Магаюр - Маша Мокеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ясно! – сказал он и стал ходить вокруг Иры, бормоча: «Исчезни, демон нечистый и скверный, льстивый, безобразный, слышать музыку не дающий, или сам Вельзевул, или змеевидный, или звероличный, или в смехе скачущий, или злосмрадный, или звездоволхвующий…»
Ира закрыла глаза и услышала, как где-то над ней текут ручьи, ухают совы и шелестит лес. Пробежал заяц, перепрыгивая через лужи. Скрипнуло дерево. Утка взлетела с поверхности круглого озера посреди болота. Журчание тысяч ручьёв стало громче, они слились в бурный поток, а потом всё стихло, и это внезапное безмолвие испугало Иру.
– Что случилось? – спросила она.
– Видать, бобровая плотина… – ответил Магаюр. Он весь обратился в слух, глаза его были закрыты, а голова запрокинута, и борода торчала горизонтально, как антенна для приёма всех мелодий земли.
Снова зажурчал ручей, закапал дождь и защёлкали белки. Упал в воду камень, заворчала лягушка. По камышам прошла волна от сильного ветра. Вдалеке завыла сирена, предупреждая о затоплении. Крупные рыбы били хвостами по воде омута. Вой сирены усилился и заглушил остальные звуки… Дверь открылась, и чей-то командный сухой голос спросил:
– Девушка, всё в порядке? Дед, ты зачем её сюда привёл?
Ира и Магаюр открыли глаза и недоумённо повернулись к полицейскому, который осматривал помещение, силясь оценить обстановку.
– Всё нормально, – сказала Ира, – мы музыку слушаем.
– Что-то я не слышу никакой музыки…
– А ты иди сюда, сынок, иди, – поманил его Магаюр. – Исчезни, демон нечистый…
Послышался всплеск воды и шелест листьев.
За МКАДом вам не рады
Туманным утром, когда ещё не проснулись козы у Царёвых, а солнце осветило только верхушки сосен в лесу, который подходил к деревне Переславичи с северо-запада, молодая дачница Юля, тем летом окончившая школу, шла к своему дому. Она крутила в руках сорванную ромашку, мычала мотивчик, который рождался сам собой, и вспоминала, как прошло всё этой ночью у Яковлева. Он, хоть и деревенский, ей нравился: имел мотоцикл «Восход», пил не до бесчувствия, в отличие от остальных, рыбачил, мастерил по дереву, помогал матери в огороде. Пришлось долго слушать про то, как поймать жирную осеннюю щуку, но зато потом была истинная романтика: луна, сеновал, поцелуи под музыку из айпода. Вспоминая, как Яковлев неуклюже нащупывал её грудь сквозь синтепоновый лифчик, Юля решила в следующий раз его не надевать и, думая о том, как без шума пробраться в свою комнату, чтобы не разбудить бабушку, стала переходить дорогу.
Когда-то эта дорога была почтовым трактом: по ней катили конные экипажи, почтовые кареты и телеги. Но теперь это было асфальтированное шоссе, по которому с каждым годом проносилось всё больше машин, стремящихся попасть к Волге, Угличу и Рыбинскому водохранилищу и обратно. Старинные города и «усталая нежность» с «безмолвной болью затаённой печали» русской природы снова волновали туристов. Кое-кто даже добирался до Архангельска, на улицах которого, говорят, асфальта до сих пор нет. И вот один из них, любитель уличных гонок из Подмосковья, летел на своей «девятке» на волжские пивные посиделки с копчёной рыбой. Жена его не пускала, поэтому он слинял, когда она легла спать. Подъезжая к деревне, он представлял, как жена ищет его и злится, пытается ему позвонить, но абонент не отвечает. «Так ей и надо, – думал он, – а то совсем раскомандовалась». Занятый этими мыслями, он не успел затормозить, увидев девушку, мечтательно бредущую по выцветшему пешеходному переходу. Он даже не успел перенести ногу с педали газа на педаль тормоза. Её отбросило на бетонный фонарный столб. Испуганный гонщик уехал не останавливаясь, с разбитым лобовым стеклом и помятым капотом. Блестящая заколка в волосах мёртвой Юли отражала восходящее солнце.
Много слёз было пролито, даже статья на сайте районной газеты была опубликована об этом несчастье – гибель юных всегда впечатляет. В конце концов в деревне на месте аварии была установлена камера контроля скорости. Это положительно сказалось не только на безопасности пешеходного перехода, но и на местной торговле: путешественники стали чаще останавливаться возле бабушек и дедулей, сидевших с вёдрами свежесобранных огурцов, помидоров и лисичек на продажу, – останавливались, потому что успевали их разглядеть.
Яковлев стал местной знаменитостью после случившегося и развернул деятельность. Сначала он вытесал из дерева Юлю в образе ангела и прикрепил к столбу, под который местные жители клали свежие цветы. Затем стал помогать её бабушке, у которой не оставалось сил ни на что после того, как она чуток выпьет и хорошенько поплачет. После рюмочки она любила поговорить о политике, поэтому Яковлев стал читать новости в интернете, чтобы первым ей их рассказывать. Так он узнал об экспериментальном проекте, который запустил молодой депутат, любящий поговорить в интервью о помощи регионам. Суть проекта была в том, чтобы делить поступающие от дорожных штрафов средства между жителями придорожных деревень, в которых есть камеры контроля скорости. Яковлев написал письмо депутату с просьбой включить их Переславичи в программу, описав несчастный случай и горе, охватившее переславичей. «Мало того что у маленьких нет школы, у взрослых – работы, а у пожилых – достойной пенсии, – писал Яковлев, – так теперь у нас нет ни чувства безопасности, ни надежды на справедливость».
Депутат, благо ещё не чёрствый, откликнулся на письмо, опубликовал его, и деревню включили в программу. На сбербанковские карточки, которые было предписано завести всем местным жителям, потекли деньги автомобилистов.
Яковлева за такие заслуги выбрали председателем деревни, хотя ему было всего девятнадцать лет. Он пересел с мотоцикла «Восход» на «жигули»-«шестёрку», стал носить костюм и портфель из кожзама, которые приобрёл в торговых рядах Сергиева Посада, и постоянно с деловым видом говорил по мобильному телефону. Он решал общедеревенские организационные вопросы, в том числе о покупке и продаже недвижимости – домов, которые раньше никого не интересовали, а теперь, когда жители деревни стали получать деньги от штрафов, желающих связать свою жизнь с Переславичами стало пруд пруди. Люди мечтали зарегистрироваться в перекошенных переславичских избушках, где давно никто не жил, лишь стояли пустые серванты в комнатах, оклеенных, вместо обоев, страницами цветных советских журналов, валялись вороха поздравительных открыток пятидесятилетней давности и школьные тетрадки, исписанные девочками, полными сочувствия к Наташе Ростовой и Татьяне Лариной.
Деревня стала расти, на окраине, там, где был ромашковый луг и паслись три комолые коровы тёти Ани Агафоновой, строились новые дома. Тут же возник посёлок строителей-таджиков, которые жили в вагончиках.
Яковлев пересел с «шестёрки» на «ниву-шевроле». В деревне заработал магазин, куда два раза в
