Бесы: Роман-предупреждение - Людмила Сараскина

375

нение политики и нравственности; на глазах Горького, уверен ного, что революция совершена в интересах культуры, гума низма, очеловечивания человека, происходит то самое шига- левское «понижение уровня образования, наук и талантов». «Издохла совесть. Чувство справедливости направлено в дело распределения материальных благ… Полуголодные нищие обманывают и грабят друг друга — этим наполнен текущий день… Где слишком много политики, там нет места культуре, а если политика насквозь пропитана страхом перед массой и лестью ей — как страдает этим политика совет ской власти — тут уже, пожалуй, совершенно бесполезно го ворить о совести, справедливости, об уважении к человеку и обо всем другом, что политический цинизм именует «сенти ментальностью», но без чего — нельзя жить». Однако впоследствии оказалось, что жить без этого — можно, во всяком случае для самого Горького. Оказалось возможным отказаться от гуманистической, морально-нрав ственной, этической позиции, от эмоционального, чисто худож нического отношения к действительности, от всей этой «сен тиментальности», смешной, нелепой и презренной с точки зрения политического цинизма. Оказалось возможным свой отказ от общечеловеческих ценностей объяснить просто и однозначно: «В 1917 году я ошибался… Известно, что Октября я не понял…» Что это? Признание в прежних слабостях и мировоззрен ческих заблуждениях? Позднее раскаяние за годы загранич ного, вне России, существования? Может быть. Но задумаемся о месте, времени, а главное — поводе, по которому сказаны эти слова. «Известно, что Октября я не понял…» — цитата из письма И. И. Степанову-Скворцову, редактору «Известий», от 15 ок тября 1927 года, написанного в ответ на телеграмму «Привет Горькому», опубликованную в «Известиях» 12 октября 1927 года по случаю юбилея тридцатипятилетней творческой де ятельности Горького. Это были первые слова, которыми от кликнулся Горький на первую же хвалебную публикацию в его честь, организованную сталинской «командой», устраивавшей возвращение Горького в Россию… 1 Реконструируя возможный ход мысли Сталина, которому понадобился Горький как авторитет европейского масштаба, известный в том числе и как антагонист русского крестьян- 1 См.: Баранов В. «Да» и «нет» Максима Горького. «Советская культура», 1989, 1 апреля.

376

ства 1, для прикрытия намечаемого наступления на деревню, исследователь пишет: «Пожалуй, пришла пора возвращать Горького. И пусть люди скажут: «Когда уехал Горький? Горь кий уехал при Ленине, уехал, потому что не мог оставаться. Когда вернулся Горький? Горький вернулся при Сталине. Вер нулся, потому что не мог не вернуться!» 2 И в самом деле: Горький при Ленине и Горький при Стали не — тема огромная, тяжелая, трагическая, тема сдачи и гибе ли человеческого духа. Достаточно прочесть «Московский дневник» Ромена Роллана, достаточно осмыслить контекст ста линской эпопеи приручения Горького, чтобы посочувствовать пролетарскому писателю, «потонувшему в буре народных ова ций, в волнах любви своей страны… захваленному и осыпан ному знаками внимания самого Сталина и других выдающихся товарищей» 3. Но следует также вдуматься в тот поистине «дьяволов водевиль», в котором назначили на роль первого актера именно его — Горького. Следует осознать: почему, по каким тайным движениям души и ума, он, отвергая Ленина за его политическое тождество Петру Верховенскому, стал авто ритетнейшим проводником политики Сталина; как, каким образом «гордый буревестник», «смелый и свободный» Хрони кер революции стал марионеткой в руках сталинской Великой Инквизиции и материализованной бесовщины. Следует, нако нец, констатировать тот факт (хотя бы для того, чтобы потом его понять), что самые черные, самые безумно жестокие и отвратительно циничные идеи и лозунги сталинской репрес сивной машины апробировались, а затем и внедрялись в мас совое сознание с подачи Горького, ставшего в конце 20-х годов главным идеологом режима. «Ведь если верить вам, — писал он в декабре 1917-го, обра щаясь к правительству Ленина, — вся Россия населена людьми, которые только тем и озабочены, чтобы распродать ее, только о том и думают, чтобы предать друг друга!.. Поймите, — обви няя друг друга в подлостях, вы обвиняете самих себя, всю нацию». «Внутри страны, — писал он в октябре 1930-го, — против 1 Сталину была хорошо известна брошюра Горького «Из прошлого. О русском крестьянстве», в которой писатель объяснял жестокость форм революции исключительной жестокостью русского народа и предвещал, что «вымрут полудикие, глупые, тяжелые люди русских сел и деревень — все те, почти страшные люди… и место их займет новое племя — грамотных, разум ных, бодрых людей» (издание И. П. Ладыжникова, Берлин, 1922, с. 218). 2 Баранов В. «Да» и «нет» Максима Горького, с. 9. 3 См.: «Вопросы литературы», 1989, № 3–5.

377

нас хитрейшие враги организуют пищевой голод, кулаки терроризируют крестьян-коллективистов убийствами, под жогами, различными подлостями, — против нас все, что отжи ло свои сроки, отведенные ему историей, и это дает нам право считать себя все еще в состоянии гражданской войны» 1. Черным вороном — вестником беды называет исследова тель знаменитую крылатую фразу Горького из финала выше приведенной статьи в «Правде»: «Если враг не сдается, — его уничтожают» 2. Но уже собственно бедой становятся его вы- ступления-агитации, речи-дифирамбы в честь нового вождя. Поразительно, как не слышит сам себя, как не замечает, что доказательством «от противного» является он сам, Хроникер прежних лет. «Великий человек, — утверждает Горький в статье «Правда социализма», напечатанной в книге «Бело морско-балтийский канал им. Сталина» в 1934 году, — кото рого карлики именовали «фантазером» и, ненавидя, пошло высмеивали, — этот великий человек становится все величавее. Из всех «великих» всемир ной истории Ленин — первый, чье революционное значение непрерывно растет и будет расти. Так же непрерывно и все быстрее растет в мире значение Иосифа Сталина, человека, который, наиболее глубоко освоив энергию и смелость учителя и товарища своего, вот уже десять лет достойно замещает его на труднейшем посту вождя партии» 3. Но, пожалуй, ни с чем не сравним тот нравственный — равносильный катастрофе — урон, который причинил Горький человечности, правде, искусству аналогией одного из самых страшных в истории христианской цивилизации «советского» эксперимента. Речь идет, конечно же, о гигантском экспери менте над страной, ее физическом изнасиловании и бесчестии, ее несмываемом позоре и кошмаре — создании ГУЛАГа. Строительство беломорско-балтийского водного пути (на крови и костях заключенных) Горький без малейшего колеба ния относит на счет подвигов «чести и славы», «доблести и ге ройства». «Это, — пишет он, — отлично удавшийся опыт мас сового превращения бывших врагов пролетариата-диктатора и советской общественности в квалифицированных сотруд ников рабочего класса и даже в энтузиастов государственно необходимого труда… Принятая Государственным Политуп- 1 Горький М. Полн. собр. соч. в 30-ти т., т. 25. М., 1953, с. 228. 2 Баранов В. «Да» и «нет» Максима Горького, с. 9. 3 Горький М. Полн. собр. соч. в 30-ти т., т. 27. М., 1953, с. 125.

378

равлением исправительно-трудовая политика… еще раз бле стяще оправдала себя. Она была оправдана и раньше в мно гочисленных трудовых колониях и коммунах ГПУ, но эту систему «перековки» людей впервые применили так смело, в таком широком объеме» 1. Каковы же они — эти выгоды «государственно необходи мого труда»? Аргументы Горького по нравственной слепоте, бесчеловечности и тому самому политическому цинизму, по- видимому, не имеют аналогов. Аргументов, собственно говоря, немного. Главный из них — политический: «В нашей среде, оказывается (!), прячутся мерзавцы, способные предавать, продавать, убивать. Существование таких мерзавцев недо пустимо. Оно было бы невозможно, если б мы в текущей еже дневной героической работе нашей не забывали о том, что враг еще жив, что он следит за нами изо всех углов и всегда спо собен воспользоваться каждым нашим промахом, ошибкой, обмолвкой… Нужно уметь чувствовать его, даже когда он молчит и дружелюбно улыбается, нужно уметь подмечать иезуитскую фальшивость его тона за словами его песен и ре чей. Нужно истреблять врага безжалостно и беспощадно, ни мало не обращая внимания на стоны и вздохи профессиональ ных гуманистов» 2. Фактически это была санкция писателя- интеллигента на безудержный террор, это была наперед выдан ная палачам индульгенция на масштабность и размах их истре бительской практики, это был призыв к тотальной слежке, план-разнарядка по выявлению врагов. Это была заявка на изменение профессионального статуса, на переход из гума ниста в «государственника». В этой связи стоит подчеркнуть одну деталь. Развивая до воды в пользу такого «государственного» мышления, Горький отмечает еще один небывалый эксперимент, произведенный в его стране. «Партия большевиков, — пишет он в 1934 году, едва кончился в стране страшный голод, унесший миллионы жизней, — осуществила грандиозную, небывалую «рефор му» — она пересадила класс кулаков «на новые места», в усло вия, где сила «крепкого мужичка» может свободно расти и раз виваться по генеральной линии интересов социалистического государства» 3. И опять-таки не слыша (?), не сознавая (?) кощунства и цинизма в этой своей приверженности к «ге неральной линии», Горький радуется «подлинному» освобожде- 1 Горький М. Полн. собр. соч. в 30-ти т., т. 27. М., 1953, с. 126. 2 Там же, с. 390. 3 Там же, с. 385.