Исповедь дезертира - Алексей Горяйнов

Таисия молча вышла во двор, и я, несмотря на тяжесть в желудке, последовал за ней.

Взял топор и начал колоть дрова. Постепенно втянулся. Я даже не стал отзываться, когда хозяйка позвала меня на обед. Может быть, мне хотелось доказать, что еще что-то могу и чего-то стою?

Таисия в конце концов остановила меня сама.

— Ну, хватит уже, — сказала она, выйдя во двор, — надорвешься еще с непривычки.

Я действительно устал, хотя и не подавал виду. Когда сели ужинать, Таисия налила мне местного вина. Выпил целый стакан. С непривычки вино сразу ударило в голову, и я, немного осмелев, стал спрашивать у хозяйки о родственниках, о соседях, об обстоятельствах жизни и, конечно, о дочери, которую видел мельком. Таисию мои вопросы нисколько не смущали, она охотно рассказывала обо всем, что меня интересовало. Я узнал, что до конца лета, Настя — так звали дочь — пробудет у бабушки, в городе, а поэтому мне можно оставаться в крепости.

— А вернется ваша дочь, вы меня выгоните?

— Нет.

— А, кстати, сколько ей лет?

— Недавно четырнадцать исполнилось.

— Большая. Но разве женщина может заменить мужчину?

— Что ты имеешь в виду? — насторожилась Таисия.

Поняв, что сказал глупость, я попытался исправить положение:

— Просто хотел сказать, что женщина не может колоть дрова, носить тяжелые камни…

Она тут же остановила меня:

— А как женщины рельсы носят, ты видел? Не в Европе, чай, живем. Кавказ.

Мне вспомнился бородатый анекдот про свободную женщину Востока, и вдруг я понял, что совсем не знаю местных обычаев, согласно которым женщина только условно считается, если можно так выразиться, «человеком».

— Восток — дело тонкое… — я попытался замять неловкость, но Таисия посмотрела на меня с обидой.

Она рассказала о том, как погиб ее муж. Я понял, что горцы вообще живут по только им понятным законам, и лезть со своим уставом в чужой монастырь здесь не только не принято, а просто рискованно. Мне пришло в голову сравнение горцев с чукчами или эвенками, которые тоже живут автономно, но поскольку их очень немного, то надо эти народы беречь и охранять.

Таисия над моим сравнением горько посмеялась. Она была настроена против любой войны, даже освободительной. Я понимал ее позицию: именно в такой освободительной войне погиб ее муж… Наш разговор мог бы продолжаться еще долго, но как только стемнело, хозяйка велела мне идти в подвал.

На следующее утро Таисия за мной не пришла, однако было слышно, как она громко разговаривала с мужчиной, сидящим, как мне показалось, за столом в пристройке. Я подумал, что это вернулся Павло, и снова тревожные мысли полезли в голову:

«А что, если она меня выдаст? Не зря же говорят: мягко стелет…» Но страхи и сомнения развеялись, когда я выбрался из подвала и осторожно подкрался к месту разговора. Это не было любопытством, просто в очередной раз во мне сработал инстинкт самосохранения. Пришельца моей хозяйки звали Малхазом. Это был брат ее мужа, о котором она упоминала накануне. Я стал непрошеным свидетелем их разговора, хотя был почему-то уверен, что выйди сейчас к ним, этот человек не сделал бы мне ничего плохого, а может, и помог бы…

Малхаз показался мне настоящим горцем: орлиный нос, глубоко посаженные глаза. Был он небрит, но, несмотря на суровый вид, взгляд у него светился добротой. Я слышал, как Таисия позвала его в комнату, и они пили чай. Малхаз справлялся о хозяйстве, о том, чего надо привезти или купить, а после неожиданно резко переменил тему.

— Бандит твой где? — сурово спросил он.

— Почему бандит? — обиженно ответила Таисия. — Ну что ты сразу начинаешь? Мужа все равно не вернуть. А тут хоть какой мужик.

— А, брось ты… Мужик… Какой он мужик, если с бандитами? Мы между собой сами разберемся. Чего лезет?

— Он не лезет, он в охране.

— Пусть на стройку идет или землю копать. Что, у хохлов, заводов не осталось? Рабочие профессии везде нужны.

— Он говорит, развалилось все. Разве от хорошей жизни…

— Нет. Уж если ты так хочешь, тебе надо нормального жениха.

— Где их взять, нормальных? Буду я их менять, как перчатки — Насте какой пример?

— Да что Настя… Настя уже большая, все понимает. Одумайся, найдем тебе хорошего джигита. Вот и Сулико моя говорит, надо тебе жизнь устраивать. Без мужика трудно теперь. Я же тебе как друг говорю, по-родственному, не водись ты с этим Павлом.

— Хватит уже, Малхаз, сама разберусь.

— Ну, смотри, не ошибись. Спасибо за чай.

Родственник собрался уходить.

— Да, Малхаз, заедь, пожалуйста, к моей маме, Настю проведай.

Вернувшись в подвал, я сделал вид, что сплю.

— Вставай, соня, — позвала меня Таисия.

И снова в ее руках было полотенце. «Обычай, что ли, у них такой?» — подумал я и, протирая глаза, вышел во двор. После уже привычной процедуры вошел в пристройку следом за хозяйкой. Она суетилась, убирая со стола посуду.

— У вас кто-то был? — спросил я.

— А тебе что? Не спал? Не спал, поди…

— Да я просто… Вот мешок с мукой. Вчера не было, а одной вам его не дотащить. Вот и подумал…

— Умник, тоже мне…

Я затих, ожидая, что будет дальше.

— Малхаз приходил, брат мужа. Он хороший, жалеет меня. Только ругается.

— А за что? — спросил я, подавая Таисии ведро с водой.

— Это не твое дело. Это наше, семейное…

— Ну да, понимаю, — промямлил я.

— Мешок нужно убрать, — сказала хозяйка. — Я немного отсыплю, а ты снеси его в амбар. Лепешек напечем. Любишь лепешки?

— Я все люблю, — улыбнулся я, поднимая мешок.

— Мать-то твоя, наверное, убивается. Ты бы ей хоть письмо написал, — сказала Таисия, показывая, куда ставить муку.

— А как его переслать?

— Можно передать с Малхазом, он в городе опустит в почтовый ящик. Почта вроде время от времени работает…

В комнате она кивком указала на стол:

— Садись, — и протянула бумагу и ручку.

Я не мог написать матери всю правду. Не стану же писать о своем дезертирстве? А вдруг, если узнает, где я, поедет сюда искать меня? Правда, за два с половиной года жизни в общаге (техникум находился в другом городе) она привыкла к моей самостоятельности и постоянным разлукам. И если я принимал решения, мать считала, что все обдумал, все взвесил… Нет, достаточно написать, чтобы она не волновалась — поверит и успокоится. Поэтому я написал очень короткое письмо — что живу у хороших людей и собираюсь уехать к Боре.

Обратного адреса не дал, и города, в котором жил Боря, тоже не назвал — так меньше шансов, что меня найдут.

Написание нескольких строк заняло у меня уйму времени.

— Ну, писатель, — улыбнулась Таисия, заходя в комнату, — закончил?

Объяснил, что долго не знал, как рассказать матери о своем положении, ведь ей могли сообщить, что я пропал без вести. Наконец мы разобрались с письмом, и весь остаток дня вместе прибирали двор. Мне казалось, что мы как-то сблизились. Иногда, когда наши взгляды пересекались, мы улыбались друг другу. «И что она нашла в этом Павле?» — думал я, внимательно наблюдая за ее жестами, движениями, манерами. Вот ведь действительно несправедливо: он гад, а она хорошая… Вспомнил о дочери Таисии. Наверное, она такая же красивая, как мать… Хотя вряд ли: ведь отец у нее грузин, а о грузинках я слышал, что они красотой не блещут…

Павло

Вечером Таисия уже не провожала меня в подземелье, а просто пожелала спокойного сна. Однако среди ночи я услышал ее встревоженный голос:

— Артем, Артем! — взволнованно позвала она, опустившись на колени перед лазом в подвал. — Сиди тихо, кто-то пришел. И не вздумай зажигать свечку!

Я отчетливо услышал стук в ворота, и снова екнуло сердце в груди, а на душе стало тревожно. Где-то заискивающе, а потом жалобно, словно кто-то пнул ее ногой, заскулила Малышка. По грубым мужским голосам понял, что вернулся Павло с какими-то дружками.

— Таисия, ты не рада мне, что ли?! — с порога заорал он.

— Рада, Павло, только скажи своим друзьям, чтобы вели себя прилично.

— Они сейчас уйдут, я только им кое-что отдам.

Во дворе раздались шаги. Скрипнула дверь, потом хлопнули ворота. Таисия и Павло поднялись на второй этаж башни. Я приоткрыл люк подвала, пытаясь понять, о чем они говорят. Но даже огромные сквозные трещины в стенах не позволяли разобрать их тихие голоса.

Закрыв люк, лег на подстилку, закутался в одеяло и постарался уснуть. Но не мог. Я боялся Павло и злился на него. Чтобы как-то успокоиться, стал его оправдывать. «Почему мне не нравится этот человек? И видел-то его всего один раз… Ничего плохого он мне не сделал. Во мне просто проснулась ревность, слишком я размечтался о Таисии. Мне нехорошо, потому что этот бандит забавляется с женщиной, в то время как я торчу тут в сыром подвале. Но какое мне дело до их отношений! Кто они мне? Меня это не касается…»