Книга для ПРОчтения - Екатерина Великина

Ладно, хватит вам лирики.

Телефонный звонок. Пока телефон надрывается, пытаюсь продрать глаза. Продрала. По расположению солнца догадываюсь, что часиков — где-то в районе четырех дня, по падающему с неба снегу понимаю, что время года — зима, по мерзкому шуму дороги соображаю, что, вероятнее всего, я в Москве, а по надетым на мне лифчику и носкам я практически уже не сомневаюсь, что к вечеру будет швах. Ну да, логика — великая вещь: если в таком виде, то, значит, раздевал муж, если раздевал муж, значит, была не в состоянии раздеться сама, если была не в состоянии раздеться сама, значит, напилась до зеленых чертенят и пощады ждать не от кого. Пытаюсь собрать остатки сознания и восстановить картину вчерашнего действа. Сознание беспощадно: в голове кривляется какая-то барышня, висящая на недоуменном стриптизере. Полная задница, думаю я, щас, наверное, в прихожую выползу, а там — сумки и записка: «К маме — это туда». Минут, наверное, семь размышляю про раздел имущества, а потом сознание все-таки меняет гнев на милость: приглядевшись к лицу окучивающей стриптизера барышни, я понимаю, что это была не я. Радуюсь, как ребенок, которого угостили бубликом, и ползу в ванную, проговаривая про себя свежепоявившееся оправдание: «Хоть и напилась, а к мужикам-то не лезла, вот ведь даже под алкоголем — а какая я сознательная». К дверям ванной комнаты подхожу не только ободренной, но и даже в некотором роде размышляющей, как бы выцыганить себе на платьице под соусом «Вон вокруг какие сволочи, одна я у тебя дерьмовочка». Короче, никакого западала в ванной я не жду. А оно там. Прямо посреди надраенного кафеля, в центре белой купели, стоит большой оранжевый таз, в котором плавают мои вчерашние джинсы и кофтейка.

— Ну ничего такого страшного, может, ты вчера ночью постираться решила, — подсказывают мне зеленые человечки.

Но я им ни фига не верю. В ванной совершенно не пахнет стиркой, а вовсе даже наоборот: там пахнет так, как будто у нас поселился хорь, и не просто поселился, а женился, обзавелся потомством и помер с почестями (вместе с потомством).

Приглядываюсь к тазику повнимательнее и обнаруживаю, что помимо джинсов с кофточкой в нем болтаются кружки салями, половинки зеленого горошка, кусочки помидоров и прочие деликатесы. Что характерно, вся эта хавка плавает по поверхности, как имперский флот: медленно и важно, важно и медленно.

«Сама себя облевала», — последнее, что успеваю подумать я перед тем, как телефон звонит второй раз.

На проводе бабушка.

— Ну ты где? Я тебя жду-жду! — говорит мне она. — У меня тут вот и говядинка в духовке стынет.

— Какая еще говядинка? — нервно сглатываю я, глядя на тазик с продуктовой флотилией.

— Как «какая»? — начинает злиться бабушка. — У меня же день рождения, ты же приехать обещала сегодня. Неужели не помнишь?

— Помню, — бессовестно вру я. — Но ты понимаешь, бабушка, я в некотором роде не слишком хорошо себя чувствую. В некотором роде у меня живот болит, голова кружится, и воздух черен и липуч.

— То есть? — ледяным голосом спрашивает бабушка.

— А то и есть, — отвечаю ей я. — Если я сейчас сяду на метро и доеду на нем от «Чертановской» до «Новогиреева», твоя говядинка пойдет мне на поминки.

— То есть ты не можешь до меня доехать? — еще более ледяным голосом интересуется она.

И вот тут бы мне ответить «не могу» — и все бы было любо. Так нет, какой-то черт меня дергает сказать «на метро — нет».

— Так ведь есть же такси! — моментально реагирует бабушка. — Прямо можно к подъезду его заказать. У тебя же есть компьютер — вот и действуй!

Бабушка кладет трубку, а я начинаю действовать.

Тут нужно сделать сноску. В принципе единственное, что следует сделать с такого напивона, — это хлебнуть водицы и отправиться спать. Ну нельзя нафигачиться до провалов в памяти, а потом переть на другой конец города, пусть даже и на такси! Но я же уже писала, что я живее всех живых. А оттого я натягиваю на себя трусы (с ужасом думая о том, почему их нет, и, как вы догадываетесь, вовсе не с сексуальным подтекстом, а как в том анеке «Товарищ генерал, он вас не только облевал, он вам еще и в штаны наложил») и ползу в кухню к компу.

Забиваю в Яндекс слово «такси», получаю список на семи листах и приступаю к обзвону. Башка не варит совершенно, а поэтому на ссылки с сайтами жму беспорядочно: то первую, то пятую, то седьмую, то вторую. Через полчаса, истыкав хренову тонну страниц, я таки нахожу службу, которая обещает приехать быстро и позвонить от подъезда. Закрываю окошки, выключаю ноут и удаляюсь прикрывать наготу. Кое-как одевшись и нарисовав на роже выражение «слегка помята, но не без достоинства», сажусь на стульчик и начинаю ждать звонка водилы. Телефон дребезжит ровно в назначенный срок.

— Уже спускаюсь, — томно сообщаю ему я, кладу трубку, иду к двери и…

И соображаю, что я заперта на ключ.

«Фигасе шуточки», — думаю я, но не расстраиваюсь. Правильно, чего расстраиваться: второй ключ лежит у меня в сумке, найду ее, открою дверь и выйду.

В шубе, при каблуках, мигрени и макияже я начинаю бегать по квартире и искать сумку. А ее нет нигде. Ну вот просто как корова языком слизнула. Уже и в прихожей посмотрела, и шкаф перетряхнула, и даже в ванную сбегала, чтобы в тазике посмотреть. Нет моей сумчонки нигде!

Нормальный бы человек чего подумал? Правильно: потерялась твоя сумка, Катенька, надо ханки меньше жрать и все такое прочее. Но я, во-первых, не совсем нормальный человек, а во-вторых, уж если с бодунища — то ни о каких нормах и речи нет.

«Сумку спрятал Дима, — сразу же решаю я. — Это он, подлец, специально сделал, чтобы я из квартиры выйти не могла. Чтобы поплатилась, значит».

От таких мыслей я вся переполняюсь праведным гневом и уже совсем собираюсь звонить мужу, как вдруг до меня доходит, что все это время водитель стоит под окнами и что неплохо бы предупредить его о том, что я спущусь позже.

Как подорванная, бегу в кухню, включаю комп и — правильно — вижу семь истыканных страниц. «В какую именно службу ты звонила — черт его знает, спроси что-нибудь полегче».

Как я позвонила в двадцать служб, с вопросом «Скажите, а это не я у вас только что заказывала такси из Чертанова в Новогиреево?», рассказывать я не буду. Лучше сразу перейти к службе за нумером двадцать один. Там такая у них баба сидит — кремень и пламенный мотор вместо сердца.

— Скажите, а это не я у вас только что заказывала такси из Чертанова в Новогиреево? — заученно интересуюсь я.

— Да, минут сорок назад звонила какая-то девушка, — отвечает мне тетенька. — А что вам, собственно, нужно?

— Мне нужен телефон водителя, — отвечаю ей я. — И чем быстрее, тем лучше. Он уже давно меня ждет!

— Так что же вы не выходите? — начинает возмущаться операторша.

— Я заперта, — грустно отвечаю ей я.

— То есть как это заперта? — продолжает упорствовать она.

— На ключ. Как еще можно запереть? — раздражаюсь я.

— Так зачем же вам телефон водителя, если вы выйти не можете?

— Затем! — Я перехожу на рык. — Я не совсем не могу выйти. То есть совсем не могу выйти. То есть, блин, я могу выйти, просто у меня муж сумку спрятал!

— Так это мужу надо звонить, — советует мне она.

— Покойному дедушке! Телефон дайте, а то я руководству вашему нажалуюсь!

Короче, телефон я у нее минут, не соврать, десять выцарапывала. Бабе, блин, нужно в разведке работать и языков ловить, а не оператором такси.

Ну это все опять лирика.

Получаю телефон, звоню таксисту и самым томным своим и елейным голосом прошу его меня подождать.

— Вы понимаете, — щебечу я, — у меня дверь на ключик закрыта, а ключик в сумочке. А так я уже вся одетая и готовая к соитию, только минут десять подождите, не дайте пропасть.

— Какой еще ключик? — спрашивает водитель, и начинается двадцать восьмая серия марлезонского балета.

Кое-как объяснив ему, что я заперта, но, наверное (?), скоро отопрусь, я прошу его задержаться минуточек на дцать и отогнать карету к шестому подъезду.

На этом с церемонностью заканчиваю, потому что настает пора звонить мужу.

— Черт! — начинаю визжать я в телефон. — У меня тут такое, такое!!!

— Ну блеванула на пороге, ничего страшного, — меланхолично отвечает мне Дима. — Я все вещи уже замочил, отстирается.

— А сумку, сумку мою ты куда дел? — еще горше взвизгиваю я. — Как тебе не стыдно прятать чужие вещи? Ну и что, что облевалась, что теперь — не жить, что ли?

— Жить, — еще более меланхолично отвечает мне Дима. — Твоя сумка лежит у меня в багажнике.

— А какого хрена она делает в твоем багажнике? — захлебываюсь от чуйствс я.

— Ну вообще, она вчера с тебя падала.

Вот в этом «падала» я интуитивно чувствую что-то недоброе, а поэтому тон сбавляю.

— Как это так — падала? — осторожно интересуюсь.