увидеть князя. Я передам ему бумагу, где перечислены все наши беды.

— Я проведу туда, где он бывает…

Хо надеялся на силу своей железной пластинки. Но Бао Си с ним не пустили. Он остался поджидать князя у ворот.

В этот день Бао Си не вернулся. Пришел через три дня. Но что с ним сделали! Лицо почернело, глаза ввалились. Бао Си скрежетал зубами, ругался:

— Чужеземная собака! Жирная чжурчжэньская лягушка!

— Что произошло, Бао Си?

— Угостили лапшой из бамбуковых палок.

Глава 10

— Едут! — закричал Боорчу, сорвал с головы шапку, хлопнул ею по колену. — Едут, хан Тэмуджин!

Тэмуджин и сам видел: перевалив через голую сопку, к куреню шагом спускались всадники — воины племен уруд и мангут. Оставив у ущелья Дзеренов Аучу-багатура и Джамуху, они возвратились в свои кочевья, забрали жен, детей, скот. До сегодняшнего дня никто не знал, куда они пойдут. Могли пойти к хану Тогорилу, к найманам, пристать к другим племенам. Но они остановились близ его кочевий и вот — едут.

— Хан Тэмуджин, садись в юрте на свое высокое место, а то подумают — выскочил встречать, — торопливо проговорил Боорчу. — Караульные! Замрите на месте, как сухостойные деревья! Вы охраняете не повозку с кумысом — ханскую юрту!

Тэмуджин сел на войлок против входа в юрту, подумал, что Боорчу радуется, наверное, рано. Еще не известно, захотят ли они кочевать вместе с ними. А если захотят, то признают ли его своим ханом? Уруды и мангуты, слышно, люди отчаянные…

У юрты с коней слезли трое. Двое были незнакомы, третьего, узколицего человека с длинной седеющей бородой, Тэмуджин узнал и очень обрадовался. Это был Мунлик, верный друг его отца. Мунлик, помогший выжить в самое трудное время. Мунлик, чей сын шаман Теб-тэнгри сделал для него больше любого из людей.

Боорчу задержал людей у порога:

— Подождите. Я узнаю, свободен ли хан от своих забот.

Зашел в юрту, подмигнул — пусть знают наших!

— Зови! — нетерпеливо сказал Тэмуджин.

Гости вошли, с достоинством поклонились. Он встал, положил руки на плечи Мунлика.

— Не кланяйся. Это я должен припасть к твоим ногам в сыновьей благодарности. Я сам, моя семья давно ждем тебя, чтобы сказать — спасибо!

— Я не мог уйти от тайчиутов. Помогли эти смелые молодые нойоны.

— Спасибо и вам! — Тэмуджин повернулся к нойонам. — Э-э, ваши лица как будто знакомы — где мог вас видеть? — Хитро прищурился. — Не вы ли помогали анде Джамухе загнать меня в ущелье Дзеренов?

— Помогали? — удивился Хулдар. — Анда Джарчи, мы помогали или мешали?

— Мешали, Хулдар. Как могли.

— Куда вы держите путь?

— Мы пошли по дороге, указанной шаманом Теб-тэнгри. Она привела сюда.

— Я рад, когда ко мне приходят друзья. Но если вы ищете тихое место, оно не здесь. Садитесь, дорогие гости, и помогите мне обдумать нелегкую думу. Мой названый отец хан Тогорил вместе с воинами Алтан-хана идет на татар. Он зовет меня с собой. Должен ли я идти с ним?

— У татар крепкие, кованные из железа шлемы, — сказал Хулдар. Хотелось бы попробовать на них остроту и стойкость мечей. Если пойдешь на татар, мы будем с тобой.

— А потом вам захочется вернуться к Таргутай-Кирилтуху?

— Анда Джарчи, захочется нам вернуться к Таргутай-Кирилтуху?

Горбоносый немногословный Джарчи буркнул:

— Не захочется.

— А почему? — спросил Тэмуджин.

— Таргутай-Кирилтух человек с вареной печенью, — пояснил Хулдар. Рядом с ним молодые быстро стареют, а старые дряхлеют. Возле него даже мухи жужжат лениво.

— Но не забываете ли вы, что я — хан? И тот, кто идет со мной, вручает мне свою жизнь.

Может быть, ему не следовало вот так, прямо, без околичностей, напоминать, что он не потерпит никакого своевольства. Но он подумал, что будет лучше, если нойоны уйдут сейчас, чем покинут его, как Джамуху и Аучу-багатура, в самое неподходящее время.

— Воля нойона для нукера, если она ему по совести, — резвый конь, если не по совести, — тяжелая ноша, пригибающая к земле. То же и воля хана. Умный нойон и умный хан будут одинаково стараться, чтобы нукеры мчались на быстрых конях, а не тащились пешком, повесив голову. Анда Джарчи, так я говорю?

— Так, Хулдар, так. Пеший далеко не уйдет. А кто недалеко ходит, тот мало приносит.

Тэмуджин про себя одобрил их суждения. За хорошим нойоном пойдут нукеры, за хорошим ханом — нойоны. И пока они необходимы друг другу, все будет как надо. Если он даст этим людям то, чего им не добыть самостоятельно, они никуда не уйдут. Но что они хотят получить?

— Татары — мои кровные враги. Они погубили моего отца, и я не успокою свою душу, пока не отомщу. Так велит голос крови. А что будете искать вы в татарских куренях?

Широкоскулое лицо Хулдара расплылось в простодушно-лукавой улыбке.

— У них большие стада и богатые юрты. У нас скота мало и юрты дырявы. Но кони быстры и мечи остры.

— Достойный Мунлик, я не слышу твоего мудрого слова.

Потеребив бороду, Мунлик осторожно проговорил:

— Разумно ли помогать Алтан-хану китайскому, врагу еще более коварному, чем татары?

— Уж не помочь ли бедным татарам? — насмешливо спросил Боорчу.

Мунлик с неодобрением посмотрел на него.

— Алтан-хан руками татарских нойонов душил нас. Теперь хочет нашими руками утихомирить татар. Потом мы станем ему не угодны — в чьи руки вложит карающий меч?

Незадолго перед этим у Тэмуджина был нелегкий разговор с родичами. Они не хотят воевать с татарами. Говорят: в последние годы татарские нойоны никого не трогали, если их расшевелить, бед не оберешься. Воины Алтан-хана уйдут, Тогорил уйдет, а им уходить некуда, надо жить у татар под боком. Верны рассуждения родичей, верны опасения Мунлика. Но он видит еще и другое. Его страшит как раз миролюбие татар. Если они поладят с тайчиутами и меркитами, — а так оно и будет, — его крохотное ханство треснет, как яйцо жаворонка под копытом. Но что родичам ханство! Что голос крови, взывающий о мести!

— Достойный Мунлик, твои слова смутили мои ум, но не убедили. Алтан-хан душил нас руками татар — правильно. Однако не он нашими, а мы его руками стиснем татарские глотки. Дважды такого случая в жизни не бывает, и мы воспользуемся им. Пусть Алтан-хан думает, что мы ничего не понимаем… Будь тут твой сын Теб-тэнгри, он бы одобрил мои думы.