Прыжок Ящера - Андрей Щупов

— Ну же, Фимочка! Что молчим? Неужели думаем?

Она робко качнула головой.

— Да нет. Просто… Все равно ведь зря. Ничего не получится.

Умная девочка! Сообразила!

— Почему же не получится? Думаешь, лапшу на ушки твои прекрасные вешаю?

Она дернула правой бровью, повела левой, губы тоже забавно трансформировались, вспухли слегка и опали. Девонька моя думала и соображала, боялась ляпнуть лишнее. Поднакопила, бедняжка, опыта, общаясь с нашим ядовитым братом. А с Ящером народ и вовсе старается держаться поделикатнее! Такая уж я натура. С хвостом, с рогами и пластинами на спине — короче, дракон из страшных сказок! Разумеется, огнедышащий.

— Босс! — позвал Ганс. — Тут козырь один на связи. Про Мороза спрашивает. Чего сказать-то?

Я изобразил ладошкой, что следует сказать, и Ганс загудел в трубку, посылая абонента чуть подальше северного полюса. Ганс, конечно, не секретарь, и подобные фразы звучат у него порой грубовато.

— А хочешь, Фима, поедем куда-нибудь? На Бали или на Гавайи? Любишь песок с виндсерфингом? Там все это есть. Я бы сказал, в изобилии. А пожелаешь, можем на скуттерах покататься, на парапланах полетать, с баллонами под воду сползать.

Фимочка смущенно потупилась. Ага! Это уже ближе. Молодость любопытна, и хочется, ой, как хочется повидать какой-нибудь постылый Нью-Йорк или перенаселенный Париж. И не объяснишь ведь им, что хрена лысого там они не видели. Что супротив наших березок даже земля Канадчины не тянет. Потому как клен — не береза, и делать там по большому счету нам нечего. Разве что бобров с руки кормить или за Санта-Клаусами под новогоднюю пьянку гоняться. Догнал, мешок отобрал, — и по рылу! А иначе какое для русского мужика удовольствие? Какой праздник? Чтобы свадьба — да без драки? Нет, братва, фигушки! Тогда и свадьбу такую — куда подале…

Валерик, природный москаль, из старой моей охраны, куролесил раз в Марьиной Роще. Дал под 9 Мая очередь из «Калашникова». Сугубо вверх. Потом из «Вальтера» давай садить. По фонарям да по лампочкам. Радовался парень, как умел. Глоток из горла «белой», на закусь — пулю в даль. Минут через двадцать омоновцы подкатили — в жилетах, с автоматами. однако на рожон не полезли, не дураки. Преспокойно дождались, когда Валерик расстреляет боезапасы, а после пересчитали стрелку ребра. Тоже, в сущности, по-своему отпраздновали день победы. Краковяком на чужой спинушке. Они танцоры — из ловких.

Я подцепил подбородок Фимы, большим пальцем погладил по-детски пухлую губку, дотянулся таки до влажных зубов.

— А ты ведь умная девочка! Сопливая, а умная. Даже странно… Может, пойдешь ко мне в подруги?

Она растерянно сморгнула.

— А что! Ты подумай! Станешь Ящерицей! Заживем, как два диплодка в палеозое! Диплодки, Фима, вкусно жили! И врагов не знали. Потому как очень уж огромными вырастали. Настолько огромными, что съесть их было невозможно. Правда, головенкой Бог обидел, — потому и лопали двадцать четыре часа в сутки. Но ведь какая вкусная жизнь у них была! Хотела бы ты так жить?

Фима кивнула.

— Наверное.

— Так что? Пойдешь в ящерицы?

— Но у вас ведь жена, дети.

— Детей нет, а жена… Ну что ж, ты будешь второй женой. На востоке по сию пору гаремы разрешены. До трех жен — все вполне законно. А мы ведь тоже по большому счету — Азия.

— Вы это серьезно говорите?

— Про что? Про Азию или дружбу?

— Про женитьбу.

Я шумно вздохнул.

— Умничка ты моя! Знаешь, как отвечать. Вопросом на вопрос. И верить не торопишься… — Я рывком поднялся. — Что ж, тогда тайм-аут на раздумье? В парную, Фим! Там все и порешим, идет?

Она с готовностью качнула головой. Я обнял ее за тонкую талию, потянул за собой. Ах, баржа-баржочка моя симпатичная! на буксир бы тебя и в кильватер. Впрочем, еще успеется. Какие наши годы!

Из парной меня выманивали лишь дважды. Для того, чтобы освидетельствовать показания Хромого, и для душевной беседы со скучающей супругой.

Хромого, видно, успели помыть до встречи со мной, даже синяки с ссадинами припудрили, но все равно выглядел он отвратительно. Хасан, как всегда, зверствовал. Впрочем, за то ему и гнали гонорары, как какой-нибудь кинозвезде. Я не садюга, и, если можно подождать, жду. Однако, когда не в терпеж, когда душа горит, а дело требует, посылаю упрямцев к Хасану. Этот витязь в тигровой шкуре работает споро, и ждать долго результата не приходится.

— Все нормально, Лешик? — я запахнул на голом теле халат, поморщил нос, уловив запах гниющей крови. — Посади его.

Лешик, образина из подручных Ганса, кем впору пугать детей малых, придавил волосатой клешней плечико Хромого.

— На пол, Хром!

Пленник кулем повалился, но та же клешня за шкирку удержала его от окончательного падения, помогла пристроиться на корточках. Глазки Лешика азартно поблескивали. Именно такие, как он да Хасан, давным-давно убедили меня, что добиваться чистосердечных признаний от Каменевых и Тухачевских действительно было просто. Стальной Савинков — и тот раскололся, как орешек, послушно рассказав на суде все, что следовало. И нечего его упрекать. Попробуй-ка помолчи, когда за спиной притаилась парочка хасанов! Рокоссовский, правда, не сдал никого, но на то он и Рокоссовский. Исключение, лишний раз подтверждающее правило.

— Ну-с, какие новости, джигит? — я сунул в зубы сигарету «Винстона», щелкнул зажигалкой. Затянувшись, кхакнул. Табак опять попался дерьмецо. Американцы дурили Россию где только могли. И не подозревали, что роют тем самым подкоп под собственное креслице. Смешно, но жизнь и впрямь сплошная толстовщина. Как аукнется, так и откликнется. Россия — не бикса, чтобы позволить на себя вот так просто вскарабкаться. Поднатужится и скинет. Да в зубы достанет на посошок. За третьесортный табачок, за окорочка, за проценты…

— Он всех сдал, Ящер. Братков Танцора и вагонников. Если ему верить, за ними должок астрономический. На арбуз тянет, не меньше.

— Вот как? Что ж ты, Хром, порожняк гнал? Столько времени у меня отнял. Нехорошо, Хром! — я покачал головой. — Знаешь ведь, что вокзалы теперь мои. — Значит, и оборотный капитал мой. Фильм про начальника Чукотки помнишь?… Нет? А жаль. Там был такой эпизод. Тоже один фраерок лепил горбатого. Не хотел рассказывать и делиться.

Хромой мутно взглянул на меня. Губы его шевельнулись, но слов мы не услышали.

— Что? Погромче не можешь?

Хромой сделал над собой усилие, сипло процедил:

— Не по законам правишь, Ящер. Обиженных много.

— Обиженных? — я удивился. — Это ж где такие отыскались? Назови хоть парочку!

— Есть. Много… Западло, Ящер!

— А вот тут ты врешь, Хром! — я присел, оказавшись с ним на одном уровне. — Врешь, потому как обиженных, сам знаешь, что делают. А это уже по закону! По вашему закону! Тех же, что совсем разобижен, я просто выкорчевываю, ферштейн? Тебе, к примеру, что на меня обижаться? Я ж не тебя пытал, я деньги свои возвращал. Смекаешь разницу? А ты, чугунок такой, молчал. Вот и получился визит к Хасану. На него-то ты, надеюсь, не обижаешься? А то я ему передам. Какие-нибудь особые пожелания. Парень он простой, исполнительный. Все поймет, как надо.

— Попластаю!.. На кусочки твоего Хасана…

— Это ты зря! Очень даже зря. Ну, любит человек клещики, щипчики разные, — что тут такого? А не нравится он тебе, так чего ж ты ему душу раскрывал? Все ведь выложил? Как подружке любимой в постели. Стало быть, опять нехорошо. Своих ведь, считай, продал! Сдал родных братков с потрохами, только чтобы миляга Хасан узнал правду и порадовался. Так ведь было дело?… Ну вот! А теперь ты вдруг обижаться вздумал. На себя, дорогой, обижайся! Сугубо и токмо на себя!

— Убью! — губы Хромого задрожали. — Все сделаю, чтоб придавить тебя, гниду!

Он захрипел горлом, собираясь харкнуть мне в лицо, да только беда у него была со слюной, долго собирался. Пальцами, сжатыми в копье, я саданул ему по горлу. Этот удар мне ставил настоящий мастер, кое-чему научил. Глаза Хромого закатились под лоб, вскинув к горлу трясущиеся руки, он задушенно захрипел.

— А теперь смотри, Хром! В оба глаза смотри. Потому что мало кто это видел.

Я напряженно разжал пальцы, и сигарета с поддельным табаком зависла в воздухе. Я держал ее всего одной точкой. Вес несерьезный, однако и такой вызывал болезненный пульс в висках. Ну да сегодня после всех свершенных дел можно было слегка поразвлечься. Чуть покачиваясь, сигарета дымила, лишенная всяческой поддержки, и не без удовольствия я разглядел, как на искаженном злобой лице урки мелькнула тень растерянности и недоумения. Значит, мог я еще потешать публику! Не хуже чудака Коперфильда.

— Что, Хром, соображаешь, с кем связалась ваша шпана?

— Фокус… — просипел он. — Это фокус.

— Не угадал, Хром. Не фокус.

Усилив мысленное напряжение, я чуть качнул головой, и невидимая, протянувшаяся между мной и сигаретой ниточка, обратившись в упругий луч, вмяла сигарету по самый фильтр в серые губы Хрома. Урка зашелся в кашле.