Новый Мир. № 11, 2000 - Журнал «Новый Мир»

Александр Щуплов. Борис Годунов не был виновен в смерти Ивана Грозного. — «Субботник НГ», 2000, № 26, 8 июля. Электронная версия: http://saturday.ng.ru

Профессор Московской медицинской академии имени Сеченова, судебно-медицинский эксперт Александр Васильевич Маслов исследовал причины гибели государственных деятелей, поэтов и писателей — Ивана Грозного, Бориса Годунова, Надежды Крупской, Владимира Маяковского, Максима Горького и других. «Возможно, некоторых разочарует неподтверждение версии об убийстве Фрунзе (отразившейся в известной повести Пильняка. — А. В.). Но истину не опровергнешь».

Михаил Эпштейн. Хроноцид. Пролог к воскрешению времени. — «Октябрь», 2000, № 7.

«Первой жертвой революции оказывается время. Современная история превратила суффикс „цид“ — „убийство“ — в один из самых продуктивных способов словообразования…»

С. Ясюнас, Л. Сугай. Был ли Аким Волынский избран почетным гражданином города Милана? — «Литературная учеба», 2000, № 3, май — июнь.

Не был.

.

АДРЕСА: литературовед и историк Всеволод Сахаров: http://www.gts.nsk.su/~serge/saharov

.

ДАТЫ: 7 (20) ноября исполняется 90 лет со дня смерти Льва Николаевича Толстого (1828–1910); 16 (28) ноября исполняется 120 лет со дня рождения Александра Александровича Блока (1880–1921).

Составитель Андрей Василевский.

«НОВЫЙ МИР» РЕКОМЕНДУЕТ:

Петербургский книжный вестник. Информационно-аналитическое издание для тех, кто хочет ориентироваться в новинках книжного рынка, проблемах книгоиздательского и полиграфического бизнеса. Главный редактор Алексей Виноградов. Исполнительный редактор Светлана Лисицина. E-mail: [email protected] Электронная версия журнала: http://www.bookman.spb.ru

Сетевая литература

О романе Алтаэра Магди «Собрание утонченных» и о «статусе кроны» русской литературы. О «виртуальной Фергане». Об Интернете как книгоиздателе

Не раз ловил себя вот на чем: вместо того, чтобы бегло и по возможности «изящно» пробежаться по страницам представляемого мною читателям нового сайта, я безнадежно «забуриваюсь» в какой-нибудь из вывешенных там текстов. Не хватает мне обозревательской легкости. Это, конечно, недостаток. Постараюсь исправить. Но — попозже. А в данном случае текст, обнаруженный мною в Интернете, точнее, проблема, связанная с ним, требует, на мой взгляд, подробного разговора.

В этом обзоре я был намерен подробно описать один из самых интересных сегодня в Интернете проектов — проект независимой творческой группы «Фергана»: сайты «Ферганское сообщество» и «Библиотека ферганской школы». Однако, перелистывая их страницы, я обнаружил текст романа, поначалу оттолкнувшего претенциозностью названия — «Собрание утонченных, или Элитарный роман литературного сознания» (и удивившего уж совсем неподъемным для интернетовского чтения объемом), ну а потом, после прочтения первых же страниц, роман этот затянул меня настолько, что от первоначального намерения устроить читателю необременительную прогулку по «виртуальной Фергане» пришлось отказаться. Ограничусь беглой справкой в конце обзора, а основной разговор все-таки будет о романе «Собрание утонченных» (http://www.ferghana.ru/index.html).

Автором его на титульной странице значится Алтаэр Магди. Имя мне незнакомое. На первых же страницах романа появляется имя еще одного его автора — поэта, эссеиста и прозаика Хамида Исмайлова (это имя реально существующего литератора), тексты которого легли в основу романа Алтаэра Магди. А чуть позже возникает в тексте и фигура третьего автора — русско-узбекского философа с «философским» именем — Сократа Шаркиева, чья книга «Очерки узбекского сознания», написанная в соавторстве с Исмайловым, «утоплена» в содержании романа Магди. Сведений об авторе (авторах) романа на сайте я не нашел. Единственная ссылка на Исмайлова не работает (29 июля 2000, утро), а что касается Сократа Шаркиева и Алтаэра Магди, то на странице «Абдулхамид Исмоили представляет…» с вывешенной возле этих имен фотографии глянула на меня группа людей в восточных папахах и халатах, перепоясанных пулеметными лентами (фотография исполнена в, так сказать, этнографическом стиле начала века, подпись: «Х. Исмайлов со товарищи»). Ничего не проясняют и справки об авторах, подвешенные тут же: для знакомства с Сократом Шаркиевым нужно открыть его с Исмайловым «совместную книжицу» «Очерки узбекского сознания»; Алтаэр Магди представлен как писатель, скандально прославившийся как раз вот этим романом «литературного сознания», а также среди всего прочего как автор романа «Хай-ибн-Якзан» («Живой, сын Бодрствующего»), который Исмайлов уже перевел с французского на узбекский. И так далее.

Ну что ж, если автор захотел укрыться в трех именах — его право. Это отнюдь не мешает тексту романа выступать от имени вполне реальной творческой личности и литературной судьбы. Из «выходных данных» романа можно предположить, что нам представлен своеобразный итог десятилетнего творческого пути: «Ташкент — Москва — Лондон. 1986–1996».

Занудство, с которым я так подробно перечисляю элементы этой литературной игры, вызвано не только желанием продемонстрировать возможности «интернетовской эстетики», но и внутренней связью этой игры с содержанием самого романа.

«Собрание утонченных» начинается рассказом об истории замысла романа: автора (в данном случае Магди) заинтересовали статьи Хамида Исмайлова, публиковавшиеся в конце 80-х — 90-х годах, автор собрал их, расположил хронологически, перечитал, и вот тут у него возникла идея: «А что, если взять эти статьи как продукт достаточно „типическоголитературногосознания“ в довольно интересное — как бы мы его ни называли: перестройкой, неореабилитансом, новой оттепелью и т. д. — время и попытаться дорисовать это сознание как героя… Есть романы производственные, событийные, актуальные, словом, те, что описывают осознание того или иного бытия. Но почему бы, думал я, не попытаться сделать роман о бытии этого самого сознания, то есть своего рода роман мысли, вернее, роман литературного сознания». «Как бы… ни были отвлеченны, наукообразны некоторые из… статей, их писал человек… в голове у которого наверняка водились мысли не только о некоем поэте Нишоти или Хлебникове, но и об очереди за сосисками или дне похода в прачечную-автомат».

Повествование (и основной сюжет) начинается фразой: «Итак, что мы такое, узбеки, и что мы думаем о мире?» Забегая вперед, скажу, что все дальнейшее является, по сути, своеобразной попыткой самоидентификации автора в литературном и — шире — общекультурном пространстве.

Свой сюжет автор развивает как бы параллельно на нескольких ярусах: в историко-философской эссеистике (чувствуется увлечение автора гео-культурно-национальными штудиями Гачева, но в отличие от Гачева авторские формулировки, лишенные категоричности научного суждения, не вызвали у меня внутреннего сопротивления); в исследованиях классики узбекской и мировой поэзии, исполненных отчасти с привлечением борхесовской стилистики; и уже в собственно прозе, лирико-биографической, «бытописательской», с вкраплением дневниковых записей и стихов.

(Скажу сразу, чтобы потом не возвращаться к теме художественных достоинств и недостатков романа: как правило, хороша проза. Часто бывают хороши эссеистика и стихи. Но у автора не всегда получается органично сочетать одну жанровую стилистику с другой, необходимость переключаться с одного «дискурса» на другой затрудняет чтение.)

Основные мотивы и тональность повествования определены в эссе об узбекском менталитете, которым начинается роман. Приведу две цитаты: «…мир для узбека начинается как Дом, Лад и Семья», «Дитя растет и, однажды зашагав, в самом начале пути обнаруживает САД. Мир — как Сад — вот во имя чего живет узбек посреди двух гигантских Пустынь…» (прошу поверить на слово — выспренность этих фраз появляется только при цитировании, в контексте она не ощущается). Новая история, определившая необходимость «внутреннего взрыва патриархальности узбекского бытия», рушит привычный национальный уклад и мироощущение. Мы живем в другом мире, в котором судьба этих жизненных начал выглядит порой драматично («Дом рушится. Лад исчезает. Семья на пороге распада — но нам еще далеко до конца нашей узбекской фразы, мы еще только в начале пути…»).

Обозначенные здесь темы, повторяю, разрабатываются автором на разных уровнях и материале. Скажем, утрата Дома дана не только как метафизическая проблема, но и на уровне почти буквальном, бытовом. Один из лучших прозаических фрагментов первой части книги — рассказ «Снимем квартиру…» с зауряднейшим, слишком хорошо знакомым многим из нас сюжетом: молодой русско-узбекский писатель с женой и дочкой ищет в Москве жилье. Мотив бездомности разрабатывается не на внешнем, событийном уровне, а через нарастающее ощущение изгойства. Характерна, скажем, проработка эпизодов с шестилетней дочерью автора, кочующей из одной школы в другую. «И сегодня, когда я приеду к 14.00 в школу, она выйдет молчаливая и терпеливая и только перед самым трамваем совсем по-взрослому скажет: „Папа, а знаете, как мне грустно…“» — еще в одном месте отслоился для девочки мир, еще одна дистанция, еще одно одиночество. Девочка только начинает, отец же — на середине этого пути.