Кувырок через голову - Зоя Журавлева

Леша тогда набрался смелости: «Может, вы его продадите?» — «Ему сперва язык надо вырвать», — враждебно сказала старушка. Но Леша заверил, что его, например, это не смущает. Его может смутить только большая цена. Тут старушка упала Леше на грудь и разрыдалась. Рыдая, она говорила Леше, сколько она натерпелась от этого попугая. Как он над ней издевается. Как она три раза его дарила хорошим людям и как они его приносили обратно с проклятьями. И как все соседи пишут куда-то письма, что невозможно жить…

Леша едва-едва во всем разобрался.

Попугай был, оказывается, не старушкин. Она — человек тихий, обычный, работала всю жизнь в бухгалтерии. Но муж у нее был яркий! Его все соседи боготворили. Он плавал, был капитан, ходил на своем корабле в далекие рейсы по всему свету. И любил во всем свете, так она думает, только этого Гарика: без него не выходил в рейс. Гарик мол самый стойкий из всей команды, не поддается морской болезни и даже в двенадцатибалльный шторм вдохновляет капитана правильно вести судно.

— Представляю, как он его вдохновлял! — засмеялся папа.

Но вдруг, видимо, испугался, что Ася тоже представит, и сразу сделал очень серьезное лицо.

А недавно старушкин муж умер. И тогда ей на голову свалился этот Гарик. У него ум не птичий! Он попугай-инквизитор. Как он над ней издевается! С раннего утра до поздней ночи летает за ней по комнате и кричит на разные голоса: «Мамашка, где наш папашка?», «Мамуля, где наш папуля?», «Маманька, где наш папанька?» А в клетке он так ругается, что соседи стучат шваброй в стенку. Если бы она верила в Бога, то считала бы, что Гарик послан ей за грехи. Не ее, а всего человечества. Но она в Бога давно не верит. Бог не может такого попугая создать, у него не хватило бы воображения!…

Так Леша Стурис получил своего Гарика.

Гарик сперва был тихий, сидел и хохлился. Сиял своей красотой. Очень понравился Лешиной жене. И все на него приходили любоваться. Но теперь уже давно не приходят. А жена забрала сына к своей матери и сказала, чтобы Стурис выбирал: или она, или Гарик.

— Н-да, — глубокомысленно сказал папа. — Может, с ветеринарами посоветоваться? У меня там есть свои люди…

— Я уже со всеми советовался, — вздохнул артист Стурис. — И с ветеринарами, и с невропатологом. Ветеринары смеются. А невропатолог сказал, что со стороны нервов у Гарьки полный порядок. Нервы как канаты. И надо действовать только лаской. Чтобы он слышал вокруг себя только ласковые слова. Тогда попозже, лет через пятьдесят, он, может быть, все плохие забудет и будет всем подряд говорить: «Дорогие друзья!» А сразу тут даже психиатр ничего не сделает.

— И большой у него запас? — осторожно поинтересовался папа.

— Больше сотни, это уж точно, — сознался артист Стурис. Теперь уж чего скрывать! — Это таких, которые нельзя слушать.

— А новые он запоминает? — спросила Ася.

Гарик сидел с равнодушным видом, будто и не о нем говорили и будто сам он сроду ничего никогда не говорил.

— Запоминает, — кивнул артист Стурис. — Только он старых, к сожалению, не забывает. У них долгая память, говорят, у попугаев…

— Я только одного не понимаю, — задумчиво сказал папа. — Как можно вашего Гарика сажать в театре на сцену? Я даже и на галерку бы не рискнул.

— О, это как раз совершенно безопасно, — впервые улыбнулся артист Стурис. — Он только дома говорит, в этих стенах.

Был, правда, один случай, когда Гарик заговорил на улице. Но это был исключительный случай! Он, вообще-то, произошел недавно с женой артиста Стуриса. Когда жена потребовала, чтобы Стурис убрал куда хочет своего попугая, Гарик сразу понял, что она — ему враг. Он все-таки недюжинного ума! И жену буквально возненавидел. А сам Леша как-то на целый день задержался в театре. Жена пожалела своим женским сердцем, что Гарик сидит такой грустный. И пошла с ним гулять. Они ушли от дома довольно далеко. Гарик смирно сидел у жены на плече. А когда они вошли в садик, где никого поблизости не было, он вдруг долбанул ее в ухо. В самую мочку! Кровь так и брызнула. Это самое кровавое место — мочка. Жена закричала на Гарика. Вот тогда-то и он на нее закричал.

Так они и бежали по людной улице. Жена артиста Стуриса, вся в крови. И у нее на плече — орущий попугай. Жена забежала в «Скорую помощь». А ей никакой помощи оказывать не хотят. Стали ее стыдить, что такая молодая женщина! И такие слова! Как не стыдно!…

После этого случая жена окончательно сказала: или я, или он.

— Но раз такой случай все-таки был… — стоял на своем папа. — Я бы на вашем месте, Алексей Николаевич, все же поостерегся. Ляпнет что-нибудь в публику. Или режиссеру.

— Режиссер дурак, — вдруг отчетливо сказал Гарик.

— Вот видите? Он все знает.

— Ага, слышит в театре, — признал артист Стурис. — Уши ему не заткнешь. А дома потом выдает.

У артиста Стуриса вдруг сделалось на мгновенье такое озорное, лобастое, откровенно мальчишеское лицо, что папа вдруг всем своим уже тяжелеющим телом ощутил, как он еще блистательно молод, этот Алексей Николаевич Стурис. Как ему невозможно расстаться с детской своей мечтой, которая сама опустилась ему на ладонь. Как он верит, что все само собой образуется в его жизни. И на всех заборах засияют огромные афиши с его именем. А жена и сын будут счастливо смеяться и обнимать его за хрупкую шею…

Но Ася только увидела, как у папы вдруг стало грустное и мягкое лицо, какое бывает у него, когда он провожает маму на вокзале, если мама не видит, что папа на нее смотрит.

— А какой же концертный номер вы, Леша, с ним приготовили? — спросил папа мягко…

Тут артист Стурис вдруг покраснел.

Он никакого номера с Гариком даже и не готовил. Ему просто ужасно хочется иметь хорошую фотографию своего Гарика. Тем более, что ему почему-то кажется, что он не в силах будет расстаться с женой и сыном. Поэтому он, можно сказать, обманом заманил папу к себе домой. И хотел ему тут открыться наедине. Он никак не ожидал, что папа может приехать с дочерью…

Ася слегка даже обиделась, что ему все время мешает дочь.

Но папа, наоборот, расцвел.

— Вот и прекрасно! — весело сказал папа. — Мы с Асей вас сейчас великолепно отснимем. Аська, давай ставить свет!

И пока они устанавливали аппаратуру, нужную для работы, артист Стурис задумчиво сидел в кресле, а над ним, молчаливый и гордый, будто сидя парил красавец попугай. Красный, зеленый, синий.

Потом Стурис вздохнул и сказал:

— Может, его Мурманскому траловому флоту подарить, как вам кажется, Юрий Георгиевич?

Папа от неожиданности чуть не уронил аппарат.

— Почему — именно Мурманскому траловому?

— Ну, не знаю. На какой-нибудь сейнер. Море. Стихия. Они ко всему привыкли.

— Может, вы и правы, — засмеялся папа.

Тут у Аси в руках ярко вспыхнула лампа, и папа сделал первый снимок.

Ответ истинного джентльмена

Ася убиралась у себя в комнате.

На диване Богданов что-то строил из кубиков. Впал сегодня в детство. Лариса (ну, по паспорту она — Нюра) спала на подушке, свернувшись клубком. Хвост у Ларисы вздрагивал, значит, что-то ей снилось. Этот хвост особенно всем не нравится, что он голый. Но он никакой не голый, а наоборот — бархатистый, надо только вглядеться. Никто не желает вглядываться, сразу: «Фу, какой хвост!»

Ася влажной тряпкой протерла подоконник. Ткнула этой тряпкой Фингалу в нос, чтобы он чувствовал. Это чьи, интересно, лапы на подоконнике? Их теперь оттирай! Фингал ничего не понял. Решил, что Ася играет. Выхватил тряпку и носится с ней по комнате.

Глупый еще! Ася пока занялась столом.

Чтобы был порядок. Ни одной ненужной бумажки нигде не валялось. Ненужных у Аси вообще нет, но это долго объяснять. Ася просто сгребла их в ящик и сверху аккуратно прикрыла тетрадками. Теперь порядок! Мама иногда заглядывает. Но, конечно, не роется. Рыться в чужом столе — это неделикатно, все равно как прочесть чужое письмо. Мало ли что у человека в столе? Может, личная тайна, каждый имеет право на свои тайны. У Аси особенно интересного ничего нет, чтоб такая уж тайна. А вдруг? Например, в самом нижнем ящике лежат записки, которые прошлой весной ей ребята писали в больницу. Богданова, например, записка: «Дарагая Ася! Как чустуишь? Я учусь плохо. Жилаю счастя. Богданов». Но эти записки мама читала, Ася сама давала…

Теперь фломастеры надо собрать в коробку. Вдруг уже не пишут? Ася взяла и попробовала на зеркале. Ух, здорово как на зеркале! Увлеклась и во все зеркало нарисовала красную лошадь, которая танцует на задних ногах и еще в синей шляпе.

— Посмотри! — сказала Богданову.

Богданов поднял голову от своих кубиков:

— Ну, лошадь…

— А чего она делает?

— Служит, — сказал Богданов и снова уткнулся в кубики.

— Она собака, что ли? — засмеялась Ася. — Ты что строишь? Построй ей конюшню!