Зазнобы августейшего маньяка. Мемуары Фанни Лир - Михаил Азаров

Мой ум, сердце и душа, все принадлежит тебе, за исключением долга службы, которая зовет меня, и до тех пор, пока умеют ценить ее.

Твой душой и телом Н.»

«Ницца, 31 января 1873 г.

Письма твои, милая моя женушка, сводят меня с ума… Смешно сказать, но ничто не пробуждает во мне столько гордости и высокомерия, как любовь женщины, избранной мной из толпы. В моей недолгой жизни у меня было немало связей, которым многие могли бы позавидовать, но они длились не более нескольких дней, тогда как мое чувство к тебе будет иметь влияние на всю мою жизнь. Такие чувства, как тебе известно, не в моде. В них, может быть, нет шика, но что до этого!

Пусть, если угодно, смеются над нашей связью. Признаюсь, что я в тысячу раз более дорожу расположением моего «Менекена» (имя его собаки), чем уважением наций и обществ всего мира… Большую часть дня я провожу у своей мамаши; она очень больна, и я стараюсь развлекать ее. Здесь уже поднят вопрос о прекрасной принцессе и даже сочинили для меня письмо. Я покажу тебе его в Петербурге. Я не возражаю, потому что это вызовет еще больший скандал…

Думай чаще обо мне и это принесет мне облегчение… Твой. Н.»

Приехав в назначенный день, я встретила его в Луге. Он привез мне множество подарков — турецкий ковёр, купленный на деньги, выигранные им в Монако, свертки золотых монет с печатью того же игорного дома, букеты фиалок, апельсины на ветках, сорванные в саду где умер наследник русского престола (Великий князь Николай Александрович, 1843-65 гг.).

Отъезд в Хиву. Письма с дороги

Быстро промчались счастливые дни, настало время разлуки. 15 февраля он пошел прощаться с родственниками, а затем мы встретились в Петропавловской крепости, где Николай хотел перед отъездом поклониться праху своих предков; у гробницы Петра Великого он вручил мне крестик и взял с меня клятву не забывать его. Заехав ко мне, он дал подробные наставления, как вести себя, написал свое завещание, отрезал прядь моих волос и положил в медальон, который носил на шее. Я была настолько потрясена, что рыдала, он обнял меня и тоже заплакал. В эту минуту, быть может, он думал и об отставке, но в России нельзя идти против воли государя.

В 6 часов великий князь должен был обедать у отца и прямо оттуда ехать на вокзал.

С дороги он присылал мне письма и телеграммы:

«Саратов.

Дорогая душка Фанни Лир, не могу выразить, что я почувствовал, когда поезд тронулся из Петербурга, и мой отец и кавалергарды обнажили головы и перекрестились. Мне казалось, что меня хоронят… Во время пути разговоры шли все о войне. Надеемся, что будем иметь дело с туркменами, народом, умеющим хорошо и стрелять годным к бою. Спрашиваю себя, может ли женщина любить меня настолько, чтобы не забыть после шести месяцев разлуки? Дай Бог, чтобы это было так»…

«Орск.

Переправились через Урал. Вступили в Азию. Прощай, Европа, Павловск, возлюбленная Фанни Лир! Прощай, любезное отечество, последний тебе поклон».

Как ни любила я Петербург, но жизнь там без него стала для меня не выносимой. Я уехала в Париж, где после долгого ожидания получила от великого князя несколько писем. Вот отрывки из них.

«Оренбург, 22 февраля 1873 г.

Вот я уже в 2.000 верстах от Петербурга, утомленный не столько санной ездой по ужасным дорогам, сколько отдыхами на скверных станциях. Всюду приемы, представления, почетные караулы, хлеб-соль и бессмысленное «ура». Только видя все это, можно понять, как могущественен император и как беспредельно обожают его все, что его окружает. Я говорю, конечно, только о народе; прочие должны притворяться поневоле — faire bonne mine au mauvais jeu[6]. Однажды какая-то старушка попросила моего доктора показать ей великого князя, говоря, что никогда ни одного из них не видела.

— Как, — сказал доктор, — даже и принца Лейхтенбергского, который пробыл здесь две недели?

— Да тот, — отвечала старуха, — родня государю с женской стороны, а этот нашей русской крови; за этого мы все жизнь отдадим!

Вот тайна нашей власти… Слышите, господа дворяне, протестуйте и беситесь, сколько угодно, но вы ничего не можете сделать без интриг и преступлений; сила царя не в ваших салонах, а в народе…

Завтра, ранним утром, в дорогу; надо проехать 1000 верст до Касалы, военной крепости, откуда начинается наш военный поход. Говорят, что против нас выступит киргизский партизан Кадык, сражавшийся с нами 3 года тому назад во время покорения Ташкента, Коканда и Бухары»…

«Иргиз, 28 февраля 1873 г.

Милая женушка, вот уже две недели, как мы расстались. Я совсем несчастен без тебя и, кроме того, мучусь. Представляю себе, как за тобой ухаживают и, благодаря твоей страсти к спектаклям и ужинам, покоряют тебя…

О. как терзают меня эти мысли!

Какое несчастье быть внуком Павла и обладать его темпераментом!..

Ставши совершеннолетним, я почувствовал, что у меня нет семьи; Мраморный дворец стал мне ненавистен, и я решил искать семьи в другом месте… Я искал подруги между всеми женщинами Петербурга и, только встретив на своем пути прекрасную, остроумную и, что важнее всего, дорожившую мною, блондинку Фанни Лир, сказал себе: «свершилось, мой home найден… Не думаешь ли ты ехать в Вену… Я так боюсь потерять тебя, что схожу с ума»…

«Форт № 1. Казалинск, 8 марта 1873 г. Берег Сыр-Дарьи в Азии.

…Итак, я назначен офицером генерального штаба азиатской армии, той самой, которая некогда должна будет перейти через Афганистан в английскую Индию… Мне поручено командовать авангардом и построить в 250 верстах отсюда форт для 300 солдат… Я все боюсь, чтобы наша связь не была чем-нибудь или кем-нибудь разорвана. Надеюсь, что в мае или июне буду послан курьером в Петербург. Раз Хива будет взята, в офицерах генерального штаба уже не будет большой надобности… Жди и будь благоразумна; не ужинай с военными, не щеголяй нарядами, не обращай на себя внимания. Это скучно и трудно, но необходимо. Мы так будем счастливы, когда снова свидимся… Теперь мы заняты отбором киргизских лошадей — маленькие, неказистые, но очень выносливые… При нашем отряде находится человек 50 степных жителей-джигитов — туркмены, узбеки, каракалпаки и даже жители Хивы, Бухары и Коканда, перешедшие на нашу сторону. Все они на конях, в национальных костюмах и вооружены с ног до головы. Они служат нам шпионами. Вчера они известили, что Хивинский хан хочет сдаться без боя. Не желал бы этого… Здесь все рады идти на Хиву; этот город за его разбои ненавистен всем и особенно уральским казакам… Пиши почаще, целую тебя тысячу раз».