Квантовое зеркало - Дуглас Ричардс

Алисса сжала кулаки, услышав термин, который считала нелепым. Она была в дурном настроении и едва могла сдерживаться, чтобы не обрушить свою ярость на майора. И кто смог бы винить ее? Слишком много спецназовцев и отвратительных открытий для одного дня.

Конечно же, это «смазливый живец» – термин, который использовали тайные службы, когда отправляли привлекательного агента соблазнить цель, внушить этой цели любовь или вожделение, а потом войти в доверие, чтобы использовать ее или скомпрометировать, дабы получить возможность посредством шантажа заставить человека раскрыть какую-либо государственную тайну. Но Алисса всегда считала, что наиболее эффективно это работает против целей мужского пола, которые всегда были более восприимчивы к манипуляциям со стороны знойных женщин, легко ловящих их на крючок лести и обещания секса.

Сама идея «смазливого живца» была ей отвратительна.

Переспи с мужчиной после того, как он подарит тебе ожерелье за тысячу долларов, – и ты его любовница. Переспи с мужчиной после того, как он даст тебе тысячу долларов наличными, – и ты проститутка, которую можно арестовать. Переспи с десятью мужчинами одновременно за тысячу долларов наличными, – и если это снимается на пленку, то ты порнозвезда, которая не делает ничего незаконного. Но переспи с мужчиной не ради денег, а ради информации или возможности шантажа со стороны тайного агентства, – и многие будут считать тебя героиней. Но те же самые люди арестуют тебя, если ты будешь трахаться с тем же самым мужчиной не ради тайн, а ради денег. Человеческое поведение никак нельзя назвать однозначным, это уж точно.

Но понимание того, что она попала под наигранное очарование Тео Гранта, наполняло ее душу ненавистью и омерзением. Он изучал ее. Оценивал ее.

Конечно же, они были совместимы. Конечно же, он разделял ее интересы. Он сделал ради этого все.

Она уже начинала смотреть на него как на идеально подходящего для нее мужчину. Ей следовало помнить, что бывает, если кто-то кажется слишком идеальным, чтобы это было правдой…

И теперь, когда она поняла, что была просто целью, которую он наметил, все ее положительные чувства обратились в свою противоположность – гротескное, искаженное отражение, словно в комнате с кривыми зеркалами. Чем сильнее ее радовала прежде каждая его похвала в ее адрес, тем больше отвращения она испытывала сейчас к себе – за то, что попалась на это. Чем больше он нравился ей тогда, тем сильнее она презирала его теперь.

А он нравился ей больше, чем она готова была признаться даже себе самой. Даже в аду нет фурии яростнее, чем обманутая женщина. Но ее уже обманывали в прошлом, и то, что она чувствовала сейчас, намного превосходило тот гнев, который она испытывала в прошлом.

– Так кто же этот… – Она помедлила, выбирая из нескольких хлестких эпитетов, однако ей хватило профессионализма не озвучить их. – Этот человек, представляющий интерес?

– Когда вы условились с ним о свидании, наши компьютеры автоматически взяли его на заметку и прогнали его фото по всем нашим базам данных. Он не засветился нигде, что почти невозможно в нынешние времена. Поэтому на него решили взглянуть вживую – и опознали. Мы не знаем, как компьютеры смогли пропустить его, но поскольку именно я выслеживал его раньше, данные опознания легли на мой рабочий стол.

Еловиц пересел на другой стул, стоящий у стола совещаний, чтобы взглянуть Алиссе прямо в глаза.

– Его настоящее имя Бреннан Крафт. Он вырос в Клирлейке, штат Айова.

– Бреннан?

– Обычно он представляется по фамилии, а если называет себя по имени, то сокращает его до «Брен».

Алисса кивнула.

«Значит, прощай навеки, Тео Грант, – с яростью подумала она. – И ты, и Бреннан Крафт. Можете оба гореть в аду!»

7

Аль-Йад без малейших затруднений перебрался в свою новую штаб-квартиру, сменив шатер на резиденцию, которой позавидовали бы многие владыки прошлого. Как он и ожидал, президент Халил Наджар оказался слишком глуп и труслив, чтобы попытаться помешать его переезду. Но в этом случае трусость была правильным вариантом, ведь президент уже получил свидетельства возможностей Аль-Йада и не знал, кому из собственной армии мог доверять.

Несмотря на пышность резиденции, которая представляла собой настоящий дворец, Аль-Йад решил не отступать от демонстрации простоты и безыскусности. Он не позволил водрузить здесь фонтаны или какие-либо статуи. Обстановка была простой и скудной, и все белое, включая его бурнус и куфию, покрывающую голову.

Сейчас он уже почти час совещался в главном зале дворца с человеком по имени Ахмад, одним из его самых доверенных подручных – они обсуждали такие насущные вопросы, как число новых последователей, проблемы снабжения и финансовые поступления.

Богатые последователи Аль-Йада платили ему дань в сорок процентов своего состояния, и он был уверен, что они считают эту дань величайшей честью для себя. А какой человек не счел бы честью служить Великому – Длани Всевышнего на земле?

Хотя Аль-Йад мог увеличить свое богатство в любой момент, воззвав к своим верным последователям, Ахмад считал, что разумно будет следить за сбережениями и вложениями. Однако ничтожность этого занятия начинала раздражать Аль-Йада. Он был выше этого. Он был богом, и ему не следовало иметь дело с такими обыденными вопросами.

Но что действительно задевало его до глубины души, терзая каждый его нерв, – так это то, что он по-прежнему не мог осуществить свое божественное предназначение. Он тратил все больше и больше времени на то, чтобы размышлять об этом, рассылать своих людей по всему миру, взвешивать варианты, но до тех пор, пока он не покончит с этой огромной занозой в седалище, он не сможет обрушить на мир свою истинную ужасающую мощь.

Аллах часто подвергает испытанию добродетель терпения, и Аль-Йад постоянно напоминал себе об этом. Он сбросил оковы человечности, дабы стать богом, и теперь был бессмертен. А что такое для бога несколько лет промедления? Всего лишь мгновение ока.

И все же, по мере того как Ахмад продолжал нудеть, раздражение из-за того, что он не может обрести свое законное место во главе собственноручно созданного им рая, где его будет чтить как бога каждое живое существо на планете, заполонило Аль-Йада. В конце концов он больше не смог сдерживать свой праведный гнев.

– Довольно! – вскричал он, обрывая своего помощника на полуслове. – Все это мелочи. Мне нужно поговорить о более важных вещах. – Он помолчал, размышляя. – Скажи мне, Ахмад, каково настроение моих последователей? Что у них в сердцах?

Ахмад с трудом сглотнул:

– Любовь и почтение к тебе, о Великий. Они слышали твои откровения и наблюдали твою мощь. Твоя слава велика. Они мечтают о земле обетованной, куда ты отведешь их, когда сотрешь чуму неверных с лица земли.

Аль-Йад осознал, что эти слова тоже злят его. Ахмад использовал его собственные речевые обороты, что было кощунственно. Будучи богом, Аль-Йад мог позволить себе говорить языком поэзии, но Ахмаду, низменному человеческому существу, не позволено было подобное.

– Высказывают ли они какие-либо страхи? Жалобы?

– Никаких, о Аль-Йад, – поспешно заверил Ахмад, как будто сама мысль об этом была для него нестерпима. – Ты – Великий. Они лишь возносят хвалы за то, что им повезло жить в эпоху твоего прихода.

– Ты лукавишь, Ахмад.

Лицо Ахмада заблестело от испарины, хотя климат-контроль в сводчатом зале был идеально настроен. Он чуть заметно задрожал.

– Я ни за что не стал бы лгать тебе, о Великий.

– И все же люди есть люди. У них есть заботы. И у них есть жалобы. У них есть соблазны и темные уголки в душах, которые Повелитель Зла использует, дабы испытать их веру и решимость. Так что сейчас ты должен поведать мне самую главную их заботу – иначе я сокрушу тебя на месте. Я раздавлю твое сердце.

Дрожь Ахмада теперь была заметна невооруженным глазом.

– Да, о Великий, – произнес он, и каждая черта его лица отразила испытываемый им ужас. – Они высказывают мало, очень мало тревог, и лишь в редких случаях, – начал он, внезапно обнаружив, что ему трудно дышать. – Один или, быть может, двое гадают, почему мы все еще не воплощаем твое великолепное прозрение в жизнь. Они видели твое могущество и мудрость, о Великий. И они жаждут узреть мир, преображенный по твоему слову.

«Это ключевой момент», – подумал Аль-Йад. Он мог позволить себе сохранять терпение. Он был богом.

Но его последователи хотели, чтобы он нанес удар. И он не собирался объяснять им, что именно сдерживает его. Он должен усилить хватку, в которой держит их. Он должен наглядно показать, что его божественное суждение никогда не следует подвергать сомнению. Следует показать с ясностью – жестокой ясностью, – что он нанесет удар тогда, когда решит его нанести, и ни мгновением раньше.

Аль-Йад был в курсе своей растущей репутации. Мировые правительства уже начали бояться его. Он должен объяснить своим сторонникам, что желает позволить этому страху возрасти и дальше. И только когда ужас во всем мире достигнет своего апогея, Аль-Йад обрушит на этот мир свою ярость.