Новый старый год. Антиутопия - Дмитрий Барчук

– предупреждал богатеев великий русский поэт Михаил Лермонтов.

– Что-то вас, Константин Евгеньевич, под старость лет на лирику потянуло. Прежде я за вами не замечал такого пристрастия, – процедил, глядя в голубой экран, гостиничный постоялец.

Виски понемногу начинало действовать. И хотя он, как завороженный, уставился в телевизор, где-то в глубине сознания всплывали воспоминания о давно минувших днях.

Вот они, студенты университета, едут на автобусе на картошку. На задней площадке, прижавшись к очередной подружке, тренькает на гитаре зеленый, но нагловатый первокурсник, с острой лисьей мордочкой. Затем на очередной студенческой пирушке он втирается в доверие к авторитетным на факультете старшекурсникам. Причем пытается держаться с ними на равных. Оказывается, что это сынок корреспондента Центрального телевидения. Его стараются особенно не обижать. В принципе он неплохой, вроде, парнишка. Компанейский. Не дурак выпить и приударить за девчонками. Весельчак и балагур. Может трещать часами без умолку. Или как выдаст что-нибудь – не знаешь, то ли хохотать, то ли морду бить. Кузнецова, например, обозвал «ста килограммами чистого разума». Жорка – умный человек, оценил коктейль из ерничанья и подхалимажа и взял юнца под свою опеку. Чем этот наглец постоянно злоупотреблял. То затеет разборки с историками, то какого-нибудь политехника пошлет подальше. А как дело доходит до выяснения отношений при помощи физической силы, Жоржа зовет на помощь. Однажды он серьезно подставил Кузнецова.

Шли они как-то вдвоем налитые пивом по студенческому городку. Вдруг глазастый и ушастый Костик узрел и услышал, как кто-то фальшивит на гитаре в окне третьего этажа общежития политехников, ну и обозвал мужика нехорошим словом. Тут вывалила толпа человек десять и давай наезжать на Костю: это ты что ли нашего товарища послал? А тот стоит ни жив ни мертв, словно язык проглотил. Но выступил из‑за Костиной спины здоровяк Жора и сказал ребятам: что вы к маленькому пристали. А те, получив более достойную жертву, про самого обидчика сразу забыли и набросились, как стая шакалов на медведя гризли, и подмяли его, и таких ему тумаков навешали, что месяц Кузнецов очухивался после этого заступничества.

– Кузнец, ты, как ни старайся, как ни учись, все равно выше головы не прыгнешь. Хоть с тремя красными дипломами университет закончи. Дальше заведующего отделом областной газеты, годам так к пятидесяти, тебе дорога заказана. А я в любом случае батино место займу. Наследственность, понимаешь ли? – подзадоривал старшего товарища во время сессии Костик.

Весной 90‑го журналист Георгий Кузнецов раскопал одну скандальную тему. В редакцию обратились инвалиды войны с жалобой, что они не могут купить выделенные им правительственным постановлением легковые автомобили. Въедливый Жорка не стал расписывать это письмо на расследование в какое-нибудь управление торговли, а решил сам проверить ветеранские претензии. Оказалось, что из четырех сотен выделенных для инвалидов и ветеранов войны автомашин по назначению попали меньше ста. Остальные ушли сильным мира сего. Технология была проста. Какой-нибудь чиновник, вожделевший нового авто, писал заявление на имя председателя облисполкома с просьбой продать в порядке исключения за особые заслуги машину. Последний или кто-либо из его замов накладывал резолюцию «Не возражаю», и ветеранский автомобиль уходил чиновнику.

А какие были просители! Секретарь обкома партии, заместители председателей облисполкома и горисполкома, их дети и внуки, директора крупнейших заводов и совхозов… Полный сонм небожителей. В числе прочих стояла и фамилия корреспондента ЦТ Евгения Семеновича Веселого, не так давно приобретшего «Волгу» из «специального фонда» облисполкома. Может быть, в другой ситуации Георгий и пошел бы на сделку с собственной совестью и умолчал о коллеге в своей публикации, но ему неудобно было перед стариками, прошедшими войну, которые помогали журналисту в сборе материала.

Статья «Машинная возня» наделала в городе много переполоха. В обкоме партии была даже создана специальная комиссия по проверке изложенных в ней фактов. Из Москвы, из ЦК, приезжали люди разбираться с обским инцидентом. Но все факты, изложенные в статье, подтвердились.

Однако над Кузнецовым в редакции стали сгущаться тучи. Секретарь обкома, фигурант публикации, отделался строгим выговором. А он как раз курировал идеологию, в том числе и газету. Георгий не стал дожидаться ответного удара, и сам подал два заявления: одно редактору – с просьбой уволить его по собственному желанию, а другое – в партком, о выходе из КПСС.

Он выгребал из письменного стола свои вещи и складывал их в портфель, перед тем как навсегда покинуть редакционные стены, когда в дверь заглянула знакомая лисья мордочка.

– Отца-то хоть мог бы из статьи вычеркнуть, – обиженно протянул Константин.

– Из песни слова не выкинешь, – ответил Георгий, продолжая рыться в столе.

Он старался не смотреть на Костю. Ему было неудобно.

Из новой «Волги» вываливается модный тип в темных очках и кашемировом пальто, небрежно с пульта включает сигнализацию, с чувством собственного достоинства, не спеша, поднимается по ступенькам крыльца, зайдя в приемную, щиплет за щечку секретаршу, плюхнувшись в кожаное кресло, закидывает ногу на ногу и вальяжно приказывает:

– Верочка, подай кофе шефу.

Между тем дела у компании идут все хуже и хуже. Объем продаж резко упал, а задолженность кредиторам выросла. Только на погашение одних процентов по кредитам уходит половина месячной выручки. Кузнецов предлагает партнерам по бизнесу радикальные меры расчета по долгам, типа продажи офиса. Но Веселый ни в какую. Офис – это самое ценное, что у нас осталось. Это имидж фирмы. Без офиса мы ничто. Колька Зимин колеблется. В итоге Костя предлагает отдохнуть от тяжелых мыслей и развлечься. Они едут в ресторан. Веселый заказывает побольше спиртного. Николай, поужинав, торопится домой. А Кузнецову, принявшему стакан водки, уже море по колено. Костик тут как тут:

– Что, Кузнец, оторвемся сегодня по полной программе, как бывало раньше, в студенчестве?

Утром глава фирмы проснется с дикой головной болью и, чтобы ее как-то загасить, вначале выпьет пива. Две-три бутылки. Потом чего-нибудь покрепче. И так будет продолжаться несколько дней. Затем Георгий неделю будет болеть и отходить. Потом будет вкалывать как вол, пытаясь спасти компанию.

Чтобы рассчитаться с долгами, он займется торговлей нефтепродуктами. Костя познакомит его с нужным человеком в столице, а потом заявит старому другу:

– Все, Кузнец, теперь ты должен меня и его кормить до конца наших дней.

А москвичу по телефону он предложит следующее:

– Зачем тебе нужен этот конченый алкоголик? Давай исключим его из схемы.

Кузнецов случайно услышит эту фразу. Розовые очки тут же спадут с его глаз. Он расплатится со всеми кредиторами и уйдет из фирмы на вольные хлеба. Но очень скоро под Костиным руководством компания обанкротится.

– А что в этом зазорного, если собственность, нажитая компрадорскими буржуа на разграблении Отечества, достанется людям более достойным? – задает сам себе вопрос секретарь обкома и сам же на него отвечает. – Я думаю, если человек приносит значительную пользу обществу, занимает общественно значимый пост, общество вправе оценить его деятельность по достоинству. Очень много объектов, реквизированных у так называемых «новых русских», отдается под детские дома, приюты, много распределяется многодетным семьям и семьям военнослужащих. Но ведь на руководителях партийных и государственных органов тоже лежит очень большая ответственность. Если они будут жить в лачугах, то наверняка не смогут реализовать себя в полной мере на тех постах, куда их выдвинул народ.

– Телезрительница из Белого Яра товарищ Простоквашина в своем письме спрашивает: «Какие меры планируют принять Фронт национального спасения и правительство по защите материнства и детства?» – хорошо поставленным голосом озвучивает вопрос ведущая.

Константин Евгеньевич закидывает ногу на ногу, закуривает сигарету и, вальяжно раскинувшись в кресле, начинает рассуждать:

– Хороший и очень своевременный вопрос. За годы правления антинародного режима страна в демографическом плане потеряла столько же, сколько во время Великой Отечественной войны. Я имею в виду не только прямые жертвы геноцида «дерьмократов» против собственного народа (правда, погибших в Чечне, отравившихся поддельной водкой, покончивших жизнь самоубийством от безысходности – превеликое множество). Но самые главные наши потери были в сокращении рождаемости. Пока страной правили узурпаторы и поддерживающие их олигархи, наживавшиеся на народном горе, смертность в России превышала рождаемость. Мы вымирали как нация. И если бы не очистительная буря, приведшая к власти Фронт национального спасения, неизвестно, что стало бы сейчас с Россией, и была бы она вообще. Наши женщины перестали рожать, потому что им нечем было кормить будущих детей.