Она моя (СИ) - Тодорова Елена

— Девочка стеснительная. Предлагаю подняться наверх. В одну из спален.

Глава 7

Мы вернулись домой больше получаса назад, а меня до сих пор трясет так, что зубы стучат. В поисках какого-то успокоения забираюсь в ванну. Отмокаю долго, не желая выбираться, даже когда вода остывает. Тарский, конечно же, и тут не позволяет мне уединиться. Закрываться давно запретил, и я, зная его, не пытаюсь это требование игнорировать.

За время, которое нахожусь в ванной, сам Таир успевает принять душ и побриться.

Не знаю, зачем наблюдаю за ним. Не знаю, зачем продолжаю все это. Не знаю, что буду делать завтра, послезавтра, через месяц, через год…

Тарский не позволил этому произойти.

Сегодня.

Но что меня ждет завтра?

Не хочу, чтобы так было, но, вопреки всей боли и обидам, по-прежнему безоговорочно доверяю ему. И, похоже, это доверие становится каким-то ненормальным.

«Если я говорю «Не смотри» — ты закрываешь глаза. Если говорю «Не дыши» — ты прекращаешь дышать. Если говорю «Падай» — ты, мать твою, падаешь».

Именно так и происходит у нас. Таир своего добился. Я снова и снова падаю… Разбиваюсь. Не дышу, пока он не поднимет на руки и не посчитает нужным воскресить и исцелить.

Ведь сначала, когда тот мужчина, назвав меня стеснительной, предложил подняться в одну из спален, я чуть сознание от страха не потеряла. А потом вдруг подумала: да будь, что будет! И это нездоровое повиновение, вкупе с отчаянным желанием доставить Тарскому хоть часть той же боли, какую он приносит мне, испугало сильнее того, что может произойти. Потому что знаю, после такой мести я сама не выживу.

Сейчас же меня затапливает такое облегчение, что все эмоции притупляются. Нет, полностью все не уходит, но и нет больше того всепоглощающего ужаса.

Расслабляюсь и дышу достаточно спокойно.

Отбросив влажное полотенце, Гордей выходит из ванной полностью нагим. Много раз видела эту мощную махину, которая если и сойдет за представителя людской расы, то только за какого-то сверхчеловека. Много раз видела и все равно смущаюсь. Глаза оторвать, конечно же, не могу. С какой-то бессильной злобой завороженно слежу за тем, как эта гора мышц покидает ванную.

— Зачем ты сделал его таким идеальным? — прикрывая веки, сокрушаюсь, обращаясь непосредственно к Богу. — Хотя, скорее всего, не ты… Дьявол! Настрелять бы ему за это по рогам!

— С кем разговариваешь?

Конечно же, я не заметила, как сверхчеловек вернулся.

Резко распахиваю глаза, чтобы увидеть нависшего над ванной Тарского. Теперь на нем черные брюки и синяя рубашка. Присаживаясь на мраморный бортик, он зачем-то впивается в мое лицо взглядом.

— У меня вечерняя молитва, — фыркаю и раздраженно вздыхаю, проклиная свою чертову особенность — чуть что, краснеть в его присутствии.

— Не усердствуй.

Почему-то, как и всегда, его слова воспринимаются мною двусмысленно. С ответом нахожусь не сразу. Лишь пожав с видимым безразличием плечами, созреваю на то, чтобы выпалить:

— А я вполсилы не умею.

— Точно, — соглашается Гордей, продолжая изучать мое лицо и наращивая тем самым дурацкое волнение. — Либо чело в поклонах разобьешь, либо с бесами спляшешь.

— К счастью, знакома пока только с одним. С ним и пляшу между поклонами.

Тарский посыл, безусловно, улавливает. Не раз ведь его так называла. Понимает, что на него все стрелки перевела, но не желает комментировать. Впрочем, давно очевидно, что его мои шпильки попросту мало заботят.

— Ты умница, заяц. Хорошо сегодня держалась, — проговаривает медленно, не сбавляя подавляющей серьезности.

Мы оба знаем, что это неправда. Держалась я хуже некуда… Пару раз чуть коньки там не откинула! Но в его чертовом одобрении я теперь не нуждаюсь!!! Убеждаю себя так крепко, аж сердце по новой расходится, как бы между делом напоминая о своей целости и впечатляющей живучести. Только это не значит, что я буду покорно умирать по пять раз на дню!

Сейчас предпочитаю промолчать. Не желаю спорить только потому, что все закончилось благополучно. Не хочу лишний раз ни увиденные мерзости воспроизводить, ни свои эмоции.

Все. Идем дальше.

Идем и спотыкаемся, когда Таир говорит:

— Сейчас отдыхай. Завтра повторим попытку.

Ну, естественно. Цель ведь еще не достигнута. А когда это Тарский свои дела до победы сворачивал? Сегодня он сказал этим извращугам, что мы еще не готовы. А в следующий раз что будет?

— Я видела, как ты забрал окурки, которые оставил этот мужик. Зачем? Неужели у тебя есть возможность проверить его ДНК? — Молчит, а молчание Тарского, как мы знаем, это всегда «да». — Кто ты такой, черт возьми?

Не в первый раз задаю этот вопрос, но ответа, конечно, не получаю. Я его в принципе и не жду уже.

— Я ухожу. На вахте остается Федор. Если что, обращайся к нему.

Молчу, словно мне все равно. По тому, что оделся, ведь уже догадалась, что собрался куда-то среди ночи.

И пусть… Плевать.

— Конечно, — выдыхаю, потому как он, похоже, ждет какой-то реакции. — Война продолжается, — заключаю сердито. Но он и после этого не уходит. Вот чего ему сейчас надо? Зачем сообщать об уходе и продолжать сверлить меня взглядом? — Ты идешь? Вода остыла, я замерзла.

— Выбирайся, — невозмутимо отбивает. — Или тебе помочь подняться?

Безусловно, какое-либо стеснение после всего, что было, не имеет никакого смысла. И все же мне неловко вставать, когда Тарский так пристально наблюдает. Только злость и выталкивает. Поднимаюсь и, не глядя на него, перешагиваю бортик. В спешке свалилась бы, он придерживает. Не благодарю, наоборот, отталкиваю и хватаю с крючка махровый халат. Набрасываю прямо на мокрое тело и опрометью вылетаю из ванной.

Пока одеваюсь, слышу трель звонка, и вскоре из прихожей доносятся приглушенные голоса. Решаюсь выйти только после того, как дверь хлопает второй раз.

— Привет!

Собиралась, не дожидаясь Гордея, уйти спать. Однако Федор своей улыбкой пробуждает внутри меня тоску, которую я в своей груди пригрела, как змею. Захлебываясь одиночеством, мечтаю с кем-либо спокойно поговорить, хоть и понимаю, что Федя, каким бы милым и любезным ни казался, с Тарским заодно.

— Не улыбайся!

В ответ на это обиженное требование мужчина смеется и шагает ко мне.

— Кто тут у нас не в настроении?

— И прекрати со мной разговаривать, как с пятилеткой! Кстати, твой акцент ужасен!

— Прискорбно, — неизменно строит из себя добряка.

— Что именно?

— То, что ты злишься на меня.

— Будто тебе не все равно… — ворчу и зачем-то усаживаюсь на диван, словно собираюсь задержаться.

— Нет, не все равно, — Федор опускается в кресло напротив. — Я, в отличие от брата, понимаю, что с тобой лучше дружить.

— Не напоминай о нем. Дай отдышаться свободно.

— Как скажешь, Катрин. Хочешь, посмотрим что-нибудь по телевизору? — бросает быстрый взгляд на часы, стрелки которых перемахивают полночь. — Или ты устала?

— Не знаю… — неуверенно отвечаю я. — Устала, но… Честно говоря, я голодная.

— Прекрасно! Не могу упустить возможность продемонстрировать свой кулинарный талант.

— Ты умеешь готовить?

Смотрю Федору в спину, так как он уже направляется в кухонную зону.

— Целых три блюда. Омлет, глазунью и манную кашу.

— О, впечатляюще!

— На самом деле да. Ты не представляешь, как сложно в первом варианте не сжечь низ. Сохранить желтки целыми и жидкими — во втором. А в третьем — приготовить эту бесячую крупу без комков. Последнее вообще высший пилотаж!

— Нет, не представляю, тут ты прав, — со вздохом сажусь за барную стойку. Подперев ладонью лицо, лениво наблюдаю за тем, как Федор достает из холодильника яйца и ветчину. Сама-то я вообще ничего не умею. К плите подхожу, только чтобы вскипятить чайник. — Почему Тарский такой непрошибаемый? Расскажи о нем хоть что-нибудь… — выдаю вдруг и тотчас замолкаю.