Вероятно, дьявол - Софья Асташова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В центре красной пустыни сходились лучи золотого сечения, рассеивали свет, являясь радужным, висящим в воздухе миражом, или реальным оазисом, светящимся нежной кровеносной краснотой.
Она, а может, и он окунулись в цвет и увидели танец – хоровод из вещей и предметов. В закрученной по спирали Фибоначчи, как панцирь улитки, центрифуге сходились все лучи, становясь центром движения, танца. Красный мир комнаты ходил ходуном в объективе простого круглого аквариума с двумя золотыми рыбками, обладающими идеальной памятью в четыре секунды.
Вы могли подумать, что где-то уже это видели – и красную комнату, и золотых рыбок. Может быть, на картинах Матисса? Всё верно, она брала Матисса как образец для придания магии месту, куда хотела привести Мастера, месту, где могло произойти нечто волшебное подобно тому, что произошло на Целовальном озере. Всё сложилось: свет, фотография, рыбки, литература и поцелуи. Она надеялась, ждала, жаждала, что он её поцелует. Он следил сонным взглядом за пляшущим на стене лучом света.
– Откуда у тебя рыбки? – он лежал так же неподвижно, наслаждаясь красотой игры света и тени.
– О, это интересная история!
– Ну, рассказывай, – сказал он, приподнимаясь на локте.
– Помните день просмотров? После мы поехали на озеро.
– Помню, конечно.
– Вы тогда рассказывали нам про рыбок.
– Про рыбок… не помню.
– Вы говорили, что мы все слишком поверхностные и нетерпеливые. Говорили о сути труда – умении терпеливо ждать, то есть каждый день работать, работать. А как говорил Ленин: «Учиться, учиться и ещё раз учиться».
– Что ты знаешь о Ленине, малявка? Ты даже пионером не была.
– Но вы были.
– Я был, недолго. Меня исключили.
– За что?
– Ну, так сказать, за неподобающее поведение.
– А что вы сделали?
– Соня, ты очень любопытная. Я уже говорил?
– Говорили. Я поняла, терпеливо ждать…
– Исключили за попрание и надругательство над пионерской символикой. А ты всё запоминаешь, что я говорю?
– Всё! Конечно всё!
– Ты немного сумасшедшая, да? – спросил он.
– Да, полагаю, что да.
Он кивнул, как будто я подтвердила его давнее подозрение.
– Не культивируй в себе сумасшествие. Чокнутых в моей жизни и так достаточно.
– Не буду, обещаю, – сказала я, но он уже как ни в чём не бывало поднял пустой бокал и переменил тему:
– Сонечка, налей мне ещё чая, пожалуйста.
Из моей груди вырвался вздох. У меня отлегло от сердца. Просит пить, значит, не отвергает меня совсем. Вот она, вторая возможность подняться и, может быть, получить поцелуй. Я же не сумасшедшая, что надеюсь на это? Я сделаю всё, чтобы он был счастлив, – так я думала, пока наливала ему чай. Я взяла бокал, наклонилась и подала ему.
– Так вот, продолжая про рыбок. После того вечера, пока шла домой, я думала о том, что вы сказали, и решила на следующий день пойти и купить двух маленьких золотых рыбок, чтобы иметь каждый день перед глазами напоминание о ваших словах.
– Боже! Да ты маньячка! Я начинаю бояться.
– А что такого… зато теперь каждый день смотрю на рыбок и вспоминаю, как важно упорно трудиться.
Рыбки, конечно, были не мои. Я одолжила их на один день, должный стать особенным, у любезной пары, приходившейся мне соседями и друзьями, а взамен обещала присматривать за их аквариумом и цветами во время их отъезда, что не раз делала и раньше.
Я ловлю на себе его взгляд, и, кажется, никто в мире так пристально меня не рассматривал. Тогда я ещё ничего не знала – ни горестей, ни печалей, ни странных, ни стыдных, порой до скрежета зубов ситуаций, в которых буду беспомощно барахтаться под его взглядом.
– Знаешь, как я богат?
– Как? – я встаю и присаживаюсь ближе к нему на краешек кровати. По спине пробегает тоненькая струйка пота, в груди что-то трепещет, словно пленённая птичка.
– Как царь. Как у царя, у меня по венам течёт золото.
– И по ним плавают золотые рыбки?
– Будешь моей рыбкой? Исполнишь три моих желания, золотая рыбка? – он наклоняется ко мне. Я ощущаю, что мы очень-очень близко, так близко, что я чувствую его дыхание.
– Всё, что угодно, Родион Родионович!
Выходит как-то тихо и хрипло, я повторяю эту фразу ещё раз более громко:
– Родион Родионович, всё, что угодно!
– Всё, что угодно, – передразнивает он, – а что ты умеешь?
– Всё!
Он посмотрел на часы на руке, как будто собирался засечь время – запустить таймер маховика желаний.
* * *
– Моё первое желание – пойдём поедим.
– Yes, Sire, – я с готовностью вскакиваю на ноги.
Как невзначай, как вовремя проголодался Профессор! Хорошо поработал, лёжа в по-царски расслабленной позе на диване-кровати, на бархатистом с узором в огурцах покрывале, или вдоволь насмотрелся, как я в платье с узором из красных не-сорвать-яблок, сидя на уровень ниже, привожу архив, который должен стать нашим творением, in ordine alphabetico[5]; или юркие рыбки в аквариуме возбудили его аппетит; или же он услышал, как шевелилось что-то жуткое в моём желудке.
– Mon cher petit рара, знаете, чего бы я хотела на обед? – спрашиваю с обезьяньей жеманностью.
– Ну, говори, – произносит он.
– Большую картошку фри!
Голова идёт кругом. Жизнь приобретает очень насыщенный характер. Вот они уже идут в ресторан. Это их первый, с которого она в дальнейшем начнёт отсчёт, поход в ресторан – не просто «Дача», а Ресторан «Дача». Сегодня они, встретившись на Хитровской площади, уже проходили его, когда возвращались из магазина, где сидела злая армянка, а хитрованка Со каждый день проходила мимо него по Хитровской площади хилой походочкой, мимо людей, говоривших на хинди, или это был суахили?
Ей бы и в голову не пришло пригласить его в этот ресторан – он казался слишком закрытым, слишком серьёзным, слишком самобытным – вход только для взрослых. Одним словом, она стеснялась, считала себя, к глубокому сожалению, не доросшей до него, хотя со стороны восхищалась его основательностью. Её не покидало ощущение, что её разоблачат, как замухрышку, пробравшуюся туда, куда ей не следовало. Но сейчас она была в сопровождении важного человека, и никто не посмеет и слова ей сказать. От этой мысли стало намного легче.
У ресторана даже был сад –
