Черноглазая блондинка - Джон Бэнвилл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я чувствовал на себе взгляд Клэр, но не сводила глаз с Кавендиша, который смотрел в открытую дверь и медленно кивал.
— Да, — сказал он. — Всё верно.
Он снова огляделся, рассеянно моргая, дотронулся кончиком пальца до края пустого стакана на столе и неторопливо вышел, насвистывая себе под нос.
Когда он ушёл, мы с его женой некоторое время просто стояли. Я слышал её дыхание. Я представил себе, как наполняются и опустошаются её легкие, их нежную розовость в хрупкой клетке из блестящей белой кости. Она была из тех женщин, которые заставляют мужчину задумываться о таких вещах.
— Спасибо, — сказала она наконец еле слышным шепотом.
— Не стоит.
Она слегка коснулась правой рукой на спинки кованого стула, словно почувствовала легкую слабость. Она не смотрела на меня.
— Расскажите мне, что Вам удалось узнать, — попросила она.
Мне нужна была сигарета, но я не думал, что смогу закурить в этом высоком стеклянном здании. Это все равно что закурить в соборе. Это желание напомнило мне о том, что я принёс с собой. Я достал из кармана эбеновый мундштук и положил его на стол рядом со шляпой.
— Вы забыли его у меня в офисе, — сказал я.
— Да, конечно. Я не часто им пользуюсь, только для эффектности. Я нервничала, когда пришла к Вам.
— Вы меня дурачили.
— Мне нужно было одурачить саму себя. — Она пристально смотрела на меня. — Расскажите мне, что Вы выяснили, мистер Марлоу, — повторила она.
— Не так просто это сообщить. — Я посмотрел на свою шляпу, лежавшую на столе. — Нико Питерсон мёртв.
— Я знаю.
— Он погиб два месяца назад в результате наезда… — Я замолчал и уставился на неё. — Что Вы сказали?
— Я сказала, что знаю. — Она улыбнулась мне, слегка насмешливо склонив голову набок, точно так же, как накануне, когда сидела в моём офисе, сложив перчатки на коленях и позволяя эбеновому мундштуку торчать вверх под небольшим углом, без мужа, который вызывал у неё дрожь. — Может быть, Вам лучше присесть, мистер Марлоу?
— Не понимаю, — сказал я.
— Конечно, не понимаете. — Она отвернулась и положила руку на стакан, из которого пил её муж, отодвинула его на дюйм в сторону, а затем вернула на прежнее место, на образовавшееся влажное пятно. — Простите, я должна была Вам рассказать.
Я достал сигареты — воздух здесь вдруг перестал казаться священным.
— Если Вы уже знали, что он мёртв, зачем пришли ко мне?
Она повернулась ко мне и некоторое время молча разглядывала на меня, прикидывая, что скажет и как лучше выразиться.
— Дело в том, мистер Марлоу, что я видела его на днях на улице. Он выглядел совсем не мёртвым.
Мне нравится мысль бывать на свежем воздухе. То есть мне нравится думать о том, что там есть: деревья, трава, птицы в кустах, всё такое. Мне даже иногда нравится рассматривать всё это, мчась по шоссе, скажем, через лобовое стекло автомобиля. Что меня не очень волнует, так это то, ощущение беззащитности. Есть что-то в ощущении солнца на затылке, что заставляет меня чувствовать себя неловко — мне не просто жарко, что-то меня беспокоит, заставляет чувствовать себя как-то не по себе. Такое ощущение, что за мной наблюдают слишком много глаз, устремленных на меня из-за листьев, из-за заборов, из глубины нор. Когда я был ребенком, природа меня мало интересовала. Улицы были тем местом, где я проводил детство и переживал свои юношеские открытия; не думаю, что узнал бы нарцисс, если бы увидел его. Поэтому, когда Клэр Кавендиш предложила прогуляться по саду, мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не показать, как мало меня взволновала эта перспектива. Но я, конечно, согласился. Если бы она попросила меня отправиться в поход в Гималаи, я бы надел горные ботинки и последовала за ней.
После того, как она вытащила чеку и бросила в меня гранату с известием, что якобы видела мёртвого Питерсона, она ушла переодеваться, оставив меня стоять у одной из изогнутых стеклянных стен, рассматривая маленькие облачка белого облака, плывущие из океана. Извинившись, она на мгновение положила мне на запястье три пальца, которые я всё ещё ощущал. Если раньше я думал, что во всём этом деле есть что-то подозрительное,[18] то теперь мне придется бороться с марлином[19] весом фунтов в сто.[20]
* * *
Минут через пятнадцать, или через пару сигарет, она вернулась в белом льняном костюме с широкими плечами и юбке до икр. Возможно, она и была ирландкой, но обладала всем самообладанием и холодной грацией английской розы. Она была в туфлях на плоской подошве, что делало меня выше её на пару лишних дюймов, но у меня все еще было ощущение, что я смотрю на неё снизу вверх. На ней не было никаких украшений, даже обручального кольца.
Она тихо подошла ко мне сзади и сказала:
— Вам, наверное, не хочется идти, не так ли? Но мне нужно выйти наружу — мой мозг лучше работает на открытом воздухе.
Я мог бы спросить, зачем ей нужен её мыслительный аппарат в идеальном рабочем состоянии, но не стал.
Всё то же самое можно было бы сказать и об окружающей Лэнгриш-Лодж территории: она была настолько далека от дикой природы, насколько это было возможно, и всё ещё была покрыта зеленью, или тем, что было бы зеленью, если бы лето не сделало большую её часть побуревшей. Мы двинулись по гравийной дорожке, которая уходила от дома под прямым углом и вела прямо, как железная дорога, к той роще деревьев, которую я видел с дороги, и ещё дальше — к нескольким индиговым сполохам, которые, как я знал, должны были оказаться океаном.
— Хорошо, миссис Кавендиш, — сказал я. — Давайте послушаем.
Я вложил во фразу больше раздражающих ноток, чем хотел, и она бросила на меня быстрый косой взгляд, её щеки слегка покраснели, к чему, впрочем, я уже привык. Я нахмурился и откашлялся. Я чувствовал себя как пацан на первом свидании, и всё, что я делал, было неправильно.
Мы прошли с десяток шагов, прежде чем она заговорила.
— Не странно ли, — сказала она, — что можно мгновенно узнавать людей, где бы вы ни были и при любых обстоятельствах? Вы идёте по Юнион-Стэйшн в толпе в час пик, и мельком видите лицо в сотне ярдов впереди, или, может быть, даже не лицо,
