Маннергейм - Леонид Власов

Он никогда не показывал немцам, даже тем, которых уважал, своих чувств, не делился своими впечатлениями. Он не имел себе равных в умении придавать любому разговору изысканность и тонкую иронию, особенно тогда, когда немцы хвастались своими победами.

Во второй половине сентября 1941 года фельдмаршал, как писал в своих воспоминаниях генерал Хейнрикс, больше интересовался Восточной Карелией, чем Ленинградом, не желая рисковать в борьбе за такой крупный город.

21 сентября VI финский армейский корпус вышел на рубеж Свирьстрой — Подпорожье — Вознесенье, но его остановила 7-я советская армия генерал-лейтенанта А. Н. Крутикова, получившая резервы. Однако на Петрозаводском направлении финское командование, дополнив VII финский армейский корпус генерала Э. Хеглунда двумя пехотными дивизиями, добилось значительного перевеса в силах. В среду 1 октября 1941 года части корпуса с разных сторон ворвались в Петрозаводск, подняв финский флаг над зданием правительства Советской Карелии. В своем приказе о взятии Петрозаводска Маннергейм писал: «Карельская армия сегодня добавила самый крупный успех — взятие города Петрозаводска. Благодарю командующего армией за умелое и успешное руководство военными действиями, а также командиров корпусов и дивизий и их героические войска — офицеров, младших офицеров и солдат…»

Вот каким Петрозаводск увидели офицеры службы информации финской армии: «Крупным строениям города нанесен страшный ущерб, особенно в центре. Кругом море разрушений. На окраинных улицах города много трупов солдат и офицеров противника. В городе хорошо сохранились здания университета, родильного дома и Дома правительства. Разрушена роскошная гостиница „Северная“, где идет беспощадный грабеж. Из многих домов пожитки вытряхнуты на улицу. После 18 часов улицы пустеют. Исчезают солдаты, ходившие из дома в дом. Сотни кошек начинают бегать по улицам. Страшно воют собаки. Перед зданием театра драка. Кто-то бросает гранату. Солдаты жалуются на нехватку водки, вина и пива. В этом, считают офицеры, одна из причин того, что в частях армии не ощущается чувство победы…»

Посетив Петрозаводск и проехав по его улицам, Маннергейм отметил, что город сильно разрушен и промышленность в нем фактически парализована. Он был удивлен тем, что временно учрежденная местная власть, ссылаясь на него, как доложили, временно, изменила название города сначала на Петроской, а потом на Ээнислинна. В феврале 1943 года такая же участь постигла 55 улиц города, причем не только имени Карла Маркса, Энгельса и Ленина, но и Прионежскую, Северную, Слободскую и многие другие.

Финские газеты писали, что теперь названия улиц бывшего советского Петрозаводска стали национальными. Маннергейм назвал глупостью чью-то инициативу «взгромоздить» (любимое русское слово фельдмаршала с ударением на первом слоге) старую пушку на постамент сброшенного на землю памятника Ленину.

После взятия Петрозаводска финские войска начали развивать наступление на Медвежьегорск, но упорное сопротивление частей 7-й советской армии остановило их.

Попытки финского командования добиться перелома в боевых действиях на Свирском участке фронта были безрезультатны. В субботу 18 октября 1941 года движение финских войск было полностью остановлено, и фронт здесь 23 октября окончательно стабилизировался.

Финны перешли к обороне на рубеже полуостров Средний — река Западная Лица, восточнее Алакуртти — Лохгуба на подступах к Ухте — Ругозеро — Медвежьегорск — Онежское озеро — река Свирь и граница 1939 года на Карельском перешейке.

Оценив обстановку, Маннергейм решил захватить советскую военно-морскую базу Ханко, которая оказалась в окружении после захвата немцами островов Моонзунда и Эстонии, но стойко держалась 106 дней на небольшом участке земли, засыпаемом тысячами мин и снарядов. Все атаки финнов были безуспешными.

Постоянно получая неутешительные доклады подчиненных, Маннергейм решил лично по радио обратиться к защитникам полуострова Ханко и предложить им прекратить сопротивление и сдаться в плен.

Во вторник 7 октября 1941 года на Ханко наступила гнетущая тишина. Финны прекратили обстрел, затихли и защитники полуострова. На финской стороне, вдоль переднего края обороны, включились мощные громкоговорители. Вдоль полуострова, перекатываясь из края в край, раздался голос усталого русского человека, логично и зримо характеризовавшего существующее положение на Ханко, не упуская мелкие бытовые детали, о которых все знали, но предпочитали молчать. Стиль обращения Маннергейма был психологически точно рассчитан на людей, измученных тяжелыми боями, оторванных от родины, томившихся в неизвестности. Эта серьезная речь старого человека резко отличалась от ежедневной болтовни финских пропагандистов, обещавших «райскую жизнь» в плену. Даже предложение фельдмаршала о сдаче в плен включало в себя чувство уважения к тем, кто его слушал, а слушали все. Заключение обращения было жестким — два дня на размышление. Даже сегодня, через 62 года, плохая звукозапись этого обращения производит сильное впечатление.

Эта понятная и доходчивая речь бывшего генерал-лейтенанта русской армии, сохранившего высокую культуру неродного для него языка, вызвала переполох у командования и работников политотдела военно-морской базы. Генерал-лейтенант С. И. Кабанов, командующий обороной передового рубежа КВФ, вспоминал: «После выступления Маннергейма народ зашушукался. Мой комиссар Арсений Львович Раскин заявил, что положение очень сложное, надо срочно нейтрализовать это выступление, отвлечь внимание людей к нему. Было решено подготовить листовку „Ответ барону Маннергейму“». Первый ее вариант — сплошная матерная ругань — был забракован, в печать пошел второй вариант. Листовка издавалась не для Маннергейма и финнов, а для защитников Ханко и только на русском языке. По-фински ее читали по радио. Листовка попала к Маннергейму и оказалась в Англии у премьер-министра Черчилля. Он обратился к своему союзнику Иосифу Сталину с заявлением, что на войне нельзя столь грубо оскорблять главу государства, хотя он и неприятель. Сталин, не ответив на это обращение, рекомендовал ЦК партии одобрить текст ханковской листовки.

Характерно, что Маннергейм после «ханковской грязи Дудина и Пророкова», после подобного ряда «творений» Кукрыниксов, Юрия Ганфа и других художников, а также глупостей и выдумок о своей биографии в советских листовках и прессе запретил своим пропагандистам «чернить и глумиться над российскими маршалами и генералами».

7 ноября 1941 года Ставка Верховного главнокомандования Красной армии принимает решение эвакуировать в Кронштадт гарнизон военно-морской базы Ханко, что было сделано 2 декабря.