Поединок - Крутов Игорь Владимирович

— Это-то понятно, — кивнул Калинин головой. — Только все равно — и не думай даже!

— Да почему же?!

— Потому. А потом, после унитаза, ты решишь обои наклеить, да?

— Почему бы нет? — слабо сопротивлялся Шмелев.

— Ваня! — зло смотрел на него Олег. — Может быть, ты еще ремонт затеять хочешь?

Шмелев сдался.

— Ладно, не блатуй, — сказал он. — Захлопни пасть и катись.

Олег чуть не рассмеялся.

— Ну вот, — сказал он. — Наконец я слышу речь не мальчика, но мужа. Ты только с этим не перебарщивай. Все-таки не в зоне чалился, а на государевой службе. Чувствуешь разницу?

— Нет, — сказал Иван. — Не чувствую.

4

Телевизора нет. На газеты как бы нету денег, газеты как бы баловство. Книги — непозволительная роскошь. Было от чего выть, необязательно же напиваться в одиночку в этой каморке, которую он обязан называть своим домом.

Целая неделя прошла в бесплодных шатаниях из стороны в сторону. Что за чертовщина?!

Шмелев ничего не понимал. Во всей округе он не мог найти для себя подходящего алкаша-собутыльника. От него шарахались даже те, кто, судя по их внешнему виду, должен был на четвереньках ползти за ним, едва он только показал бы им горлышко от бутылки. Нет, как отрезало!

Чтобы русский человек отказывался от халявы? Чтобы внешне нормальный забулдыга отказывался составить компанию бесплатно?!

Скорее Америка откажется от денег, чем русский мужик от водки.

Где-то на третий день после того, как он вселился в свою квартиру-конуру, он предложил мужчине не слишком интеллигентного вида, красноречиво показывая на бутылку «Русской»:

— Раздавим?

Тот даже отшатнулся:

— Пошел ты!

И, с испугом оглядываясь, поспешил прочь. Иван долго еще недоуменно смотрел ему вслед, озадаченный.

Он сделал еще несколько попыток и в тот день, и на следующий — и все с тем же самым результатом.

Все было бесполезно. Никто не собирался выпивать вместе с ним.

Это было уже не странно — какой-то холодок чувствовал Иван внутри живота, когда задумывался над непонятным поведением своих сограждан.

Этого не могло быть, потому что этого не могло быть никогда, — но это было!

Он возвращался в свою каморку и часами изучал потолок, пытаясь понять, что происходит. Ничего конструктивного в голову не приходило. К Олегу сейчас обращаться за советом нельзя. Засмеет, не поверит и будет прав. Или поверит, посочувствует и спросит: чего, мол, пришел? И опять будет прав. Что же ему делать?

Решение пришло просто, естественно и отчетливо, как это бывает тогда, когда проблема надоедает настолько, что перестаешь о ней думать. И как только думать перестаешь, к тебе приходит то самое решение, простота которого заставляет тебя удивиться: как же ты раньше не мог дотумкаться?

Сообразив это, Шмелев закрыл глаза, удовлетворенно улыбнулся, повернулся на правый бок и заснул.

На следующий день, дождавшись, когда начинало темнеть, он купил две бутылки водки, распил, не отходя от киоска, одну из них и, зажав в кулаке горлышко другой, пошел вдоль по улице, горланя во все свое «пролетарское» горло.

— Ну вы! — орал он таким дурным голосом, на который только был способен. — Ублюдки высокомерные! Чего окна-то позакрывали?! Боитесь, сволочи?! Открывайте! Брезгуете, суки?! Мною брезгуете?! Я за вас спину подставлял, а вы, значит, так со мной? Да?! А?! Открывайте окна, падлы, а то я вам их просто раскурочу!!!

Замышляя эту акцию, Иван больше всего боялся, что целая бутылка водки подействует на него не лучшим образом и он просто не сможет сделать все как надо. Пол-литра водки — не шутка.

Но все было, к удивлению Ивана, именно так, как нужно. Он и вправду почувствовал вдруг в себе дикую ненависть к тем, кто, ничего ему не объясняя, избегал его общества И чем больше он орал, тем сильнее чувствовал, что ненависть в нем живет и, слава Богу, побеждает. Он и не контролировал себя, и периферией своего сознания отмечал, что все идет как надо. И что он все делает правильно.

Он орал и орал:

— Гады! Кто храбрый — выходи! Выходи!!! Любого замочу! Не хотите пить со мной — х… с вами! За человека меня не считаете? Да?! Ну нет, тварюжки! Я заставлю вас меня уважать! Заставлю!!!

Он подобрал с земли камень и запустил им в ближайшее окно. Стекло разлетелось на мелкие кусочки, раздался испуганный женский вскрик, кажется, даже заплакал ребенок, но это уже не могло остановить Ивана.

Он стал подбирать камни и швырять их в окна. Стекла разлетались как миленькие, и, казалось, это приносит Ивану неслыханную радость.

— Вот вам! — кричал он, бросая очередной камень в очередное окно. — Вот! Брезгуете?! Вот! Сволочи! Ублюдки! Скоты вонючие! Получайте! Вот вам! Вот!

— Эй, ты! — услышал он вдруг чей-то требовательный голос у себя за спиной.

Он повернулся на этот голос и прямо перед собой увидел четверых аккуратно одетых молодых людей.

Иван даже задрожал от радости.

— А-а-а-а! — пропел он. — Кого я вижу! Здравствуй, племя! Это… молодое, незнакомое!.. вашу мать! — выругался он. — Чего надо?

— Выброси камни! — приказал тот, кто стоял к Ивану ближе всех.

Иван недоуменно уставился на свои руки, в которых еще было зажато по камню. И медленно выпустил их. Те со стуком ударились об асфальт. Четверо молодых людей обступили его со всех сторон. Бессознательно Иван отметил, что ни у кого из них в руках нет никакого оружия. И правильно: что они — с одним пьяным не справятся?

— Ребятки, — предупредил он, — вы со мной лучше не связывайтесь. Я приемами владею. Я Президента охранял. А вы гнилье против меня. Чувствуете?

Это была в высший степени удачная речь. Позже, когда Шмелев не без труда восстановил ее в памяти, он восхитился самим собой. В ответственнейшую минуту он нашел те самые слова, которые чуть позднее сыграли едва ли не решающую роль.

Это была действительно удачная речь.

Во-первых, сделана заявка: он не лох, он профессионал, и потом это можно будет всегда проверить, если кто захочет. А они захотят, в этом Шмелев был уверен на сто процентов.

Во-вторых — он задел их гордость. Этих молодых так легко задеть… Они должны были клюнуть на это и постараться его воспитать.

Ну, и в-третьих, он их предупредил. Претензий к нему никаких, пусть сами на себя обижаются

Разумеется, ребятки тут же бросились его воспитывать. Профессионализм Шмелева заключался в том, что в пьяном состоянии он работал не хуже, чем в трезвом. Наверное, потому, что действовал он на почти подсознательном уровне. И смотрелось это красиво.

Он почувствовал, что первый будет бить тот, который сзади, — это логично в такой стае, как эта. Кожей почувствовав замах, он только немного отклонился в сторону, перехватил руку парня и в ту же секунду сломал ее. Чем круче меры, тем сильнее будут последствия. Он понимал это и с этой минуты поставил на карту все. Он рисковал, но другого выхода у него не было.

Отвратительный хруст сломанной кости прозвучал как гром среди ясного неба, к тому же он буквально слился с отчаянным воплем несчастного парня, который, впрочем, почти сразу же потерял сознание от болевого шока.

— Ах, ты! — Все трое одновременно бросились на Шмелева, и тот стал методично обрабатывать всех сразу и каждого по отдельности.

Это продолжалось не более минуты. Руки и ноги Шмелева двигались в заданном четком ритме, и с интервалом в несколько секунд остальные трое попадали рядом со своим первым товарищем по несчастью. У одного из них была сломана челюсть, у второго — нога, у третьего — ключица. Телесные повреждения были серьезными.

Методы жесткие, но других, к сожалению, не было. Все четверо были безнадежно побиты.

Шмелев бегло осмотрел их и подивился про себя одному обстоятельству: на всех были надеты джинсовые курточки, несмотря на то, что было довольно прохладно. Словно форма какая-то, успел он подумать. Но тут же забыл об этом, потому что услышал еще один голос: