Массовые беспорядки в СССР при Хрущеве и Брежневе - Владимир Козлов

5. Местные власти: попытка договориться. Вызов солдат

Пока возбужденные хулиганы пытались вытащить Зосима из перевернутой машины для расправы, а погром не набрал еще полной силы, представители властей надеялись договориться с толпой по-хорошему. Но председателя горисполкома Гаркавого просто освистали и согнали с перевернутой машины, превращенной на короткое время в трибуну. Толпа уже достигла того уровня погромной истерики, когда слушают и слышат только «своих» и только «свое». Не помогли и попытки разогнать собравшихся с помощью пожарных брандспойтов. Хулиганы просто порезали пожарные рукава, и пожарная команда бесславно уехала с места событий.

В попытках местных властей уговорить бунтовщиков был один примечательный эпизод. Заместитель начальника милиции, выступая перед толпой, «рекомендовался представителем горкома партии», скрывал свою принадлежность к милиции, что впоследствии было оценено как нерешительность. За этим малозначительным, на первый взгляд фактом, стоит в действительности, инстинктивное понимание мудрым милиционером Клягиным избирательной агрессивности в действиях участников беспорядков. Он понадеялся на бОльшую легитимность партийной власти, осознавая, что милиция из «зоны послушания» уже выпала, и принадлежность к ней лишает говорящего всяких шансов докричаться до разума бунтовщиков. В том же ряду явлений — указание ответственного дежурного горотдела подчиненным милиционерам (а их в конце концов собралось на базаре 28 человек) отправиться к месту событий в гражданской одежде[553]. И хотя Мария Трубникова была поначалу готова отделить «хороших» милиционеров (их можно было отпустить) от «плохих», которых следовало «убить», даже косвенная принадлежность к милиции в момент погрома была своего рода «каиновой печатью», выводившей человека из круга «своих».

Некоторые зачинщики беспорядков в Бийске в своей враждебности к власти как таковой явно пытались внедрить в сознание толпы более обобщенный образ врага, чувствуя, что пока «Горком» или «Горисполком» отделены в сознании бунтовщиков от «гадов милиционеров» участники волнений остаются потенциально открытыми для уговоров. Девятнадцатилетний слесарь Юрий Чернышев, известный в городе хулиган и старый враг милиции[554], во время выступления Гаркавого пренебрежительно швырнул в него редькой (момент явно снизивший патетику выступления председателя горисполкома). Некоторые намеки на критику режима в целом («недовольство существующим порядком», «недовольство Советской властью») встречались в высказываниях Ляхова. Именно ему принадлежит одна из самых осмысленных фраз, произнесенных участниками погрома:

«Грабители, давайте молока, бить вас надо, убивать, они грабят людей»[555]. Выше этого «давайте молока» «программа» бунтовщиков не поднялась. Это, впрочем, совсем не значит, что у 500 человек, участвовавших в погроме, не было других причин для бунта, кроме мести милиции. Конечно были! Но коллективное подсознание так и не вывело это глухое недовольство и тайный ропот на уровень сколько-нибудь осмысленного протеста. Толпа металась тупиках матерной ругани и злобных оскорблений.

Попытки властей уговорить погромщиков закончились полной неудачей. Они были заблокированы активной работой социальнопсихологических механизмов, создавших полное отчуждение между двумя группами «актеров», жестко проведенной зачинщиками границей между «нами» и «ими». Не случайной некоторые «активисты» погрома, подобно сорокапятилетнему Петру Лукьянову (имел в прошлом две судимости — за кражу и за нанесение телесных повреждений)[556], буквально вбивали в сознание толпы мысль о «гадах» и «фашистах», враждебных «народу».

Видя полную бессмысленность дальнейших уговоров и переговоров, представители власти вызвали на подмогу солдат. Но до спасительного прибытия военных жизнь участкового уполномоченного Зосима висела на волоске. Сами же уговоры и «дискуссии» разворачивались на фоне выстрелов, крови и жестокого насилия.

6. «Выходи из машины и отдай свою душу народу»

Толпа долго не могла добраться до своей жертвы — участкового уполномоченного Зосима, который из последних сил отбивался он нападавших хулиганов, угрожая им оружием. В какой-то момент погромщики почувствовали даже некоторую неуверенность. Но тут в события вмешался еще один новоявленный лидер — шофер Михаил Панькин (1924 года рождения, неоднократно арестовывался за мелкое хулиганство[557]). В день волнений Панькин появился на базарной площади навеселе, как раз в тот момент, как представители властей уговаривали толпу разойтись. По свидетельствам очевидцев именно после его вмешательства в ход событий бунтовщики снова двинулась к машине[558]. По рассказу Лейзерзона, Зосим попросил Панькина о помощи. Михаил ответил: «Сейчас помогу». А сам заскочил в машину, схватил одной рукой Зосима за руку, а другой рукой за горло. Зосим упал. Когда Панькин попытался вырвать из рук милиционера пистолет, произошел выстрел[559].

С захваченным пистолетом Михаил вылез из машины. На счастье, начальник милиции Овчинников тут же вырвал у него оружие. Сам Панькин впоследствии утверждал, что отдал пистолет добровольно, но большинство свидетелей этого не подтвердили. А выстрелов было в действительности два. Первым был легко ранен Панькин, а вторым — З.Соколов, забравшийся вслед за Панькиным в машину. Соколов в результате ранения умер в больнице не приходя в сознание.

Толпа окончательно озверела. Ей, наконец, удалось вытащить Зосима и Лейзерзона из машины. Назревал кровавый самосуд.

В этот момент на рынке появились солдаты. Они вместе с милиционерами сумели отбить Зосима у толпы, при этом многие хулиганы отчаянно сопротивлялись, а Юрий Чернышев ударил одного из милиционеров ногой в пах. Избитого Зосима перенесли в санитарную машину. Вывезти пострадавшего с места событий сразу не удалось. В дело снова вмешался Лисин. Он не только не давал «скорой помощи» уехать, но сумел забраться на нее, долбил костылем. Из машины вытащили медиков, а затем выбросили на землю Зосима[560]. Под призыв Лисина: «Топчи!», — истерзанного Зосима зверски избили. Бил и сам Лисин. Его лицо, одежда, ботинок были вымазаны кровью жертвы. Остановить это истерическое убийство не могли даже солдаты. (Они сумели спасти от избиения только Лейзерзона, который, судя по всему, оказался в другой «скорой помощи» вместе с Панькиным; тот не переставая ругался)[561]. Наконец, Лисин решил, что Зосим мертв. Он дал команду: «Ну, теперь хватит, уже готов»[562].

Толпа расступилась. Она добилась своего. Через пять часов после начала конфликта погром был прекращен совместными усилиями милиции и военных[563].

7. Следствие и суд

Результаты расследования дела о массовых беспорядках в Бийске, а точнее очередной открытый показательный суд, которые явно начали входить в моду в начале 1960-х гг., приходя на смену «полутайному» правосудию эпохи раннего Хрущева, были призваны продемонстрировать «отщепенство» и «звериный облик» врагов режима и произвести отрезвляющее впечатление на потенциальных бунтовщиков. В принципе, этот путь «воспитания народа» на «отрицательных примерах» очень скоро обнаружил свою неэффективность.

Специфика подавления беспорядков, волнений и бунтов в 40-е -50-е годы — немота властей, сопровождавшая обычно жестокую расправу. Никто не должен был знать о происшедших событиях, а попытки распространения слухов — жестоко пресекались. Учитывая масштабы страны — простое «замалчивание» событий было достаточно эффективным средством локализации конфликта. Информация просачивалась с трудом. И партийная верхушка всегда имела достаточны запас времени для «принятия мер». В большинстве случаев сигнал о конфликте просто не успевал дойти до заинтересованных конфликтных групп и предрасположенных к беспорядку районов. Население СССР могло противопоставить государственной машине контроля за информацией только слухи. В конце 50-х — начале 60-х гг. радиофикация страны сделала доступным и другой источник информации — западные радиостанции, вещавшие на Советский Союз. Но и они могли пользоваться только слухами. Даже если бы западные «голоса» попытались обострить ситуацию, нажимая на педаль «народного восстания», — эффективная система глушения передач, также как и слабая их доступность — прежде всего для тех, кто был готов к конфликтам, неизбежно отрезали бы сообщения о «вдохновляющих примерах» от тех, кто этими примерами мог и хотел воспользоваться. К тому времени, когда доступность приема западных радиостанций существенно выросла — изменилась социальная и политическая ситуация в стране — возник «симбиоз» населения и власти, а предрасположенность к конфликтам дошла до предельно низкой отметки.