Для особого случая - Анастасия Викторовна Астафьева

поселения звонко постучал ножом по бутылке и вознёсся над столом, чтобы сказать тост. Застолье сперва затихло, прислушалось, затем аккуратно выпило, скромно закусило, а после второй-третьей отогрелось, зашевелилось, заговорило. Пошли в ход и песни, и слёзы, и объятия, и воспоминания, и фронтовые байки.

Колченогий Семёнов даже танцевал с дамами, отставив свой костыль, хорохорился, а потом, бледный, сидел на лавочке, долго и трудно отдыхиваясь. Но всё равно кривил беззубый рот в улыбке, выкрикивал что-то солёное…

Матвей Васильевич никогда не понимал и не терпел его. Семёнову всюду надо было сунуться, вставить своё словцо, влезть без масла. Ни годы, ни беды, ни болезни, ни утраты не изменили его. Был ли Семёнов недалёкого ума или таил за бравадой свои слабости и страхи – никому не ведомо. Матвей Васильевич уже не вдумывался в односельчанина до таких тонкостей. Между ними всё было давно решено…

* * *

Нескончаемые холодные октябрьские дожди расквасили не только дороги и окопы, не только насквозь пропитали вездесущей знобящей влагой солдатские шинели, сапоги, нательное бельё, но залили необоримой тоской саму душу.

От стрелкового батальона, в котором воевал Матвей Коровин, уцелела едва ли треть. Командир ранен. Боеприпасы стремительно иссякали. Из двенадцати пулемётов в бою оставались два. Походные кухни разбиты, из провизии только отмокшие сухари и вода из луж. Табак делили по щепотке, выкуривая одну самокрутку на пятерых. Голодные, грязные, злые от своей беспомощности солдаты отлёживались в вязкой жиже размичканных сапогами окопов, ожидая давно обещанного пополнения и отбивая слабые вылазки немцев.

Противнику тоже приходилось несладко. Расколотые атаками Красной Армии на отдельные группировки, попавшие в окружение, немцы теряли не только своё войско, но и напористость, так же страдали от голода и отсутствия подкрепления.

От истощения сил, моральных и физических, никто – ни фашисты, ни красноармейцы – не могли нанести решающий удар. Все ждали морозов, чтобы, наконец, замёрзли болота и встали дороги. Но пока что встало время. И ожидание было тягучим, сонным, болезненным.

Среди этого безвременья и прибыла в поредевший батальон небольшая рота, но назвать её полноценным пополнением язык не поворачивался. Это была толпа измождённых, израненных солдат, уцелевших в боях за городок, что располагался в сорока километрах от места, куда их теперь перебросили. Пытаясь прорвать окружение, немцы захватывали его, и дважды их оттуда выбивали наши войска. На третий не смогли, понесли огромные потери и были вынуждены отступить.

Вместе с горе-пополнением в распоряжение батальона поступила тощая кляча, притащившая в телеге два ящика патронов, пол-ящика гранат, один пулемёт, к которому не осталось запасных лент, и крохотный запас сухарей, вдобавок к уже имеющимся.

Страдающий от раневой горячки командир схватился за голову, на которую свалился этот «подарок», попсиховал, поорал, да что толку? Вновь прибывшая рота рассосалась по сырым окопам, смешавшись с «местными» солдатами, и, став неотличимой, также погрузилась в томительное, бессмысленное ожидание перемены участи.

Поговаривали, что к концу недели планируется общее контрнаступление, которое объединит разрозненные части, сгонит фашистов в «котёл» и поможет освободить городок. Солдаты ворчали, что в атаку придётся идти с берёзовыми дубинками, ну да русскому мужику не привыкать ходить на медведя с рогатиной.

Через пару дней по прибытии пополнения, уже в сумерках, Коровина вызвали к командиру батальона. Когда он вошёл в землянку, там уже собрались вокруг грубо сколоченного стола три офицера, а чуть поодаль, присев у железной печки, грел руки рядовой, похоже, из новеньких.

Командир жестом пригласил Коровина поближе к столу и сразу заговорил:

– Ответственное задание вам, рядовой Коровин. Вот здесь, – он ткнул пальцем в развёрнутую на столе карту, – километрах в семи-восьми, стоит деревня. Вся она окружена болотами и лесом. Есть там немец или нет – мы не знаем. Ваша задача – тихо пробраться в деревню, разведать врага, по возможности вступить в контакт с местными жителями и добыть любой провизии. Картошки, хлеба… чего угодно. Иначе мы скоро начнём хоронить товарищей, погибших от голода, а не от пули.

Солдат, сидевший на корточках у печки, поднялся. Коровин взглянул на него и остолбенел.

– Вот, рядовой Семёнов пойдёт с вами. Вы ведь знакомы? Земляки, кажется? – проговорил командир и улыбнулся одними глазами.

– Земляки, – едко усмехнулся Семёнов.

И хотя никто не заметил насмешливого тона, Коровина словно плетью по лицу огрели. Он до хруста сжал правую кисть в кулак, но вида не подал. Приказ есть приказ.

Командир положил на стол по десять винтовочных патронов и по гранате-лимонке.

– Это всё. Идти сразу. За ночь доберётесь. Если в деревне немцы, постарайтесь выяснить количество человек, наличие пулемётов, пушек. В бой не ввязываться. Языка не брать. Уйти незамеченными. С собой возьмёте лошадь, чтобы привезти продукты… Всё понятно?

– Так точно, – в один голос ответили бойцы.

– Выполняйте.

Семёнов шёл впереди и вёл лошадь. В промозглой чернильной теми Коровин не видел ни его, ни коричневого кобыльего крупа, ни земли под ногами. То и дело он спотыкался, едва не падая, хватался за что ни попадя. Хорошо, что сильный дождь скрадывал звуки, а размокшие ветви ломались почти без хруста. Но Семёнов злобно рычал на него, называл медведем. Сам он шагал, будто не касаясь земли. Упруго, ходко. И лошадь шла совершенно беззвучно.

Коровин плохо ориентировался в пространстве, брёл наугад, но вместе с тем постоянно ощущал раздражающее присутствие Семёнова, от чего у него внутри, во ввалившемся животе, чуть повыше пупка, свивался жёсткий колючий клубок. Клубок становился всё больше, плотнее, поджимал диафрагму, не давая полноценно дышать, и теснота эта, возникшая внутри, как будто сдавливала и другие органы, вызывая то тошноту, то тревожное томление под сердцем.

Так они прошли километров пять и оказались на опушке леса.

Словно им в помощь, дождь прекратился, плотная облачность внезапно расступилась. Скупой лунный свет облил открытую заосоченную долину, и узкую речушку, кривуляющую по ней, и отдельно торчащие голые деревья, и густые еловые гребни, взбирающиеся по холмам влево и вправо.

Там, за долиной, во вновь начинающемся густом буреломном лесу, притаилась нужная им деревня. Но попасть туда можно было, только преодолев три километра заболоченного топкого пространства. И неизвестно ещё, что или кого таят в себе и еловые гребни, и дальний лес.

Коровин вдруг уловил, как насмешливый взгляд Семёнова скользнул по его растерянному лицу, и клубок внутри мгновенно вспух до огромных размеров, больно толкнув под сердце и сдавив горло. Коровин с трудом сглотнул злобу.

– Вот что, паря, я думаю, – заговорил Семёнов, уже не глядя на него. – Ты с кобылой тут побудь, отдохни, а я налегке метнусь в