Театральный писатель - Григорий Александрович Быстрицкий

— Послушай, Суламифь Давидовна, ты же умная женщина…

— Деметра я! И не умная. Послушала тебя, на финансирование всех затрат по подготовке спектакля соблазнилась…

— Только на это?

— А на что еще?

— Ну, главное ведь не затраты. Признайся сама себе. — Плутос пропел. — «Я Гамлета в безумии страстейкоторый год играю для себя».

— При чем тут Гамлет?!! Вы что, сговорились все разоблачать меня?

Плутос медленно встал и начал прохаживаться по кабинету. В дверь заглянули, он тут же остановил: «Худрук занята» и сам прикрыл дверь.

— С какой стати ты тут у меня распоряжаешься?

Плутос вытянул обе руки ладонями вниз и плавно пару раз опустил их, осторожно и деликатно осажая разгневанную:

— Шуля, Шулечка, милая! Мне больше нравится как тебя бабушка называла, а не эти твои бесчисленные дети Деметрой…

— Тебе же раньше это имя нравилось, когда с улыбкой смущения и счастья она отвечала Соломону: «Братья мои поставили меня стеречь виноградник, а своего виноградника я не уберегла»… — Спохватывается. — Короче, не морочь голову, у меня дел полно и некогда тут светскими разговорами заниматься.

— Подождут твои дела! — Плутос стал серьезным. — Мы обо всем с тобой на берегу договорились. Так?

Она молчит, сомневающийся энтузиаст театрального искусства вмиг превратился в решительного бизнесмена:

— Так, конечно. И о чем мы договорились? Мы договорились о том, что я покрываю все расходы по постановке спектакля, он у вас как бы экспериментальный, поэтому ты в творческую часть не вмешиваешься, а доверяешься молодому режиссеру. Так?

Деметра собирается ответить, но он не дает:

— Потерпи, дай закончить. Почему мы доверяем Сергею, вернее так, почему я ему доверился? Да погоди ты в бой кидаться! Дай мне сказать, ты уже сегодня наговорила. Две причины для доверия есть. Во-первых, сама пьеса. Ну не обманывай ты себя, Шуля! Взгляни на свои афиши, по названиям виден весь твой арсенал. Все эти любовные приключения, кордебалеты ловеласов, счастья, несчастья и прочие веселые жопы… Нет, я не говорю, что это плохо. Прекрасный жанр, легкий, востребованный, люди хоть на пару часов отвлекаются. Да что говорить, я же сам неоднократно участвовал, спонсировал звезд.

Плутос берет в углу трость из реквизита и опирается на нее как Пушкин на мосту в Питере. Деметра уже не перебивает, ждет развития деловой мысли.

— Но где же, я вас спрашиваю, глубокие драматические спектакли? Или мы о зрителе беспокоимся, что ему скучно будет. Или не поймет. А может, мы просто боимся? Ну, есть ниша, крепкая накатанная дорога, чего тут изобретать…

— Да что ты выдумываешь? А эти постановки…

— Стоп! Лучше признайся, ты сама о серьезных пьесах мечтаешь. И идею мою не отвергла сразу. Дала ребятам поработать, вложения там пока что копеечные, но сделано немало. Я так считаю. Кстати, вторая причина для доверия именно Сергею — это его увлеченность материалом, глубокое изучение всего бэкграунда и, как я очень надеюсь, тонкое понимание замысла драматурга.

— Как вы, дилетанты, меня бесите! — Наконец прорвалась униженная профессиональность. — Бэкграунды, замыслы, тонкие понимания… Ни хера ведь в этом не смыслите…

— В вашем театральном омуте не смыслим. Это правда. Но зато отлично смыслим в жизни, а жизнь, как известно, это лучший из всех театр.

— Поперла демагогия… — Деметре смешны все эти бытовые потуги и пространные, пустые, любительские рассуждения о театре. — Ты знаешь, на кого похож? Я тебе скажу. Есть театральные критики, как правило, люди образованные, театроведческие. Пишут, правда, нередко всякую муру, но не в этом дело. А есть, теперь появились, блогеры. Эти вообще без всякого понятия, но привлекают своих таких же безграмотных подписчиков скандальными историями и разоблачениями… На любую тему и в любой области, хоть даже и театральной.

Плутос отставил бутафорскую трость и присел на край стула напротив:

— Ты как всегда в точку. Не буду оправдываться, что я изучил пьесу вдоль и поперек, с фломастером в руке и биографией Теннесси Уильямса. Да, да! Вот так увлек меня молодой парень. Но не во мне дело. Важна режиссерская версия. Дело в том, что я на этот раз вкладываюсь и финансирую глубокое исследование, а не привычный карнавал. И хочу, надеюсь, чтобы зрители тоже сопереживали, так же как ты с Сергеем разделились. Трагедия отцы и дети. Ты ведь смотришь на историю глазами Аманды, а Сергей со стороны, хотя положение её детей ему конечно ближе. Он их понимает лучше, чем родная мать. И в этом главный конфликт. Из того, что я посмотрел как зритель, я уже готов подсыпать Аманде цианистого калия. Потому что и я в данном случае на стороне детей.

Деметра молча возвращается в свое директорское кресло, достает и шумно продувает папиросу, сминает кончик бумажного мундштука до формы бабочки и закуривает, выпустив громадный гриб дыма.

— Конфликт… Нахватался по верхам и рассказываешь сказки. В кабинете, между прочим, художественного руководителя. Очередной раз возникает, вернее, есть угроза возникновения пошлой ситуации: кто платит, тот и заказывает музыку. В данном случае печальную, скрипичную.

— Ты не права. Никогда я не лез в творческую часть. Но сейчас другой случай. Хорошо поставленный спектакль такого рода может обогатить ваш театр. А мое вмешательство состоит только в том, что я прошу вас с Сергеем спокойно сесть и разобрать пьесу на винтики…

— Какие еще винтики? Ты что, на заводе? Собрать актеров я и так планировала, надо составы утвердить, художника, сроки…

— Постой ты со сроками! И актерам голову пока не морочьте. Вы сначала сами определитесь. Короче, предлагаю встретиться: с одной стороны ты и твоя эта, кудрявая, которая литчастью заведует. С другой Сергей и, не могу его отдать вам на растерзание, и я, ответственный за финансирование.

На том и остановились.

* * *

— А скажи-ка мне, любезная, — Деметра решила начать опасную своей непредсказуемостью встречу шутливым, якобы царским тоном, — кто по твоему мнению является центральным персонажем пьесы?

Завлит, молодая женщина Елена, совсем недавно поступившая на службу, но уже наслышанная о крутом характере худрука, смешалась. У неё было свое мнение, «Стеклянный зверинец» она первый раз прочитала еще в юности, и эта пьеса осталась единственной, над которой она плакала — настолько в ней она увидела себя. Но высказывать свою позицию в данном обществе не спешила. Её смущал малознакомый господин, представленный продюсером, она еще не вполне освоилась в общениях с худруком, да и молодой режиссер уже отличился радикальной нетерпимостью к альтернативным суждениям. Хотя это и было её обязанностью, но в данном случае её смущала необходимость приоткрыть этим людям нечто личное, сокровенное и скрытое от чужих глаз.

— Мне трудно судить, —