Жестокий континент. Европа после Второй мировой войны - Кит Лоу

Места не хватит перечислить все сражения и бои, которые произошли за первые двенадцать месяцев после появления в Литве советских войск. Один лишь пример, спустя годы ставший символом всех остальных сражений. Бой у Калнишкеса произошел ровно через неделю после официального окончания Второй мировой войны в лесу на юге Литвы между большим отрядом войск НКВД из гарнизона близлежащего города Симнаса и небольшой, но решительной группой местных повстанцев под руководством Йонаса Нейфалты – псевдоним Лакунас (Лидер).

Нейфалта был вдохновляющим руководителем, хорошо известным в своем регионе за то, что оказывал сопротивление и нацистам, и Советам. Бывший армейский офицер, он числился в советском черном списке еще со времен первой оккупации страны в 1940 г. Его схватили летом 1944 г., но, получив ранение в грудь, он сумел убежать из госпиталя, куда русские поместили его под стражу. Выздоровев на хуторе у своего родственника, он вместе со своей женой Альбиной ушел осенью в лес. В течение последующих шести месяцев они собирали последователей, обучали их и проводили молниеносные боевые операции с целью уничтожения местных советских деятелей и их пособников.

Решив положить конец деятельности Нейфалты раз и навсегда, большой отряд войск НКВД отправился в лес Калнишкеса 16 мая 1945 г. Его бойцы окружили район, в котором прятался Нейфалта, и постепенно начали сжимать кольцо. Понимая, что оказались в ловушке, Нейфалта и его сподвижники отошли к горе в глубине леса и приготовились к бою. Они защищались героически, нанеся Советам тяжелые потери, которые составили более 400 человек, по рассказам самих повстанцев (хотя советская сторона назвала цифру, равную лишь доле от этого числа). После нескольких часов ведения боевых действий у повстанцев стали заканчиваться боеприпасы. Нейфалта понял, что их единственная надежда на выживание – попытаться прорваться через советский кордон. Используя остатки боеприпасов, около двух дюжин человек сумели прорваться через советские боевые порядки и скрыться в близлежащих болотах Жувинтаса (заповедник на юге Литвы, организован в 1937 г. – Пер.). Позади себя они оставили тела сорока четырех повстанцев – более половины своей общей численности, – включая жену Нейфалты, которая погибла с пулеметом в руках.

Сам Нейфалта выжил, чтобы провести еще один день в бою, но судьба догнала его. В ноябре того же года на уединенном хуторе его с товарищами снова окружили, и в последовавшей перестрелке Нейфалта был убит.

Жители Литвы, вспоминая антисоветские восстания 1940-х и 1950-х гг., рассказывают подобные истории. Сражения вроде этого стали символом того, что литовцы хотят помнить о своей собственной храбрости и благородстве своего дела.

Однако если смотреть объективно, в бою у Калнишкеса также вскрылись многие причины, по которым такое сопротивление было обречено на провал. Во-первых, снабжение советских войск не в пример лучше, чем у повстанцев, и достаточное количество боеприпасов. Численность советских бойцов также намного превышала численность повстанцев в Калнишкесе, впрочем, практически как во всех вооруженных столкновениях того времени. Считается, что в 1944–1956 гг. в литовское движение сопротивления были вовлечены около 100 тысяч человек – Эстония и Латвия говорили о 20–40 тысячах участников у каждой – это ничто по сравнению с миллионами солдат, которые Советы могли призвать после поражения Германии. На местном уровне это означало, что Советы могли позволить себе потерять дюжины или даже сотни солдат в одном бою. Повстанцы не могли себе этого позволить.

Независимо от того, насколько благородным или смелым, по нашему мнению, было сопротивление литовцев, их методы ведения операций против Советов имели серьезный недостаток. Повстанцам удавались молниеносные нападения, но в ожесточенном бою они были гораздо слабее своих врагов. Бой у Калнишкеса – превосходный образец того, что происходило, когда такие группы были вынуждены сражаться на советских условиях. Гораздо более разумным было бы разделиться на небольшие группки и, собравшись вместе только перед атакой, вновь рассыпаться потом. И действительно, такую тактику они переняли позже. Но до лета 1945 г. они продолжали воевать большими отрядами в разрозненных местностях. Нейфалта на своем горьком опыте убедился в том, что крупные отряды гораздо легче найти и обезвредить.

То, что произошло у Калнишкеса, характерно для всей Литвы. Советы искали повстанческие отряды и уничтожали их по одному. Повстанцам было очень трудно противостоять этому в отсутствие скоординированной стратегии на национальном уровне. Национальные организации, которые руководили ими вначале, были уничтожены зимой 1944/45 г., а попытки заново объединиться в движение сопротивления не осуществлялись до 1946 г. Поэтому местные командиры, вроде Йонаса Нейфалты, оказались изолированными: они мало общались с командирами подобных отрядов в других районах и, воюя, ставили себе местные задачи. Скоординировать их действия с действиями других повстанческих отрядов в большом масштабе не представлялось возможным.

Последнее отчаянное сопротивление у Калнишкеса обнажило причины всех неудач повстанческого движения – нехватку ресурсов, высокий показатель потерь, неправильную тактику и отсутствие какой-либо согласованной стратегии на национальном уровне. Единственное их преимущество перед нападавшими – энтузиазм в служении делу, за которое стоило бороться, и фанатичная храбрость.

Такие качества не следует недооценивать, особенно когда речь идет об их способности вдохновлять будущие поколения бойцов.

Что касается самого Йонаса Нейфалты, он тоже превратился в символ отваги и недостатков повстанцев. Он вдохновлял бойцов своим примером и делил с ними трудности. Такой стиль руководства не мог продлиться долго: Нейфалта пережил своих павших у Калнишкеса товарищей всего на шесть месяцев.

Советская борьба с повстанцами столь же эффективна и безжалостна, сколь и захват Советами политической власти в Восточной Европе. Иначе быть не могло. Советы очень беспокоили размах и решимость сопротивления, с которым они столкнулись в Литве. Вначале они воевали с Германией и просто не могли позволить партизанской войне подрывать линии снабжения фронта. В 1944 г. глава НКВД Лаврентий Берия приказал «за две недели» очистить Литву от «бандитов» и отправил одного из своих самых доверенных лиц – генерала Сергея Круглова – подавлять повстанцев. Помимо войск, в распоряжении Круглова находились специальные подразделения, только что проведшие массовую депортацию крымских татар в Казахстан.

Круглов был жестоким, но превосходным стратегом, инстинктивно понимавшим, что повстанцев нельзя победить одной только военной силой. С самого начала он привлекал местные литовские вооруженные формирования к участию в наибольшем количестве антиповстанческих операций, особенно чтобы создать впечатление, что это скорее гражданская война, нежели война против советской оккупации. Под его руководством в ход шли любые методы при условии их эффективности в подавлении повстанческого движения. Его войска приступили к сознательной и тщательно спланированной кампании по насаждению террора.

Один из краеугольных камней советских методов – применение пыток. Обычно в форме жестоких избиений пленников. Такая практика была настолько широко распространена, что в одном из районов Латвии 18 % подозреваемых, схваченных полицией, умерли во время допросов. Другие методы включали применение электрошока, прижигание кожи сигаретами, раздробление пальцев и кистей рук пленников дверью и пытку утоплением. Одна бывшая участница повстанческого движения перенесла пытку, подобную той, что и герой Джорджа Оруэлла из романа «1984»: Элеонора Лабанаускиене оказалась запертой в туалетной кабинке размером с телефонную будку вместе с пятьюдесятью крысами, выпущенными из клетки. Официально власти косо смотрели на такую пытку, но в реальности она допускалась на всех уровнях советской администрации. Сам Сталин перед войной заявлял, что применение пытки «абсолютно корректно и полезно», потому что «дает результаты и сильно ускоряет разоблачение врагов народа». Советская тайная полиция продолжала пользоваться сталинским разрешением для оправдания пыток по крайней мере до конца 1940-х гг.

Вообще пытки обеспечивали власти разведывательными данными, однако иные результаты принимали менее желанный оборот. Во всех воспоминаниях повстанцев с гордостью говорится о том, что «лесные братья» скорее умерли бы, нежели сдались, существуют многочисленные рассказы о повстанческих отрядах, которые пытались с боями прорываться из безнадежного положения, но не сдаваться. Это не миф. В советских отчетах описывается необычайная решимость повстанцев и на Украине, и в Литве. Например, в рапорте литовской полиции от января 1945 г. говорится о том, как войска госбезопасности окружили дом, в котором находились 25 повстанцев, отказавшихся сдаться даже после того, как дом был подожжен. Пятеро сумели вырваться и поползли по полю в сторону пулеметной команды, пытаясь вынудить ее прекратить огонь. В них, один за другим, стреляли, но они продолжали ползти вперед до тех пор, пока хоть кто-то оставался в живых. Остальные бойцы отряда вели огонь из горящего дома до тех пор, пока он окончательно не рухнул и не похоронил их. Такая решимость только отчасти порождена храбростью. Уверенность в том, что их будут пытать, и, возможно, страх проговориться во время допроса – очень сильный стимул к тому, чтобы не сдаваться живыми.