Прыжок Ящера - Андрей Щупов

Что-то в этом чувствовалось не то. Металлический привкус какой-то мистики…

Волны неприятной дрожи продолжали гулять по спине. Пальцы то и дело ныряли к близкой кобуре, яростно стискивали пистолетную рукоять. Успокоиться и собраться с мыслями никак не получалось. Я лихорадочно соображал, но никак не мог зайти с нужной стороны. Мину-растяжку установили умело, сюрприз сработал более чем неожиданно!.. Кто же придумал весь этот номер? Поэль? Подручные Мороза?… И ведь озвучили как! Музыку подобрали из разряда психоделического вестерна, — должно быть, умный звукооператор поработал! Найти бы да выдернуть ноги!.. Так или иначе, несомненным представлялось одно: тот, кто это сделал, был мастером на все руки — и мастером всемогущим.

Я поднял голову. Говорят, нынешние спутники-шпионы способны фиксировать подобные эпизоды. Но тогда на ленте мелькали бы только наши макушки, а все было снято, как положено — в фас и в профиль. Не вызывало сомнений, что фильм состряпан вполне профессионально. Кто же тогда нас заказал? Какой такой премьер или президент? Или решили пошутить парни из спецслужб?

Мне послышался слабый стрекот. Еще один звучный щелчок в голове. Стул, в который я уткнулся окамневшим взглядом, скрипнул, явственно качнувшись. А мгновением позже огни над головой стали гаснуть. Я обернулся. Так и есть! Снова знакомая музыка!.. Пистолет сам прыгнул в ладонь. Я прицелился в амбразуру под потолком, откуда вот-вот должен был высверкнуть луч кинопроектора, и опомнился. Галлюцинации. Всего-навсего очередное наваждение.

Стрекот пропал, электрический свет продолжал устойчиво гореть. Мне просто померещилось и послышалось. Нервы, будь они неладны!

Сунув «Беретту» в карман, я с шипением выдохнул воздух и медленно зашагал к выходу.

Поэль! Больше некому. Во всяком случае начинать нужно именно с этого борова. Просто чтобы не вязнуть и не буксовать на одном месте. Начать, а там будет видно. Фильмы-то он и впрямь снимал, факт! Плюс кого-то там спонсировал на выборах. Каких-то липовых депутатиков. Не то национал-абстинентов, не то любителей скисшего пива. Впрочем, неважно. Куда интереснее то, что с клипами и прочей кинопродукцией этот паскудник дело действительно имел. Значит, в самом скором времени ему предстояло иметь дело и со мной.

В одной руке девица держала эскимо, в другой сигарету. Каждую затяжку, словно стопку водки, она закусывала мороженым, заодно заглатывая, должно быть, и энную порцию собственной помады, коей на губах этой соплюшки было в преизбыточном количестве. Выглядела она одновременно и соблазнительно, и вульгарно — во всяком случае достаточно вульгарно для моего нынешнего настроения. Мягкотелая Фима тут бы вряд ли подошла, да и не наблюдалось Фимы поблизости. Исчезла девица красная, подул ветерок и сдул. А потому, кивнув Гансу на деваху, я потянулся к сотовику.

— Договорись с подружкой. А я пока с Поэлем побалакаю.

— Может, не надо? — Ганс нахмурился.

— Что не надо? Подружки?

— Я о звонке Поэлю. Неплохо бы погодить.

— А чего годить?

— Ну… Сдавим его сперва со всех сторон, прихватим за горлышко понадежнее, а уже потом…

— Будет тебе, Гансик, и потом, и сейчас. Не бойся, звонок психопрофилактический, не более того.

Кивнув, Ганс полез из машины. Кося в его сторону одним глазом, я прижал к уху трубку телефона и набрал только что добытый разведкой номер. Пальцы продолжали чуть подрагивать, искомую комбинацию отбили только с третьей попытки. После седьмого или восьмого гудка ответил хриплый мужской голос — голос явственно недовольный, привыкший повелевать. По счастью, обошлось без секретаря и автоответчика. На резковатое «да?» толстосума я не обиделся.

— Привет, Поэль! Никак спать вздумал? Раненько ложишься! Ох, раненько!

Должно быть, он поперхнулся, потому что кроме участившегося дыхания я ничего более не слышал.

— Куда ты там запропал? Я, кажется, с тобой разговариваю.

— Ящер… — пробормотал он. — Но каким образом?… Ах, да, конечно. Ты мог и узнать.

— Ты о номере? Брось! Такой пустячок. Хочешь назову цвет волос девочки с которой ты сейчас барахтаешься? Могу и сон пересказать. Твоего сынишки.

Говорил я ласково и неспешно, по опыту зная, сколь глубоко пробирает оппонентов подобная манера общения. Уверен, усатый Коба, обзванивая по ночам своих соратников, говорил тем же проникновенно ласковым голосом.

— Что тебе нужно, Ящер? По-моему, то дельце с алюминиевым заводом мы уже обсудили. Все решено, контрольный пакет за тобой, а я только…

— А ты только имеешь свой скромный пай. И на пай этот снимаешь славные сериалы, верно?

— Не понимаю…

— Что ж тут непонятного! Я говорю про твою любовь к кино. Ты ведь любишь кино, верно? Какую новую роль предложили твоему сынишке?

— Я думал, ты знаешь. Ты ведь обычно все знаешь?

Кажется, он чуточку пришел в себя — во всяком случае начинал уже дерзить, и я от души прошипел в трубку:

— Все, Поэль. Конечно, все… Ты даже не подозреваешь, сколько самого разного я знаю о тебе.

— Ты что-то хочешь предложить?

— Да нет. Звякнул от скуки. Проведать, так сказать, старого товарища, справиться о здоровье. Как оно, кстати, у тебя? Не пошаливает?

— Спасибо, не кашляю.

— Вот радость-то!

— Брось дурить, Ящер! Скажи, у тебя действительно никаких дел?

— Конечно же, никаких! Ни дел, ни претензий. Так что спокойной ночи и передавай привет подружке.

— А ты своей…

Я зло хлопнул трубкой об колено. Надо признать, этот сладкоречивый заморыш быстро выходил из гипноза. И не слишком похоже, чтобы он как-то отреагировал на мой намек о фильмах. Или настолько смел, что чихать ему на мое мнение? Занятно! Какую же это крышу надо иметь, чтобы буром переть против Ящера? Среди комитетчиков у меня пара карманных генералов, а что может быть страшнее комитета в стране развитого социализма? Итальянская мафия? Ха-ха и хо-хо! Да здесь эти ребята у нас никто! Кстати, и там на своей территории предпочитают больше дружить, нежели воевать с российскими ваньками. Ваньки сейчас злы на весь свет. У них почву из-под ног вышибли, веры лишили. Вчера они лобызать готовы были мавзолей и красный кумач, а сегодня оптом плюют на вождей прошлых и нынешних. А ведь это процесс такой — начни только плеваться, не остановишься. Ту же Америку по свободомыслию в пару лет переиграли, потому как они своего Кеннеди по сию пору чтят, глаза закрывая на все его похождения. Нам же теперь — что Берия, что Хрущев — один хрен. Любили до обморока, теперь до одури ненавидим. А ненависть с цивилизацией плохо уживается. Потому и сторонятся ванюшек — с их восточной жестокостью, германским умом и русским удалым беспределом. Только киньте косой взгляд, и запросто шарахнем из базуки по Капитолию или в Биг Бен какой-нибудь запульнем из «мухи». Делов-то! А если пожелаете, на бульдозерах прокатимся по клумбам Елисейских полей, в саду Тюильри фейерверк устроим. Такая уж у нас натура, господа капиталисты! Есть уже печальный опыт. С колчаками воевали, с кутепывыми и махновцами. А ведь свой брат был — славянский! Что ж там о чужих толковать! Если родину распяли, никаких иноземцев не пощадим!..

Ганс возвращался к машинам, галантно держа девчушку под руку. Сигарету малолетка отбросила, но мороженое лихорадочно долизывала. Это хорошо. В смысле, значит, выбора. С тем, кто держится за сладкое, всегда проще договориться. Я распахнул дверцу.

— Она сказала, — шепнул склонившийся Ганс. — Что согласна, но при одном условии.

— Что за условие, детка? — я перевел взгляд на девчушку.

— Отбой, — она швырнула мороженое и отряхнула ладони. — Было условие, да сплыло. Поехали.

— Да нет, ты скажи! Мне любопытно.

— А чего тут говорить. Вдруг, думала, урод какой-нибудь клеится — с пузом да с бородавками, а ты дядечка вроде ничего, приличный.

Я хмыкнул.

— Выходит, договорились. Как звать-то тебя?

— Надя.

— То есть, значит, Надежда? То самое, что умирает в последнюю очередь? Это тоже хорошо. Некоторым образом даже символично.

Ганс помог девчушке устроиться на сиденье, захлопнул дверцу и, обежав машину кругом, плюхнулся рядом с водителем.

— Куда едем? — деловито осведомилась Надежда.

— На презентацию. Знаешь такое слово?

— За кого меня держишь, дядя? — Надежда криво улыбнулась.

Я внимательно поглядел на нее. Кажется, злой попался ребеночек! С характером. Но с иной мне было бы сейчас во сто крат тяжелее.

— Трогай, кучер! — я кивнул в зеркальце водителю. Зацокали клапаны-копыта, карета покатила в неведомое.

Глава 5

"Увяли за ночку глаза,

Мышонком стала гюрза…"

Россыпь родинок на лице Буратино ничуть его не уродовала. При желании их можно было даже принять за веснушки. Но главное: он умел улыбаться. Стоило ему хоть чуточку улыбнуться, как глаза этого вечноюного альфонса вспыхивали, точно новогодние свечи. Должно быть, за это его и боготворили женщины. Хотя… Вполне возможно, я и ошибался. Могли любить за орлиный профиль, за опытные и трепетные пальцы, которыми он ласкал их телеса, за то что умел лгать и лгал как правило с убеждающей трагичностью, красиво. Так или иначе, но этому парню я отстегивал хорошие бабки, а он жил с теми, на кого ему указывали. В данном случае указывать было излишне, в число пассий этого альфонса входила любимая куколка Поэля — некая Клариса. То бишь, звали ее просто Лариса, но «просто» ее не устраивало, как не устраивало и желание Поэля монополизировать ее роскошное тело. Поэль был ее работой, Буратино — сердечным увлечением. Забавно, однако и у последнего, по моим разведданным, имелась аналогичная шкала. Работа работой, но и о сердце этот парнишечка не забывал. На загородной даче Буратино содержал собственное увлечение — довольно неказистую дамочку, неизвестно чем привлекшую этого красавца. О причинах столь странной привязанности я, понятно, не распространялся. Козыри следует приберегать на черные дни, и чем больше на руках подобных карт, тем вернее шанс, что черные дни никогда не наступят.