Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник) - Павел Зальцман

В это время наверху со склона горы слева от насыпи сорвалась сова с ощипанной курицей в когтях. Сова, улетая вверх, разжимает когти и упускает вареную добычу. За упавшей на край горы курицей бросаются две фигуры, нагибаются в траву и сидят в ней, согнувшись над пищей, отрывая лапы. Сова исчезла над лесом. Женщина и сын объедают кости, разжевывают их и смотрят вниз, замечают людей и дрезины. Мать запрятала кусок мяса на плоской кости к себе за пазуху. Она подходит к самому обрыву над насыпью и разглядывает людей – их пятнадцать. Одни спускаются измерить глубину потока, другие пилят сосну у воды. Кое-кто отдыхает у вещей, снявши с дрезин последние. Молодой проводник, озорничая, ползет по висящим в воздухе шпалам. Ему кричат и машут руками, чтоб он не трепался, а шел пилить. Женщина сверху рассматривает насыпь, дрезины, овраг и кучу узлов, чемоданов, корзин и мешков и несущуюся воду. Она свесила вниз любопытствующее лицо, желтое как из глины, с острым носом. Рядом с ней ее сын высовывается над откосом. Она его тянет назад и, быстро шагая то в гору, то вниз, бегом с холма, уходит через лес, через густую траву; за ней бежит мальчик. Сестра не приходила в табор. Мужики ушли за шишками. Табор пустует. Женщины сторожат трех лошадей, пережевывающих желтыми зубами полную воды траву.

Кладбищенский сторож с утра наполняет телегу сеном. Лидочка тащит чайник и узелок с остатками консервов, кутаясь в макинтош, а сестра – портплед с подушками; мужчины складывают вещи. Хозяева сидят впереди. Правит кривой сын старика. Петька и попутчик на задке, а сестры в середине. У Лидочки слипаются глаза, кончики рукавов промокли, макинтош защищает от дождя, но чулки прилипают к ногам. Пальцам холодно, они побелели в туфлях. Телега бросает, удары отдаются в боку. Это длится час, они катятся вниз. Лидочка засыпает. Ее разбудил ливень и голод. Брезент, накинутый им на головы, промок и провис; лицо и волосы мокры, губы озябли. В страхе холодных прикосновений трудно заставить себя двинуться, чтоб отодвинуть острый угол корзины, режущий ногу. Мужчины сдвинулись плечами. Телега все скачет, мокрые руки напрасно хватаются за края. Все старания устроиться удобно напрасны. «Хоть кусочек бы мяса. Кажется, болит сердце». Капли грязи запятнали руки. Внутренности дрожат от тряски. В желудке у Лидочки бурчит, и сердце рвется. Сестра доедает рядом остатки орехов на ее долю: «За суетой не запаслись пищей, но скоро должна быть деревня. Там сало. За этой горой». Передвигаясь под косым дождем то на правый, то на левый бок, привставая на коленях, с напряжением вытягиваясь, несмотря на холод, стараясь не дышать, чтоб не так больно, Лидочка сжимает руки и стискивает зубы. Терпеть все труднее, она побледнела: дурно. Телега взобралась на гребень холма к самому небу. Она переваливает вниз, и люди видят вместо деревни далеко вокруг несущийся разлив и несколько обвалившихся черных крыш, торчащих из воды.

Кривой натягивает вожжи, останавливает. Мужчины вылезают и глядят. Лидочка переводит дух и дышит, раскрывши рот, зажимая бок рукой.

Из-под ног им слышны крики. Это с деревьев сыпятся шишки. Не расслышать, что кричат, не видно людей, мужики трясут ногами ветки, сидя в хвое, другие подбирают. Под лесом едва видны шалаши – это табор. Три лошади пасутся между редких сосен.

Река залила дорогу, приходится гнать через сопку. Мужчины сели: «Это недолго – три версты; там же дорога к морю». Снова в бок садится нож. Платье поднято, тихонько раздвинуто, материя растянута по белой коже, и нож до ручки с каждым толчком движется в боку, каждое движение натыкает на лезвие новые части мяса. Он внутри перерезает жилы. Лидочка стонет и просит остановить, подождать. Она слезает с телеги и идет за ней, спотыкаясь на камнях, по лужам, через корни.

В это время доехали до верха сопки. Лидочка садится на корень за разветвлением дороги. Подвода стала. Старик говорит, что отсюда направо дорога к морю: «До табора – налево – две версты, но не проехать – все размыто. Что положено, все исполнили сполна». Он с сыном принимается разворачивать телегу. Лошадь, пятясь, надвигает задок на Лидочку. Она встает с трудом и отходит назад, ступая по глубокой хвое. Петька приступает к старику ехать до табора: «Может, лошадей не достать, тогда на станцию обратно». Тот медлит; Кривой с молчаливым недовольством заносит задок, выправляет телегу: «Езды не долго, если можно проехать». Решают попробовать налегке.

Лидочка не может дальше. Под дождем остается у дерева. Мужчины не знают, как быть, боятся упустить неохотную готовность хозяев. Тут вверху замечают торчащий столб и красный дрожащий флюгер. Никто не знает, что там под столбом уцелел навес. Возчики торопят: нужно стащить вещи – большая грязь. Их складывают под навесом и, найдя сухие ветки, разводят костер. Сидят, запах завораживает сестер. Вера остается с Лидочкой.

«Мы скоро будем». Телега спускается вниз и, въехав в глубокую грязь, исчезает за стволами. Минуя колесами выбоины, она кружит по дороге, но скоро доезжают до табора. Там никого нет. Пять худых женщин встречают и говорят, что мужики скоро вернутся и довезут куда нужно. Попутчик остается ждать, а Петька на телеге возвращается обратно.

Возчики на разветвленье придерживают для расчета, слезают, крутят газетные обрывки и склеивают слюной козьи ножки. Петька торопится заплатить – «скорей наверх, к навесу». Телега тарахтит и пропадает быстро. Он бросается наверх, как будто бы уже все сделано и дальше дело пойдет. Он находит женщин у столба, дрожащих живых молодых женщин, а особенно девочку. Дождь прекратился, и как будто посветлело. Они сидели, терпеливо ожидая и прислушиваясь; ожившая Лидочка бежит за пищей. Петька заставляет кончить консервы, уверяет, что в таборе поел, роется в карманах, выколупывает из мусора два-три кедровых орешка и съедает. Подводы нет. В беспокойстве он решает пойти навстречу. Сестры ждут с нетерпением, его долго нет. Им становится неспокойно. Они боятся идти на поиски. Лидочка к вечеру расплакалась.

Настала ночь, а мужчин все нет. Дождь учащается. Пламя шипит по земле. Внезапно сестрам слышится шум сзади. Они оборачиваются с радостью, но вместо Петьки на освещенную землю вбегает черный щенок. Он отряхивается от дождя и глядит на них. От криков он не уходит, а устраивается рядом с Лидочкой и закрывает глаза. Сон клонит головы сестер. Дождь поредел. Костер задушил их дымом и мало греет, скорей опаляет, но сухие одеяла их угрели, а угольки побелели на рассвете. Они засыпают обе.

X. Драка

Вор у вора веревку украл

С длинных веток сыпятся хвоинки на железо рельс, на песок, пожелтевши. Быстрым шагом, нюхая шпалы, по насыпи бежит первый щенок. Остановившись, он трогает рельсу носом, слизывает капли дождя с выбоин шпал и опять торопится, вынюхивая за далеким поворотом пищу. Ели по бокам опускаются клином, насыпь взбегает вверх. В конце сквозь зелень белеет вода; над нею шумит ветер, к нему примешан грохот. Щенок одновременно видит впереди мелькающих людей, проеденную водой насыпь и мост из висящих рельс. Он спускается направо, проваливается в залитую траву и, выпрыгивая на бок насыпи, прячась, чем ближе, тем старательней, за сухие кусты, добегает до людей. С той стороны перетаскивают дрезину через поток по колени, замерзши; вещи переправлены и сложены кучей на верху насыпи. Две дрезины на рельсах по эту сторону – одна еще там. У вещей никого.

«Наконец-то запах пищи». Здесь пахнет вот чем: зелеными огурцами – сквозь дождь; и солнце выглядывает коротко; соленым сыром – ломти крошатся на зубах, с ними язык ощущает жир колбасы; нестерпимый запах переворачивает желудок; глаза устремляются к пище. Щенок выходит открыто на бок насыпи и по траве наискосок взбегает до корзинок. Обнимая одну обеими лапами, он просовывает нос под крышку в щель и зубами хочет отодрать, торопится, оставляет, перебегает от чайников к узлам, сбивая их с места под брезентом. Наконец, поосмотревшись, он приходит в себя и кидается за большую корзину, выглядывая огромными глазами, не заметили ли его. Но внизу все заняты дрезиной. По четырем стволам, через каменный хребет, торчащий разделяя поток, ее осторожно тащат до новых четырех стволов, упирающихся в этот берег, поддерживая толстыми палками. Часть людей в воде, другие ступают по стволам, избегая счищенных сучьев с проступившем клеем.

Щенок на животе отползает от корзинки и, просунув когти в тесный узел из двух концов платка, растягивает; погруженный в свою работу, он чувствует лапами банки консервов, твердые тела вяленых рыб и носом – грудинку; когти дырявят платок, нос роет тонкое белье и уткнулся в плетеную стенку. Внутренности узла ворошатся. Внезапно над ним, вокруг, отовсюду, руки вылезли, тянутся, корзинки сдвинулись, их поднимают – кряхтят в воздух бородатые люди. Они сгибаются и тащат, припадают от тяжести, шепчут хриплые слова, известные щенку по лагерю: «Давай эту… сухоребрую тащи… и другие тащи, ее мать…». Щенок упал с узла и отскочил из-под ног в сторону.