Театральный писатель - Григорий Александрович Быстрицкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разнообразию её жизненных перипетий могут позавидовать самые отчаянные искатели приключений. Родилась в Тбилиси от актера местного театра и тихой девушки из небогатой еврейской семьи. Знаменитый в то время Давид Гогуадзе хотел наречь дочь именем Саломэ, но безмерно влюбленная в него, молодая жена проявила неожиданное упорство и упросила дать дочери имя Суламифь.
Школу заканчивала в Тюмени, где поутих грузинский акцент, но зато появились сибирские «ты чо хоть, каво хоть вы там творите…», но и от этого говора избавилась уже на подготовительных курсах. А готовилась Шуля — таким именем еврейская бабушка подчеркивала ее свободу — в ДГВИИ, институт искусств во Владивостоке. И поступила с первого раза на театральный факультет.
Уссурийский драмтеатр выпускницу брал сразу в труппу, но где там: МХАТы-фоменки-бронные, вот достойные сцены для Шули, взрослеющей все больше в сторону ранних фото Раневской.
Если нарисовать на карте маршруты ее передвижений и остановок, получатся летящие линии-стрелы из Грузии в Сибирь, потом на Дальний восток, затем Москва с изломом в Ленинград и, наконец, снова в Сибирь на длительную остановку.
Всякое в актерской карьере бывало, но постепенно склонилась к режиссуре, получила у известного мастера в ГИТИС полное очное образование и после массы приключений осела в областном театре сначала ассистентом, потом режиссером, а в итоге художественным руководителем.
Самостоятельная режиссерская работа пришлась на конец 90-х, когда театры жили на честном слове и денег на новые постановки не было. Но тогда же и вышли у нее серьезные драматические произведения, получившие известность и любовь зрителей. Такие спектакли в отсутствие достаточного финансирования создавались, благодаря таланту, энтузиазму и преданности театру молодой Шули. Она сама погружалась в работу без остатка и без всякой меры, и умела увлекать и заряжать артистов. Получалось очень здорово. Но постепенно материальные заботы нивелировали энтузиазм, при возросших затратах приходилось работать без особых психологических построений и с тем материалом, который был под рукой.
К назначению худруком она уже имела огромный опыт постановок. Шуля превратилась в Деметру, так подчиненные обозначили бегство из семьи её мужа и то, что она не только растит своих детей одна, но и весь коллектив неустанно учит пахать и сеять. А хороший урожай в театр стал приносить репертуар, по её мнению лучше всего подходивший для местной театральной общественности. Ставятся преимущественно спектакли легкие, гротесковые, смешные и желательно по классическим пьесам. Главное, чтобы на сцене было ярко, громко, много суеты, мало издевательств над первоисточником во избежание неприятностей, масса замечательных костюмов и богатство монументальных декораций. Еще лучше, когда при помощи местного мецената удается приглашать в спектакль известных столичных артистов.
Этот меценат тоже получил свое прозвище. Поначалу его звали Иасион, но для удобства и краткости быстро перенарекли Плутосом, который вообще-то по легенде был сыном Деметры и её нового мужа Иасиона.
Сергей Максимов, получивший московское режиссерское образование, тоже изрядно помыкался в обеих столицах в поисках достойной работы и вернулся в родительский город, когда Деметра была в расцвете своего творчества.
Он поработал ассистентом Деметры на нескольких новых постановках, но был еще не столь практичен, чтобы удовлетворяться экономической основой выбора репертуара. Зритель в театр шел, не так конечно как к Богомолову за двадцать тысяч и покупкой билетов за месяц вперед, но зал так или иначе вечером заполнялся и принимал представления весело и дружелюбно. Сергей жаждал настоящего творчества, но как убедить Деметру с какой-то стати менять тематику, не знал.
Помог случай, как это иногда бывает в театральной жизни. Отец Сергея дружил с меценатом и устроил солидную ресторанную вечеринку, где энтузиаст сцены Плутос по душам пообщался с угнетенной жертвой конъюнктурного репертуара Сергеем. Молодой режиссер признался, что мечтает поставить очень сложную психологическую драму по пьесе Теннесси Уильямся «Стеклянный зверинец». Эта драма в 1944 получила громадный премьерный успех на Бродвее, впоследствии воплотилась в бессчетное число театральных постановок, но удач среди них было не много. На фоне привычного репертуара Деметры ставить такой спектакль рискованно, допускал Сергей, но все зависит от правильной трактовки пьесы.
Плутос не был тщеславным, не искал популярности, просто он любил театр и помнил Станиславского: «Я радуюсь, что русский театр нашёл своего Морозова…». Он проникся увлеченностью молодого режиссера, поразился глубине изученности биографии драматурга, уверился в разборе характеров героев, проведенном тут же за столом, и увлекся идеей.
* * *
Первый показ худруку набросков спектакля «Стеклянный зверинец» проходит в репетиционном зале. Впереди в кресле сидит Деметра, за ней несколько человек из труппы и администрации, а также скромно и поодаль Плутос. Выходит Сергей с объявлением:
— Фрагменты картины первой. Вообще эта пьеса — воспоминания Тома. Сентиментальная, неправдоподобная, вся в каком-то неясном свете, как написал драматург, — драма воспоминаний. В памяти Тома все слышится словно под музыку. Вот почему за кулисами поет скрипка, часто выходящая на мелодию лейтмотива спектакля.
Декораций в зале нет, актеры в своей повседневной одежде, на переднем плане пустой стол, за которым сидят Аманда с Лаурой, в глубине за маленьким столиком Том печатает на машинке, рядом на диване неопознанные персонажи — две девушки, почти незаметные в тени. Сбоку сцены, за ширмой виднеется высокая стремянка.
В тишине слышится стук пишущей машинки, Аманда немного ждет, потом вопросительно:
— Том?
Сын не перестает печатать и тотчас мать теряет терпение:
— Том! Томми…
— Да, мама. — Сын продолжает стучать.
— Том, Том, Том, Том, Том, — перебирая пальцами по столу и задорно поглядывая на дочь, настаивает Аманда.
— Да, да, мама, — Том раздражается.
Но тут уже раздражается и Аманда:
— Том! Мы не можем без тебя прочитать молитву и начать есть.
Наконец Том уступает и пересаживается за обеденный стол. Все трое берутся за руки, и сын скороговоркой выполняет привычный и обыденный ритуал. Начинают есть, вернее, актеры изображают процесс еды, и тут же снова вступает Аманда:
— Дорогой, не лезь пальцами в тарелку, прошу тебя. Если нужно пододвинуть кусок, то это делают корочкой хлеба. И, пожалуйста, не спеши. У животных в желудке есть особые отделения, где переваривается что угодно. Но человек должен тщательно пережевывать пищу, а уж потом глотать. Ешь спокойно, сынок, еда должна доставлять удовольствие. Хорошее блюдо вызывает массу вкусовых ощущений — надо лишь подольше подержать пищу во рту, и жевать надо не спеша — пусть поработают слюнные железы.
Она даже хватает сына за руки, показывает мнимую салфетку, которой
