Все приключения мушкетеров - Александр Дюма

– Пойдите, молодые люди, – сказал с важностью прокурор, – займитесь делом: это полезно для пищеварения.

Как только вышли конторщики, г-жа Кокнар встала и вынула из буфета кусок сыру, пирожное и пирог собственного ее печенья, с миндалем и медом.

Кокнар нахмурил брови, оттого, что увидел много кушаний, а Портос досадовал, что нечего было есть. Он посмотрел, не тут ли еще блюдо с бобами, но его уже не было.

– Решительно, пир, – сказал Кокнар, шевелясь на своем стуле. – Решительно, пир, epulae epularum; Лукулл обедает у Лукулла.

Портос взглянул на стоявшую подле его бутылку: он надеялся пообедать хлебом и сыром с вином, но вина в бутылке не было, а хозяин и хозяйка не замечали этого.

Портос съел ложечку пирожного, попробовал пирога госпожи Кокнар и подумал:

«Теперь жертва кончена. О, если б я не надеялся вместе с г-жей Кокнар заглянуть в шкаф ее мужа».

Кокнар, насладившись обедом, который он называл слишком сытным, почувствовал желание отдохнуть. Портос надеялся, что он останется в этой комнате, но прокурор не хотел об этом и слышать: принуждены были отвезти его в его комнату, и он кричал до тех пор, пока не поставили его кресла против шкафа, в который он из предосторожности уперся ногами.

Прокурорша отвела Портоса в соседнюю комнату, и они начали переговоры.

– Вы можете приходить к нам обедать три раза в неделю, – сказала г-жа Кокнар.

– Благодарю вас, – сказал Портос, – я не люблю употреблять во зло гостеприимство; притом же я так занят своею экипировкой.

– Правда, – сказала прокурорша, вздыхая, – эта несчастная экипировка – большая забота.

– Именно большая, – сказал Портос.

– В чем же состоит экипировка в вашей роте, господин Портос?

– О, во многом: вы знаете, что мушкетеры – отборное войско, и им много нужно такого, без чего могут обойтись гвардейцы и швейцарцы.

– А чего она стоит?

– Это может стоить…

Прокурорша с трепетом ожидала конца.

– Сколько? – спросила она. – Надеюсь, что не больше… и она не могла договорить.

– О, нет, – сказал Портос, – оно будет стоить не больше 2,500 ливров; я думаю даже, что при соблюдении экономии можно обойтись двумя тысячами.

– Боже мой, две тысячи ливров! Да это целое состояние.

Портос сделал гримасу, значение которой она поняла.

– Я попрошу вас оценить каждую вещь особо, – сказала она, – потому что, имея много родственников и большую опытность в торговле, я почти уверена, что куплю все вдвое дешевле вашего.

– А, так вот для чего вы меня спрашиваете о подробностях?

– Да, любезный господин Портос! Так вам, прежде всего, нужна лошадь.

– Да, лошадь.

– Хорошо! Я куплю вам лошадь.

– А, – сказал Портос с радостью, – вот дело о лошади и кончено. Потом мне нужен полный прибор, состоящий из таких вещей, которые может купить только мушкетер, и которые, впрочем, стоят не больше трехсот ливров.

– Трехсот ливров; ну положим, триста, триста, – сказала прокурорша, вздыхая.

Портос улыбнулся; известно, что у него было седло от Бокингема, так что он рассчитывал просто положить в карман эти триста ливров.

– Потом, – продолжал он, – мне нужна лошадь для моего слуги и чемодан; что касается до оружия, то вам не нужно о нем беспокоиться, оно у меня есть.

– Лошадь для вашего слуги? – сказала нерешительно прокурорша. – Это делается только у знатных, мой друг.

– А я разве какой-нибудь нищий? – гордо сказал. Портос.

– Нет, я хотела сказать, что иногда хороший мул может заменить лошадь, и мне кажется, что купивши хорошего мула для Мускетона…

– Извольте, я согласен на мула: я видал очень знатных испанцев, у которых вся свита ехала на мулах, но, разумеется, с перьями и погремушками.

– Без сомнения, – сказала прокурорша.

– Еще нужен чемодан, – сказал Портос.

– О, не беспокойтесь об этом: у моего мужа пять или шесть чемоданов; вы можете выбрать себе лучший из них; особенно один он очень любит брать с собой в дорогу: он очень вместителен.

– Разве он пустой? – наивно спросил Портос.

– Без сомнения, пустой, – отвечала прокурорша.

– А мне нужен туго набитый чемодан.

Госпожа Кокнар снова вздохнула. Скупостью она превосходила самого Гарпагона, представленного Мольером в знаменитой пьесе «Скупой».

Таким же образом рассуждали они и о прочих принадлежностях экипировки, и заседание кончилось тем, что прокурорша обещала дать ему восемьсот ливров деньгами и доставить ему лошадь и мула, которые повезут его и Мускетона на поле славы.

Заключив это условие, Портос откланялся. Прокурорша начала делать глазки, чтоб удержать его, но Портос отговорился делами службы, и она должна была отпустить его.

Мушкетер пришел домой голодный и в худом расположении духа.

III. Субретка и госпожа

Несмотря на упреки совести и мудрые советы Атоса, д’Артаньян с каждым днем больше и больше влюблялся в миледи; всякий день он бывал у нее и ухаживал за нею, убежденный, что рано или поздно она будет отвечать на его любовь.

Придя туда однажды вечером, с блестящими надеждами, он встретил в воротах субретку; но в этот раз хорошенькая Кетти не довольствовалась тем, чтобы задеть его мимоходом, а взяла его нежно за руку.

«Добрый знак! – подумал д’Артаньян. – Она, верно, имеет какое-нибудь поручение от своей госпожи; верно, мне назначается свидание, о котором неловко было бы сказать лично». Он взглянул на девушку с видом победителя.

– Мне хотелось бы сказать вам два слова, господин кадет, – пробормотала субретка.

– Говори, душенька, говори, – сказал д’Артаньян.

– Здесь нельзя; мне нужно сказать вам очень многое, а главное, это большой секрет.

– Хорошо! Так как же нам сделать?

– Если вам угодно пойти за мной, – сказала робко Кетти.

– Куда тебе угодно, милое дитя.

– Так пожалуйте.

Кетти, не выпускавшая руки д’Артаньяна, повела его по темной круглой лестнице и, поднявшись ступеней на пятнадцать, отворила дверь.

– Войдите сюда, – сказала она. – Здесь мы будем одни и можем поговорить.

– А что это за комната, душенька? – спросил д’Артаньян.

– Это моя комната, а эта дверь в спальню моей госпожи. Но не беспокойтесь, она не услышит нашего разговора, потому что она не ложится раньше 12 часов.

Д’Артаньян посмотрел кругом. Маленькая комнатка, очень чистенькая, убрана была со вкусом, но глаза его невольно обращались к той двери, которая вела в комнату миледи.

Кетти догадалась, что у него на уме и, сказала со вздохом:

– Вы, кажется, очень любите мою госпожу.

– О, больше всего на свете; я обожаю ее.

Кетти опять вздохнула и сказала:

– Ах, как жаль!

– А что ты находишь в этом достойного сожаления? – спросил д’Артаньян.