Удар «Молнии» - Сергей Алексеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все это было в каких-то полутора метрах под Глебом; хорошая слышимость объяснялась почти сквозным отверстием, куда привешивалась люстра. Чужая любовь ударила в голову и опьянила сильнее водки. Он почувствовал прилив знакомой бычьей энергии, яростной, злобной и веселой одновременно. Так всегда было во время боя, когда смысл действий сводился к страсти бесконечного движения, управляемого уже не разумом, а интуицией и желанием не только выжить, но и победить. Победить непременно! Оставалось лишь подчиниться этим чувствам и все время удерживать себя в их магнитном поле.
Эта энергия и была сутью воинского духа, который заменял в бою медлительное и не всегда верное сознание. Сексуальная энергия имела одинаковую с ним природу…
* * *Мягко и настороженно двигаясь по квартире, он отслеживал все, что происходило внизу. Вот зашумела вода в ванной комнате, хлопнула дверь на кухню, вздохнул вспученный паркет. Кажется, потянуло запахом кофе: тяжелая электроплита оставалась еще на кухне. В комнате что-то уронили, послышался тихий смех «мягкой игрушки», будто бы повеяло дымом американских сигарет…
Течение времени не гасило энергии воинского духа, напротив, аккумулировало ее, двигало к критической массе. Наверное, она каждую весну толкала весь живой мир к поединку самцов, заставляла биться их до победы, а то и до смерти, однако даже и при таком исходе оставаясь самой живительной и сверкающей из всех энергий.
Глеб дождался, когда хлопнет входная дверь, выпустив соперника, выдержал еще четверть часа, позволяя «мягкой игрушке» убрать «следы преступления», прийти в себя, остудить поцелуи на губах и заняться домашним хозяйством. Пусть встретит его уже непорочной, с блеском скромности и любопытства в глазах…
Она все успела. Только осталась в длиннополом ярко-красном халате, надетом на голое тело. Удивление ее было искренним, неподдельным.
— О, а вы сами пришли! Хотела побеспокоить… С утра придут перестилать паркет на кухне, а там неподъемная плита…
Соперник спешил, перетащить плиту не оставалось времени… Или это была ее уловка?
— Куда ее перенести? — спросил он деловито. «Мягкая игрушка» провела Глеба в комнату, указала место. Комната уже была порядком заставлена мебелью из кухни и коридора. Широкая кровать стояла точно под головеровским диваном и была идеально застелена покрывалом в виде шкуры белого медведя с головой. Другой медведь, бурый, сидел под торшером и пялил стеклянные глаза. Мягкие игрушки были повсюду, от дверей до подоконника…
Глеб отключил плиту, обхватил ее, легко поднял и понес в комнату. «Мягкая игрушка» в восхищении спешила впереди, придерживая двери.
— Какой вы сильный! Ее переносили только двое мужчин!
Он поставил плиту на место и, не расслабляясь, не сбрасывая покалывающего ощущения в мышцах, взял женщину на руки и стремительным движением воздел над головой. «Мягкая игрушка» не успела издать и звука, оказавшись под потолком, вытянулась, замерла и тихо застонала от восторженного страха.
— Спустите на землю, — наконец прошептала она. — Я боюсь…
Глеб опускал ее медленно, прижимая к себе скользящее под шелком тело. Коснуться ногами земли не дал…
— Ты сломаешь меня, — выдохнула она. — Косточки трещат…
Дыхание ее было обволакивающим, полусомкнутые веки подрагивали, как у моргающей куклы. Глеб положил ее на белую шкуру и потянулся рукой к шнуру торшера…
* * *Марита ему больше не снилась…
Впрочем, на сон времени почти не осталось, за окном стремительно светлело и по-деревенски гулко замычали троллейбусы, будто стадо коров. Да и сил торжествовать победу уже не оставалось. «Мягкая игрушка» сломала все стереотипы, оказавшись неугомонной и полусумасшедшей в страсти, хотя вначале показалась Глебу холодноватой и меланхоличной. И после этой бурной ночи, пресыщенный и обездвиженный, он не чувствовал отвращения, и потому мысль даже в полудреме оставалась светлой, с трогательным ощущением чистоты и непорочности к молодой, трепетной любовнице. Как-то непроизвольно он начал думать о женитьбе: а почему бы нет? Почему нельзя сейчас же разбудить ее, если спит, и сделать предложение? Это же подарок судьбы, тот самый счастливый закономерный случай!
Он опоздал на мгновение, «мягкая игрушка» вдруг резко села в постели, засмеялась:
— Уже светло! Я опоздала на работу!.. Господи! Скоро придут ремонтировать полы! Глеб?!.
Едва слетела полудрема, как в Головерове заговорили одновременно два человека — начальник штаба и эксперт по женской части. Любые решения следовало принимать на трезвую голову, предварительно обдумав каждую деталь, потому что в женитьбе, как и в бою, он рисковал человеческими жизнями. К тому же подобные мысли приходили уже не один раз после таких ночей… Он прикинулся спящим.
— Вставай, варвар! — Она нежно трепала его за уши, усевшись верхом. — Ты захватчик! Атилла! Сначала летел утопить бедную девушку, а потом овладел ею грубо и бесцеремонно. Вставай! Ты самый нежный, самый ласковый скиф! Просыпайся же, мой прекрасный Чингисхан!
Глеб открыл глаза и сразу же понял, что ремонтным рабочим придется уйти от запертой двери ни с чем. «Мягкая игрушка» остановила его руки.
— О Боже, откуда ты такой взялся! — с наигранным возмущением воскликнула она. — Все, все, уймись! Ты победил! Сдаюсь до вечера! Откуда в тебе такой бойцовский дух?
— Я профессионал!
— Что?!.
— Я воин! Это моя профессия — воевать!
— С девушками?
— Если бы… — Глеб сел, тряхнул головой и поцеловал «мягкую игрушку». — Ты — богиня.
— Глеб, быстро одевайся и уходи, — переломила она свои желания. — Придут рабочие…
Он натянул спортивный костюм, в котором пришел, «мягкая игрушка» пошла провожать его до двери.
— Первый раз я испытала… ну, все! — вдруг сказала она, прижимаясь, как кошечка. — У меня были мужчины… Но я подозревала у себя фригидность. Ты, милый, сделал чудо. Ты самый умный партнер!
И все этим испортила. Глеб пришел в свою квартиру с чувством опустошенности и сразу лег спать.
Марита больше не снилась…
После обеда его разбудили длинными звонками в дверь. Внизу слышался звонкий стук — сплачивали паркет. Щурясь от яркого солнечного света, шатаясь, Глеб вышел в переднюю и открыл: на пороге была «мягкая игрушка», а с ней — девушка лет двадцати семи, длинноногая гидропиритная блондинка, тоже похожая на игрушку, но не на мягкую, а скорее на куклу Барби. Обе были одеты в спортивные костюмы.
— Это и есть тот самый Чингисхан, — представила Глеба «мягкая игрушка». — Который затопил мою квартиру. Он совершенно не умеет пользоваться благами цивилизации. Ты посмотри, во что он превратил свой дом?! Пещера дикаря!
«Кукла Барби» осматривалась и хлопала огромными глазами. Она была из тех ярких женщин, на которых оглядываются все мужчины на улице, но мало кто решится окликнуть, остановить, заговорить с ней.
— Моя подруга Татьяна, — сказала «мягкая игрушка». — Мы родственники. Ее бывший муж — мой родной брат. И работаем вместе, только в разные смены. Пришли к тебе делать генеральную уборку.
— Я прибирался, — вяло, но с приливом неожиданной радости проговорил Глеб. — У меня почти чисто…
— С точки зрения Чингисхана — да, — согласилась «кукла Барби». — А глазами женщины — это жилище гунна.
Как потом выяснилось, они обе закончили истфак пединститута и специализировались на истории древнего мира. Возможно поэтому имели представление о том, что говорили…
Женщины взялись наводить порядок со знанием дела — обмели потолок, стены, затем протерли и расставили книги на полках, после чего велели Головерову отодвинуть от стен всю мебель, чтобы убрать многолетний мусор и пыль. И тут Глеб начал находить давно утраченные вещи — складной зонт, визитную сумку на ремешке с записной книжкой и пачкой красненьких десяток, давно вышедших из употребления и обесцененных.
Отыскались любимые солнцезащитные очки, когда-то модная кожаная кепка, японские ласты, кубик Рубика, коллекция разнокалиберных пуль, собранная после операций, нашлась давно умершая и иссохшая белая крыса, однажды принесенная и забытая, к смущению Головерова и веселому смеху «игрушек», обнаружилось несколько интимных предметов женского туалета, неведомо кем и когда оставленных в квартире. Но все прочие вещи он хорошо помнил, каждая возбуждала приятные ностальгические воспоминания об ушедшей, невозвратной жизни.
К десяти вечера квартира почти сияла, осталось лишь отмыть пыльные, крепко засиженные мухами окна да повесить шторы, постиранные «игрушками» и не успевшие просохнуть. Прибранное, ухоженное жилье вызывало чувство чистоты и обновления, и даже от белья, развешенного в коридоре, источался запах свежести. Глеб никогда не знал порядка в доме, не испытывал от женщины столько заботы о себе и не подозревал, что поднятый на высоту низменный быт может так вдохновлять, расслаблять душу и облагораживать жизнь.