Южане и северяне - Хочхоль Ли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что вы говорите?
Почувствовав себя так, словно на меня вылили ушат холодной воды, я машинально отвернулся от него. В растерянности я пытался зацепиться за что-то взглядом и не сразу понял, что смотрю куда-то вдаль, словно стараюсь что-то разглядеть в ночи. Затем я заметил, как сверкают стекла его очков, отражая свет далекой луны. Он продолжал неуверенно рассказывать об основных испытаниях, которые перенесли добровольцы, и о том, что в той конкретной обстановке сам он не мог поступить иначе. Надо сказать, факты он излагал довольно умело. Особенно доверительно он говорил о Ким Сокчо:
— Есть еще один деликатный вопрос, который носит сугубо информационный характер. Речь идет о классовой позиции товарища Ким Сокчо. Много дней мне приходилось находиться рядом с ним в разных ситуациях, но я так до конца и не понял, какова его идеологическая, классовая позиция.
Движением одной руки я машинально остановил его и успел только сказать: «Вы говорите о Ким Сокчо?» — как тут же вспомнил, что среди прибывших добровольцев кроме члена партии Каль Сынхвана были еще два партийца. Один из них, мужчина в годах, всегда находился рядом с Каль Сынхваном, а другой был еще совсем молодой, примерно лет двадцати. Изучая анкетные данные добровольцев, я мысленно отметил для себя запись: «Ким Сокчо, 24 года, рабочий, печатник…» Я поневоле обратил внимание на молодого члена Трудовой партии Южной Кореи. К тому же был и другой повод: он вел себя чересчур свободно, даже в какой-то мере развязно. Он всегда сидел с Ким Чжонхёном в первом ряду, громко разговаривал и постоянно хихикал. Внешний вид его был довольно невзрачен: он носил поношенную тужурку, грязную, в масляных пятнах, как будто забрали его прямо с рабочего места. Роста он был невысокого, телосложения плотного. Сразу было видно, что он рабочий. На голове во все стороны беспорядочно торчали немытые волосы, похожие на плюску каштана, а на туповатом лице выделялся широкий, «картошкой», нос. Одним словом, он был совсем не похож на своего дружка из состоятельной сеульской семьи. Было совершенно непонятно, как могли эти люди подружиться. Они были разными не только по социальному происхождению, но и по уровню образования и культуры. По идее, между ними не могло быть ничего общего. Но каким-то образом Ким Сокчо, незаметно для себя, оказался пленен «чарами» Ким Чжонхёна и был этим очень доволен. Они всегда были рядом, Сокчо выполнял все желания своего друга, заботясь о нем, как о ребенке, играющем на берегу реки. Причем это все выглядело довольно естественно. Мне очень хотелось понять, что связывает этих людей, принадлежащих к совершенно разным социальным слоям. Возможно, именно поэтому Каль Сынхван как бы доверительно говорил об идейной неблагонадежности члена партии Ким Сокчо.
Я сделал вид, что меня это особенно не интересует, но, тем не менее, спросил:
— А вы сами-то можете доказать, что были членом Трудовой партии? Кто-нибудь из добровольцев может это подтвердить?
— Сейчас, к сожалению, нет, — сказал он, с трудом выдавливая из себя слова.
В это время высоко в небе из-за облака показалась луна, освещая тусклым светом печальное лицо моего собеседника. Он решил уточнить свой ответ:
— Сейчас таких людей нет. Однако если встречу товарищей, которые прибыли сюда, на Север, раньше, то можно будет подтвердить это. А также другие сведения о моей прошлой деятельности в Южной Корее.
— А что за товарищи?
— Я имею в виду тех, кто перешел на Север до и после 1948 года.
— А почему вы не перешли на Север? — задал я заведомо неудобный вопрос. И тут же добавил: — Впрочем, всем известно, что тогда на Юге была непростая политическая обстановка. В данный момент вряд ли есть возможность и необходимость говорить об этом подробно. Вместе с тем кое-какие вопросы все же еще остаются. Вы говорите, что большинство этих добровольцев попали сюда не по собственному желанию. Интересно, а как вы оказались среди них? Кроме вас среди добровольцев находятся еще два члена Трудовой партии. Одного из них зовут Ким Сокчо, имя другого не помню… Ну да ладно. Я уже подал сведения о вас в вышестоящий орган — то, что вы сами о себе написали. Знайте об этом.
Господин Каль Сынхван хотел сказать что-то еще, но ограничился словами «Спасибо, понял». Затем он потихоньку исчез, видимо считая, что теперь все его слова уже не будут иметь существенного значения.
Этот разговор оказался настолько неприятным, что я долго не мог успокоиться.
3
В тот момент все обстоятельства складывались так, что в качестве агитаторов и пропагандистов для вновь занятой территории Южной Кореи набирали старшеклассников средней школы на севере страны. Казалось бы, в новых парторганизациях и административных учреждениях, образованных на занятых территориях, должны работать настоящие члены Трудовой партии. Естественно, возникает вопрос: почему же члены Трудовой партии не были задействованы на юге страны, а оказались в рядах так называемых добровольцев, направлявшихся на Север?
Даже при детальном изучении сложно было найти этому разумное объяснение. Дело осложнялось тем, что кроме Каль Сынхвана среди добровольцев были еще два члена Трудовой партии Южной Кореи. Как ни старался я разобраться в этой «задачке», решение ускользало от меня. Впрочем, если даже, предположим, мне и удалось бы найти какие-то ответы в этом запутанном деле, все равно от этого не было бы никакой пользы.
Не знаю, чем это можно объяснить, но с самого начала мне не понравился ни он сам как личность, ни та роль, которую он играл в общественной жизни нашего отряда. Он не внушал мне никакого доверия. На мой взгляд, он был каким-то непрозрачным, вызывающим подозрение. Мне даже подумалось, что, быть может, возглавить этих добровольцев с самого Сеула ему помогла случайность.
С самого начала, когда мне поручили проводить идейно-политическую работу среди добровольцев, я ответил, что не подхожу для этого задания. Это было сказано отнюдь не из-за скромности, скорее — из-за собственной неуверенности. Дело в том, что в то время у меня, старшеклассника средней школы, еще не было определенной жизненной позиции. Я определился с ней через полтора месяца, после службы в армии. Тем не менее, другого выхода у меня не было — мне поручили эту работу, и я должен был ее выполнять.
Вообще, нас мобилизовали в обстановке полной неразберихи в обществе. Сначала в армию в качестве культурных работников были мобилизованы активисты Союза демократической молодежи. Нами же, старшеклассниками, никто конкретно не занимался. Дело в том, что между городским Комитетом народного образования, Союзом демократической молодежи и школьным руководством не было согласованных действий. Не случайно 500 здоровых старшеклассников слонялись без дела по школе. Тогда школа решила самостоятельно сформировать один батальон, связаться с соседней воинской частью и отправить туда новобранцев. Однако мобилизовали не всех сразу: кандидатов на службу отбирали серьезно. Из списка «подлежащих мобилизации» исключали неблагонадежных учащихся, к числу которых относились имеющие выговор или предупреждение. Отказывали также лицам с «нежелательным» социальным происхождением и негодным к воинской службе по состоянию здоровья. После такой сортировки осталось около 360 человек, из которых и сформировали батальон. Кстати, некоторые смышленые ученики, заранее знавшие о мобилизации, накануне дали деру. Что касается меня, я относил себя к категории пассивных. Как члена городского молодежного клуба, сразу меня не мобилизовали, ждали указания сверху. Честно признаться, втайне я мечтал быть участником большого хора на первом празднике в честь Объединения Родины.
Итак, первая группа новобранцев прибыла в воинскую часть, которая дислоцировалась в районе Мунчхона. Однако командование этого подразделения не было в восторге от такого пополнения личного состава. Как оказалось, они совершенно не готовы были принять этих новобранцев. Дело в том, что не было ни обмундирования, ни достаточного количества огнестрельного оружия, ни другого воинского снаряжения. Молодых людей, по-прежнему одетых в школьную форму, разбили на группы и раскидали по отдельным ротам. Например, в первую роту определили первую и вторую группы учеников, во вторую — третью и четвертую, а в третью роту — пятую и шестую группы. Старшеклассники не понимали, куда они доставлены — в сборный пункт или в воинскую часть. Но вместе с ухудшением обстановки на фронте их судьба наконец-то решилась. Их разбили на мелкие группы и вместе с другими бойцами отправили в район военных действий к реке Нактонган. Там многие из них стали жертвами бомбежек американских самолетов.
Надо сказать, что этот батальон оказывал противнику ожесточенное сопротивление, нанося врагу ощутимые удары. Но так было три месяца назад. Теперь же, 28 сентября, южнокорейская армия, освобождая свою территорию, успешно продвигалась на Север. Лишь остатки батальона Народной армии продолжали вести разрозненные бои в районе Саныма на берегу Восточного моря. К тому времени в подразделении не было и пятидесяти человек. Тем не менее, отдельные бойцы, отступив в горы, сражались до конца. Так, например, мой школьный друг Чхве Чунман, вооружившись автоматической винтовкой «Браунинг», добрался через Оге и Анбён до Вонсана и перед родной школой в Намсане бился до конца, пока не кончились патроны. Он хотел покончить с собой, но не успел и попал в плен. Этот рассказ я услышал позже от одного из очевидцев. Вот так трагически сложилась судьба наших спешно мобилизованных старшеклассников. По вине школьного руководства и общественных организаций эти ни в чем не повинные юноши стали «пушечным мясом».