Исповедь дезертира - Алексей Горяйнов

— Много на лето прочитать задали? — спросила Таисия.

— Мало.

— Тогда будешь Артема учить козу доить.

Настя пристально посмотрела на меня, как бы стараясь оценить способности, и, продолжая болтать ногами, улыбнулась:

— Вот поедим и пойдем. Тема у нас добрая, не схватит.

— Тема, — удивился я. — Странное у козы имя.

— Зато легко звать: Тема, Тема!

Я кивнул головой, но несколько смутился. Я, парень, должен доить козу… Смешно и, право, нелепо. Но выбирать в моем положении не приходится…

После завтрака мы пошли в загон к козам. Тема и Розочка — так звали вторую козу — встретили нас приветливо. Сразу признали младшую хозяйку.

— Ну что, — ласково обратилась к ним девочка, — соскучились по мне? Вот я вас сейчас погулять пущу, хорошие мои… Смотри, Артем, какие они красивые, правда ведь?

— Да.

Я обратил внимание на то, что Настя назвала меня на ты.

— Чего стоишь? Давай, покажи, на что ты способен.

Я опустился на корточки и стал тянуть Розочку за соски, пытаясь вспомнить, как это делала Таисия. Настя громко засмеялась и легонько толкнула меня в бок:

— Пусти. Какой ты неумелый, сразу видно, что городской.

Из-под Настиных рук молоко весело побежало в ведерко.

— Вы здесь, конечно, свое дело знаете. У меня же нет такой виллы, как у тебя, — я показал рукой на крепость. — Сама подумай, откуда в городе козам взяться?

— А бабушки у тебя есть?

— Нет. Ни одной. Дом в деревне есть, а бабушки все умерли. У меня, кроме матери, никого, только тетка, и та далеко.

— Плохо, что бабушек нет. У меня их две — одна мамина, другая папина, — Настя отстранилась от козы, помедлила, потом спросила: — А твой отец, он где?

— Погиб в экспедиции, когда мне было семь лет. Он геологом был.

— А моего на войне убили, — вздохнула Настя, снова принимаясь за работу.

Мы помолчали.

— А у тебя здорово получается, молодец! — похвалил я.

— Ничего, и ты научишься, — Настя, улыбаясь, кивнула в сторону Темы.

Потом девочка водила меня по двору, показывала музейные экспонаты: ствол старинной пушки, хорошо сохранившуюся арбу и кое-какие кованые изделия местных ремесленников, запертые в чулане каменной пристройки. Здесь же оказалась неплохая коллекция старинной глиняной посуды. Все это осталось после развала СССР и теперь, похоже, никому не было нужно.

Вечером мы сели ужинать втроем. Я заметил, что настроение у Таисии немного улучшилось. Дочь взяла на себя многие заботы, и ей удалось отдохнуть, заняться немного собой. Вообще Таисия становилась очень красивой, когда была в хорошем настроении.

Наверное, Настя заметила, что я любуюсь Таисией, потому что вдруг стала дразнить меня:

— Эй, а ты все же дезертир или нет?

— Не болтай ерунды, — остановила ее Таисия. — И почему ты взрослому человеку тыкаешь? Это неприлично.

— Да ладно, подумаешь…

— Сложный вопрос, — я не стал уходить от ответа. — Для военкома — наверное, дезертир, преступник, а по совести… не знаю. По крайней мере мне так не кажется.

— Не лезь к человеку, — опять вмешалась Таисия. — Он и так намучался, его убить могли.

— Да… Такие, как Павло, — процедила Настя.

— Молчи! — сорвалась Таисия и, затихнув, добавила. — Совсем в городе от рук отбилась. Вот скажу Малхазу, чтобы он тебе всыпал…

— А ты Артема попроси. Только у него ремня нет. Потому что он дезертир.

Показав матери язык, Настя вскочила и побежала вниз, во двор.

— Не обращай на нее внимания, — успокоила меня Таисия. — У них с Павло сразу нелюбовь вышла. Она его ко мне ревнует.

Кивнув, я снова подумал: «А девочка с характером, лучше ее не гладить „против шерстки“».

Пока мы с Таисией допивали чай, стемнело.

— Ну, ладно, — сказала она, — пора спать.

— Пойду в подвал.

— Не надо. Вот еще! Настя со мной ляжет. Подвал по необходимости. Не овца же ты. Ложись, где спал, — она сказала все это жестко, приказным тоном.

Однако уснуть не дал стук в ворота. «Неужели, опять Павло, — я, кажется, даже взмок. — Вот змей, ну, ушел и ушел, зачем ходить? Может, он меня выследил?» Но заглянувшая в комнату Таисия, которая успела из коридорной бойницы разглядеть пришельца, успокоила меня:

— Лежи, не волнуйся.

Вернувшаяся со двора Таисия была взволнована. Как она преобразилась, как запылало счастьем ее лицо! Я сразу почувствовал, что она получила записку от Павла. Даже спрашивать ни о чем не стал. Отвернулся к стене, давая ей раздеться. Когда Таисия легла в постель, я, боясь лишний раз шелохнуться, спросил:

— А Настя где?

— Сейчас придет, куда она денется.

Проснулся я, когда веселые солнечные лучи начали пробиваться в маленькое окошко. Мне показалось, что обе женщины еще спали, по крайней мере их длинные ресницы были прикрыты, и я потихоньку наблюдал за ними.

Вначале проснулась Настя. Словно не замечая меня и будто специально демонстрируя свою уже начинающую наливаться фигуру, она оделась и вышла во двор. Я тут же стал натягивать штаны. Открывшая глаза Таисия наблюдала за мной молча, и мне показалось, что она смотрит с каким-то укором. Похоже, она думала о Павле, и я вдруг ощутил себя совсем чужим.

— Уеду, неудобно мне вас стеснять, — сказал решительно. — Да и неприятности у вас из-за меня будут.

— Неприятности будут у тебя, с нами или без нас, — ответила она. — Отвернись, я встану.

Я сел на стул, отвернулся, и тут мне захотелось ей чем-то досадить за то, что она все время думает об этом Павле. Ведь я за это время сильно привык к ней.

— Что, ночью от Павла записку принесли? — спросил с усмешкой. — Ждете в гости своего героя?

Таисия молчала.

— Угадал? — добавил я и нагло обернулся, увидев, как она, в одних узких трусиках, натягивает колготки.

— Да какое твое дело, сопляк! — вдруг взорвалась Таисия. — Живешь и живи, что ты в душу лезешь?!

— Надоел я вам хуже горькой редьки. Пойду в подвал, — бросил я с обидой, вставая. И прошел мимо нее, даже не взглянув. В дверях остановился. Не оборачиваясь, сказал: — Завтра уйду.

Таисия спокойно ответила:

— Раз уж ты решил, надо тебя к Малхазу отвести. Он поможет.

Подвала мне хватило на час. Все это время сверху доносились, тревожа душу, звуки какой-то ритмичной мелодии. Я старался не обращать внимания, но они упрямо лезли в уши. Повалялся еще, размышляя о своем дальнейшем продвижении по горам, прикинул, как подготовиться к походу, хотел уснуть, чтобы распиравшие меня противоречивые чувства улеглись, но не смог. Наконец, поднялся наверх. И обалдел: во дворе на оставшемся кусочке стариной брусчатки танцевали две жгучие красавицы. У обеих лица были ярко, до неузнаваемости изменены косметикой. Их пышные, длинные, сильно декольтированные платья с чередой продольных рюшек (у той, что была пониже — розовое, а у другой — ярко-красное) равняли их в возрасте. Рядом на ступеньках пристройки стоял маленький кассетный магнитофон, который я видел у Насти, и из него лилась захватывающая испанская музыка. Та, что была в розовом платье, видимо, исполняла партию партнера. Она вела, руководила, подсказывала. Я стоял как завороженный. И только когда они закончили, зааплодировал и спросил удивленно:

— Настя, Таисия Андреевна, это вы?! Я вас не узнал. Как вы танцуете!..

— Это Настя меня научила, — Таисия счастливо улыбалась.

— Настя, откуда у тебя такие таланты?

— Оттуда! — ответила она высокомерно с пренебрежением истинной испанской донны.

— А где такие платья взяли?

— По наследству достались, — отшутилась Таисия, по-прежнему улыбаясь.

После того как танцовщицы переоделись, смыли с себя косметику и занялись работой по двору, снова кто-то постучал в ворота.

— Что-то зачастили, — сказала озабоченно Таисия.

Я предпочел скрыться в подвале без команды.

Минут через двадцать ко мне заглянула Настя.

— Кто там? — с нетерпением спросил я, пряча от глаз девочки прихваченный топор.

— Ваха приходил. Иди, мать зовет.

— Что-то стряслось?

— Стряслось. Еще как. Сейчас будешь у меня поводырем.

— Каким еще поводырем? — удивился я.

— Увидишь. Нужно идти в горы через перевал. Бабушка Софа совсем разболелась. Радикулит ее мучает. Приступами. Нужно мазью натирать поясницу.

— Так, а я тут при чем?

— А при том. Ты будешь меня сопровождать. Да ты не бойся, — успокоила она, подходя ближе и садясь рядом. — Тебе даже лучше будет. Вчера мальчишка прибегал от Павла. Да еще ночью кто-то от него приходил. Вот мать и бесится.

— Чего это он?

— Не знаю. Опять гадость какую-нибудь задумал.

— Слушай, за что ты его так не любишь?

— Да он над матерью издевается, ему от нее только одно нужно. Я не маленькая уже, понимаю. Ладно, пойдем, — девочка резко взяла меня за руку и потащила за собой.