Зазнобы августейшего маньяка. Мемуары Фанни Лир - Михаил Азаров

«Бивак Утбас, 12 марта 1873 г.

Пользуюсь отъездом джигита, чтобы послать тебе эти строки. Мы уже отошли на 100 верст от последней русской крепости, и, значит, от последней почтовой и телеграфной станции.

Армия выступала из Касалы и благополучно перешла по надежному льду Сыр-Дарьи. Дни довольно теплые, а ночью мы зябли даже в приспособленных к местному климату киргизских палатках. Перед нами ужасный переход — 100 верст безводной пустыни, где ноги вязнут до колен в песке. Надо перейти ее в 2 дня с солдатами, посаженными на верблюдов, и запасом воды на 3.000 человек…

Постоянно спрашиваю себя: может ли быть, чтобы в наше время, где все расчётливы, молодая, красивая и страстная женщина оставалась верной своему отсутствующему возлюбленному?… Что толку в уме, в высоком положении, в деньгах, карьере, отличиях и всех благах мира, если у вас нет возлюбленной?… Без нее жизнь похожа на машину, работающую неизвестно для чего. Люби меня, как я люблю тебя, это все, чего я желаю».

«Пури-Джара-Курук, 18-го марта 1873 г.

Нынче я проснулся в сильном волнении. Я видел во сне ужин у Дорота. Ты была в большом обществе и рассыпала любезности направо и налево. Вот 10 дней, как мы видим одни только степи, т. е. пески.

Погода ужасная; 5 дней свирепствовала буря, было 6 градусов мороза, при сильном ветре. Завтра придем к месту постройки новой крепости… Здесь в основании маршрутов лежит вода. Вечером разводят большие костры. Солдаты греются около них и поют песни и я с ними. Через несколько дней буду командовать передовым отрядом, но мне лучше хотелось бы сидеть на диване рядом с тобой в нашем кабинете. О мечты, мечты!..»

Письма из крепости. Бивак. Описание битвы близ Хивы

«Иркибай, 23 марта 1873 г.

После четырех недель ожидания я получил твое милое письмо и с наслаждением зачитываюсь им… Каждый день я уношусь мыслью в твою хорошенькую квартиру и, если после последнего прощания с тобой не пошел объявить императору, что болен и не могу ехать, то это потому только, что меня прельщала мысль возвратиться к тебе из моей экспедиции другим человеком, который кое-что сделал и которого уже нельзя будет разлучить с тобой… Боюсь только, чтобы Хива не сдалась без боя, лишив меня случая отличиться…

В мае, хоть на несколько дней, я приеду в качестве курьера в Петербург, поэтому прошу тебя не уезжай; если же хочешь ехать на выставку в Вену, то поезжай скорее и распорядись так, чтобы уже не быть там во время моего приезда. Все войска уже здесь, и я получил целый батальон для завершения земляных работ. Всего у меня 750 человек. Форт готов, и завтра мы двинемся дальше, оставив в нем гарнизон. Утром, в присутствии войска, подняли русское знамя на углу крепости; когда оно поднималось, гремело восторженное ура и грохотали пушки… Сейчас киргизы известили, что видели 5.000 хивинцев у Мин-Булака, куда мы пойдем завтра и где будем через два дня.

У меня два отряда стрелков, вооруженных прекрасными берданками, отряд пехоты, 50 казаков, две митральезы, выпускающие по 600 пуль в минуту, и два орудия. Всего 600 человек.

Другая партия врагов находится в 150 верстах отсюда. Она, говорят, снабжена английскими ружьями…

Чем больше мне придется поработать, тем лучше для нас с тобой… Я получил приказ построить мост на Аму-Дарье, которую мы перейдем близ Хивы. Устроить на ней мост довольно трудно, потому что в степи нет леса, для этой работы нам придется добывать материал с крыш хивинских деревень. Завтра мы войдем в песчаные степи Кизыл-Кума (красные пески). Там, на протяжении 150 верст, совсем нет воды… Хивинцы набросали в колодцы земли и всякой нечести; наши солдаты при очистке их вытащили полуистлевшую собаку. Будь эти колодцы поглубже, пришлось бы погибать от жажды. Теперь мы посылаем вперед киргизов справиться о состоянии колодцев. Не очень приятно было пить воду, настоянную на дохлой собаке, но делать нечего. Из опасения не отравлена ли она, мы дали прежде попробовать ее верблюдам… Только что вернулся с охоты, которая могла бы кончиться очень дурно. Мы с офицерами и казаками заблудились ночью в степи, и если бы нас не разыскали посланные за нами, то мы рисковали умереть с голода или попасть в плен…

Прежде всего, будь верна, не позволяй никому даже целовать себе руку. Береги здоровье, одевайся потеплее; петербургская весна опасна. Я вложил в это письмо крестик, надетый при крещении императором Николаем. Носи его; он принесет тебе счастье и сохранит тебя для меня… Не наклеивай почтовых марок на письма ко мне; членам императорской фамилии они доставляются даром. Экономия!..

«Бивак в степи Кизыл-Куш, 31 марта 1873 г.

Мы в 3 дня прошли 100 верст бесплоднейших степей. Пески эти действительно ужасны; при этом утомительная жара днем и сильный холод ночью. Мы тащили с собой воду, потому что ее совсем нет на этом переходе… Отдавая своему отряду письменный приказ о выступлении в поход, я подписал так: «Начальник авангарда, адъютант Е. В. государя капитан генерального штаба Н.». Не дерзко ли это? Всего несколько недель тому назад я был кавалергардом, и вот, вдруг, без всякой подготовки строю мост в степи близ Хивы, о существовании которой я не подозревал и теперь состою в звании начальника авангарда, которое дает мне право отдать под военный суд и даже расстрелять любого человека в моем отряде, а мне всего 23 года! Расскажи это адмиралу; он от души посмеется.

Вчера к нам явился посланник хана со свитою из 25 человек. Они привели с собой два десятка русских пленников, вероятно, в надежде остановить нас. Но теперь уже поздно, роковой час для Хивы пробил. Через 4 дня мы соединимся с войсками, идущими из Ташкента, и тогда начнем брать города один за другим»…

В следующем письме без означения числа и места великий князь писал:

«У нас уже было несколько встреч с неприятелем. Вчера великий день; мы дали сражение. Неприятель хотел отрезать нас от Аму-Дарьи, чтобы мы погибли от утомления и жажды в песках. Представь себе, триста тысяч (?)человек верхом на превосходных лошадях, со знаменами, ружьями и саблями. Они окружили нас со всех сторон в 12-ти верстах от реки и с дикими воплями бросились на наших стрелков. Самые смелые приближались к ним на 40 шагов и стреляли. Я видел ясно, как некоторые из них падали убитые. Раненных они не покидали, но, подскакав к ним во весь опор, клали их на свои седла и увозили. Не правда ли, как это благородно? Но видеть убитых ужасно.

Генерал послал меня с кавалерией преследовать врага. Когда мы прибыли к неприятельскому лагерю, там было еще 150 туркменов. Полковник обрадовал меня предложением атаковать их. Я приказал протрубить сигнал, скомандовал «сабли наголо» и сам обнажил шашку с совсем иным чувством, чем в Петербурге на Марсовом поле перед императором. Обернувшись, я увидел, что мои казаки крестятся, приготовляясь к смерти. Я поднял саблю, скомандовал «марш-марш!», через 10 минут мы были в неприятельском лагере и увидели только их спины. Никогда не забуду этих минут, хотя и не было крови. Сердце мое сильно билось, когда пули свистели около нас… Генерал меня благодарил; все говорят об этом и бесятся».