Эпидемии и народы - Уильям Макнилл

и имеющими долговременные последствия способами. Соответственно подверженность развивающегося человечества заболеваниям также стала разительно меняться.

Первый отчетливый сдвиг этого рода стал результатом развития навыков и оружия, подходящих для убийства тех видов крупных травоядных животных, которые в избытке водились на пастбищах африканской саванны (а возможно, и в аналогичных ландшафтах Азии). Какая-либо определенная датировка этого перехода не представляется возможной — он мог начаться еще 4 млн лет назад.

Первые дочеловеческие приматы, которые спустились с деревьев и стали охотиться на антилоп и близкие к ним виды животных, вероятно, могли ловить только слабых или очень молодых особей. Возможно, им приходилось соперничать с гиенами и стервятниками за падаль, которая оставалась от более результативных хищников наподобие львов. Для подобных дочеловеческих популяций приматов, сновавших по периметру сконцентрированных ресурсов пищи наподобие тех, что сегодня предоставляют огромные стада травоядных животных африканской саванны[15], любое генетическое изменение, повышавшее результативность охоты, определенно окупалось сторицей. Гигантская награда ожидала любую группу, владевшую физическими и интеллектуальными навыками, которые позволяли более эффективно взаимодействовать в процессе охоты. Возникающее человечество пожинало эти плоды, развивая модели коммуникации, которые обеспечивали все более действенную взаимную поддержку в кризисные моменты, и разрабатывая инструменты и оружие для усиления невпечатляющей человеческой мускулатуры, слабых зубов и когтей. В подобных обстоятельствах новые качества, дававшие выгоду, стремительно накапливались — стремительно по широким меркам биологической эволюции. Любые новые вариации, позволявшие извлекать больше из того, что уже начало давать хорошие результаты, увеличивали запасы пиши и повышали шансы на выживание.

Среди биологов этот тип эволюционного рынка известен как «ортогенный»{11}, зачастую он связан с переходом к новой экологической нише[16]. Не приходится надеяться, что кому-то удастся распутать все генетические изменения, которые этот процесс спровоцировал в дочеловеческих популяциях. Однако в ситуации, когда вариации могли быть столь исключительно успешными, вытеснение одной гоминидной популяции другой, еще более эффективной группой охотников должно было происходить часто. Больше шансов на выживание было у более грозных в бою, а также более результативных на охоте.

Важной вехой в последующем эволюционном развитии было создание языка. Необходимым элементом, открывшим путь для членораздельной речи, стали генетические изменения, управляющие формированием мозга, языка и гортани, а речь, в свою очередь, позволила очень сильно улучшить социальную координацию. Обсуждение различных тем и проистекающее из этого исполнение и воспроизведение различных ролей позволяло людям практиковать и заблаговременно совершенствовать навыки, тем самым добиваясь недостижимой в ином случае точности в охоте и других коллективных действиях. Благодаря языку стало возможным систематическое обучение других житейским премудростям, при этом последние сами становились подверженными исключительному совершенствованию, поскольку слова можно было использовать для классификации вещей, их упорядочивания и определения уместных реакций на любые типы обстоятельств. Короче говоря, язык впервые сделал охотников полноценными людьми, введя новое измерение социокультурной эволюции, вскоре возложившей огромную и доселе не имевшую себе равных нагрузку на экологический баланс, внутри которого возникло человечество.

Что можно сказать об инфекционных заболеваниях в процессе этой сравнительно быстрой эволюции? Очевидно, что любое изменение места обитания (например, когда предки людей спустились с деревьев и стали бродить и бегать по открытым пастбищам) предусматривает существенное изменение типов инфекций, с которыми есть вероятность встретиться. Конечно, некоторые инфекции, предположительно, оставались почти незатронутыми этим процессом.

Это относится к тем инфекциям, которые передаются при близком телесном контакте, как, например, большинство кишечных бактерий. Другие паразиты, наподобие тех, которым для успешного переноса от одного носителя к другому требуется влажная среда, должны были стать менее распространенными, обнаруживая, что условия саванны оказались для них гораздо менее благоприятны. Однако по мере сокращения типов инфекций и инфестаций, характерных для влажных лесов, на организмы активно формирующегося человечества должны были начать влиять новые паразиты и новые заболевания, в особенности приобретенные в результате контактов со стадами животных саванны.

Нельзя в точности сказать, о каких именно инфекциях и инфестациях может идти речь. Например, сегодня различные виды червей, поражающие травоядных животных, могут распространять свое паразитирование на человеческий организм, когда люди вместе с мясом непреднамеренно поглощают их яйца или какую-то инкапсулированную форму паразита. Это должно было происходить и в давние времена.

Более важное значение имела заражаемость трипаносомой, которая сегодня во многих частях Африки вызывает сонную болезнь. Этот организм обитает в качестве «нормального» паразита внутри многих видов антилоп и переносится мухой цеце от одного носителя к другому. В самой мухе или в животном-носителе трипаносома не вызывает каких-либо явных признаков заболевания и тем самым является образцом стабильного, хорошо приспособившегося и, предположительно, очень древнего паразитизма. Попав в человеческое тело, данный организм вызывает сильную слабость — на практике один из видов трипаносомы обычно приводит к смерти его человеческого носителя в течение нескольких недель.

Фактически стада копытных африканской саванны дожили до сегодняшнего дня именно потому, что сонная болезнь была и остается настолько губительной для человеческих популяций. Без современных профилактических мер люди попросту неспособны жить на тех территориях, где в избытке присутствуют мухи цеце. Соответственно до самых недавних времен бескрайние стада этих регионов оставались добычей львов и других хорошо адаптированных хищников, но избегали чего-то большего, чем лишь случайные контакты с гораздо более пагубным новичком среди всех хищных животных — человечеством. Трипаносома, приводящая к сонной болезни, похоже, почти наверняка существовала среди стад копытных животных до того, как наши предки спустились с деревьев, — в таком случае присутствие этого паразита должно было устанавливать жесткие границы тех территорий, где самые первые люди могли использовать в своих интересах изобилие дичи, доступной на африканских пастбищах. Напротив, в ареалах распространения мухи цеце и по сей день сохраняется нечто напоминающее экологический баланс до появления человека[17].

В связи с этим не лишено смысла классифицировать экологическую роль человечества в его отношении к иным жизненным формам как некое заболевание. Начиная с того момента, как язык позволил культурной эволюции человека посягать на очень древние процессы эволюции биологической, человечество оказалось в состоянии нарушать прежние природные балансы точно так же, как болезнь нарушает естественный баланс в организме ее носителя. Временное приближение к стабилизации новых взаимоотношений неизменно происходило вновь и вновь по мере того, как проявлялись естественные пределы разрушительного воздействия человечества на иные жизненные формы. Но рано или поздно, причем всякий раз в течение мизерного промежутка времени в сравнении с нормами биологической эволюции, человечество открывало для себя новые технологии, позволявшие приступать к эксплуатации доселе недоступных ресурсов, тем самым возобновляя или усиливая ущерб для других форм жизни. Если посмотреть на эту ситуацию с точки зрения других организмов, то человечество напоминает острое эпидемическое