Лучше быть тварью, чем рабом - Вячеслав Прах

Женщина проглотила то, что оказалось во рту. Вакула подал ей руку, она не отвергла его ладони и встала с коленей, затем пошла в ванную чистить зубы. Неприятен ей был этот вкус во рту. Несколько лет назад Вакула дал понять, что выплюнуть – значит, выхаркнуть на пол его и всю ее любовь к нему. Она восприняла это как манипуляцию. Он стоял на своем, и его было не переубедить, Вакула считал, что женщина нечестна с мужчиной, выплевывая его семя. Она делала так, как он ей говорил, нравилось ей это или нет. «А если выплюну или больше не возьму?» – как-то спросила она. «Тогда выплюнешь и больше не возьмешь», – спокойно ответил он, и они больше не возвращались к этой теме.

Такого не показывают в фильмах – как потный одетый мужик, достав свои родимые причиндалы, свое достоинство, свою срамную часть, ставит женщину раком и входит в нее прямо на пороге. Холодной, шершавой, режущей одеждой касаясь ее тела.

– Будешь чай? – донеслось из ванной, перебивая журчание струящейся воды.

– Нет, не усну, – крикнул он, раздеваясь.

– Есть вино и виски. Будешь?

– Нет. Поработать хочу завтра.

Вакула перестал выпивать, потому что его жажда работать была гораздо сильнее, чем пристрастие к алкоголю. И к тому состоянию, которое он давал на время.

– Молоко есть в холодильнике.

Доре важно было что-то предложить ему, своему мужчине, чтобы почувствовать себя гостеприимной хозяйкой. Зачем ей это, она сама не понимала и даже не задавалась этим вопросом.

– Спасибо, молоко выпью. Ты же не только затем, чтобы тебя трахнуть, меня позвала. Что случилось, Дора?

Женщина надела белую майку своего мужа, которую надевала иногда перед сном, когда она не была грязной, и вышла к нему в ней, чтобы показать.

– О, ты же говорила, что полы ею моешь, – улыбнулся муж.

– Слушай, хреново мне. Обними меня, пожалуйста. Обними и не спрашивай.

Вакула подошел к своей жене и молча обнял ее. Он ничего не спрашивал, она ничего не говорила. Они просто стояли и слушали, как начал лупить в окно дождь.

* * *

– Старик… – осторожно обратился Вакула к пожилому мужчине, сидевшему напротив него в кресле. Тот вопросительно посмотрел на своего собеседника, который явно оторвал его от какой-то мысли.

– Да?

– Кто убийца?

– Вакула, не интересует ли тебя, почему этот статный молодой человек, сидящий справа от тебя, находится сейчас в этой комнате?

– Меня больше интересует, кто убийца.

В голосе Вакулы не было ничего. Старику показалось, будто его голос прозвучал из пустой, закрытой и заклеенной коробки. Глухо и пусто.

Старик прекрасно понимал, что такое горе и что горе может делать с людьми, во что люди способны превращаться.

– И вправду, Старик, зачем ты меня сюда позвал? Я здесь явно лишний, – отозвался тот самый статный мужчина, о котором шла речь. В его голосе звучало спокойствие, уверенность в себе и даже легкая насмешка. Он показывал всем, что не боится разоблачения, что ему нечего скрывать.

Старик видел и Рувима, и Вакулу, и даму, сидящую в самом конце комнаты у окна, не издавшую ни звука за это непродолжительное время. Он их видел не совсем так, как им хотелось бы, чтобы он их увидел, он видел их по-своему.

Снова начала беспокоить головная боль. «Только не сейчас», – вздохнул про себя Старик. Не самое подходящее время отвлекаться на боль. Решил, что посидит пять минут, если не пройдет, выпьет еще одну таблетку.

– Рувим, ты здесь не лишний. Никто из вас троих не лишний. Но один из вас – убийца. Я бы хотел выслушать убийцу и уверен, что это нужно не только мне.

– Ты играешь с нами? – наконец-то прозвучал приятный голосок темноволосой и темноглазой девушки, стройной, как восковая свечка в виде обнаженной женской фигуры на обеденном столе у Вакулы. Кстати, свеча почти догорела, через несколько вечеров можно будет ее выбросить.

Этот голосок оказался мелодичным, женственным. Не видя лица девушки, слыша только голос, можно было мысленно нарисовать себе миловидную курносую красавицу, на которую охотятся мужчины.

– Я бы не сказал, что это игра. Скорее, это беседа. Мне хотелось бы побеседовать с каждым из вас. И чтобы каждый из вас мог побеседовать друг с другом. Дора – связывающее вас звено. И глазу, не видящему вас такими, какими знаете себя вы, могло бы показаться, что после ее смерти вы должны были распутаться. Но вы до сих пор связаны добротным, крепким узлом – все трое. Ни один из вас, возможно, не способен его распутать по отдельности, но если объединитесь, то есть шанс – потому я сегодня здесь. Можете попытаться обмануть меня, но не обманете себя, очень сомневаюсь, что вам это нравится.

* * *

Часть первая. Жизнь как грязь

– Почему ты такой?

Дора лежала на руке Вакулы, его рука давно онемела, но он терпел. Он знал, что не скоро увидит ее снова. Ему хотелось, чтобы Доре было удобно сейчас, а это временное онемение он мог и пережить.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты очень скрытный. Из-за того, что ты ничего о себе не рассказываешь, в голове рождаются самые худшие мысли. Ты никому не нравишься.

– Я никому не нравлюсь из тех, кто мне неинтересен, – ты забыла добавить. Если меня не принимают твои друзья, то это еще не конец света. Многие из них – лицемеры, такие же, как и ты.

Дора усилием воли сдержала себя, чтобы не наброситься на него и не ужалить. Она могла спокойно выставить его за дверь, бросив в лицо его одежду или только матерные слова, вспомнив все, что между ними случилось, и все ситуации, в которых, по ее мнению, он повел себя недостойно. Но в этот раз она пересилила себя и не стала этого делать. Она немного чувствовала за собой вину за сегодняшнюю измену. Более того, она хотела вывести своего темного монстра на откровение.

– Трудно было? – спросил Вакула.

– Ты о чем?

– Думаю, трудно.

– Трудно, – призналась она. – Тебя многие считают больным.

– А кто, по их убеждению, здоровый? Может, они? Сколько еще ты будешь всю эту мерзость обо мне собирать и рассказывать? Ты думаешь, мне это приятно и я хорошего мнения о тех, кто поносит меня за спиной?

– Тебе не хочется позвонить мне и приехать, потому что ты этого желаешь?

– Я много работаю. Большую часть своей жизни я работаю. Каждый день. Выходной от работы для меня – или