Массовые беспорядки в СССР при Хрущеве и Брежневе - Владимир Козлов

5-9 октября 1961 г. состоялся второй открытый процесс. Место заседания перенесли в областной центр — город Владимир, общественные обвинители на суде не выступали. Приговоры были без смертной казни. Но все 9 подсудимых были осуждены на максимальный срок лишения свободы — 15 лет1. Особой пропагандистской шумихи вокруг этого процесса власти устраивать не стали.

Массовые беспорядки в Александрове и судебные процессы над их активными участниками не вызвали никаких политических реакций и со стороны «антисоветских элементов» (в отличие от Мурома). Вероятно, очевидный для всех криминальный характер этих событий, совершенно не облагороженных хоть каким-то подобием «политики», не мог вдохновить потенциальных «протестантов» на выражение недовольства, а подпольных «антисоветчиков» — на написание листовок. Но интерес у оппозиционных групп к событиям как Муроме, так и Александрове, безусловно, был. Известно, например, что участник одной из московских подпольных групп, студент вечернего отделения философского факультета МГУ Э.С.Кузнецов, узнав о волнениях в Муроме и Александрове, специально ездил в эти города, чтобы выяснить «не носили ли эти беспорядки политического характера»1. Подробности поездки нам, к сожалению, неизвестны.

Массовые беспорядки в двух городах Владимирской области, последовавшие практически один за другим и явно связанные между собой, вызвали бурную реакцию Москвы. 2 августа 1961 г., Бюро ЦК КПСС по РСФСР приняло постановление «О непринятии партийными и административными органами Владимирской области своевременных мер по пресечению хулиганских проявлений в городах Муроме и Александрове». 9 августа 1961 г. это постановление обсудил XII пленум Владимирского обкома КПСС. На пленуме выступил заведующий отделом административных и торгово-финансовых органов ЦК КПСС по РСФСР В.И.Тищенко. Опираясь на постановление бюро ЦК КПСС по РСФСР, представитель высшего партийного руководства сформулировал вопрос, который отныне будет часто повторяться в высоких партийных кабинетах: почему в Муроме и Александрове, где, «как и везде, имеются партийные, советские, комсомольские, профсоюзные и много других общественных организаций, тысячи активистов, имеются также административные органы, органы государственной безопасности, милиция, прокуратура, суды… кучка хулиганских элементов в течение продолжительного времени безнаказанно творила бесчинства. и даже втянула какую-то часть отсталого населения в эту историю?».

Пытаясь ответить на этот вопрос, Тищенко отметил явление, никогда официально не признававшееся коммунистами, — сосуществование с советской реальностью специфического и слабо интегрированного в эту реальность социума, который полностью или частично выпадал из сферы идейно-политического контроля КПСС. «Все это идет как будто бы по форме хорошо, — говорил заведующий отделом ЦК провинившимся владимирским коммунистам, — делаются доклады, проводятся митинги, собрания трудящихся, лекции, но по существу дело обстояло так, что мы не доходили в политической работе до каждого человека. Недостаточно общаемся с людьми, не знаем их запросов и настроений. Если посмотреть всю нашу политмассовую работу — доклады собрания, то всегда на этих собраниях присутствуют одни и те же люди, а люди, которые живут на окраинах, на этих собраниях не бывают»[536]. Партийные объяснения провалов в снабжении населения мясными и молочными продуктами, деликатно названные Пономаревым «недостатками», до этой «второй России» не доходили: «Люди сами объясняют все эти явления, а обыватели толкуют их по своему» [537].

Выводы, который сделали для себя партийные власти после событий в Муроме и Александрове, чрезвычайно важны для понимания советской тактики подавления народных волнений в первой половине 1960-х гг., особенно в Новочеркасске. Во-первых, попытка председателя Владимирского облисполкома Сушкова вступить в диалог с участниками волнений и перевести события в мирное русло была оценена в Москве как политическая ошибка и даже личная трусость. «Вместо принятия решительных мер против распоясавшихся хулиганов, — говорил на пленуме Владимирского обкома представитель Бюро ЦК КПСС по РСФСР Тищенко, — вместо того, чтобы поднять быстро на подавление бандитствующих элементов коммунистов, комсомольцев, рабочих и дружинников и намять бока этой шпане, — они начали уговаривать эту шпану, пытались проводить митинг среди этой распоясавшейся публики»[538]. Мирное предложение Сушкова действительно было отвергнута бунтовщиками. Сам Сушков какое-то время утверждал: «правильно сделал, что пошел в массы». (Впоследствии его, конечно же, заставили признать ошибки). В противовес Сушкову, высшее партийное руководство настаивало на совершенно однозначной оценке: «Разве это были массы? Это не выступление народа, а выступление банды, которая сумела вовлечь какую-то часть отсталых людей для того, чтобы усилить этот эксцесс» [539]. «Настоящую партийность», по оценке ЦК КПСС, проявила во время событий в Муроме и Александрове только охрана тюрьмы: «Их было мало, но они не растерялись, дали залп по бандитам, и это сразу отбило охоту у них» [540].

Руководство СССР фактически сформулировало наиболее предпочтительный для себя алгоритм действий на будущее: бунтовщиков народом не считать, даже если в толпе полно «несознательных» и случайных людей, а насилие, коль скоро события приняли массовую форму, применять без колебаний: «В таких случаях нельзя уговаривать хулиганов и идти в оборону, нужно идти в наступление». Любые другие действия (не только бездействие) достойны всяческого порицания. Этот сигнал партийным и советским руководителям всех уровней был подкреплен вполне понятным аргументом: сам факт возникновения во Владимирской области массовых беспорядков стал поводом для снятия с должности первого секретаря обкома КПСС, а также начальников управлений КГБ и МВД.

Продекларированные партийным руководством тактические предпочтения были основаны на завышенной оценке советской лояльности населения, преувеличении готовности коммунистов, комсомольцев, рабочих безоговорочно и активно выступать на стороне властей в экстремальных ситуациях. Партийные чиновники, бывшие очевидцами событий, например, секретарь Муромского горкома КПСС Макаров, в своих выступлениях на пленуме Владимирского горкома хотя бы намекали на вялость народной поддержки: «что это означает, десять бандитов громят советские учреждения, а 3 тыс. обывателей, в том числе с партийным и комсомольским билетом созерцают?»[541]. Однако партийное руководство страны, как покажут вскоре события в Новочеркасске, ошибочно считало, что, «если бы подняли рабочих, дружинников, вместо того, чтобы тратить время на уговоры, рабочие и дружинники быстро бы ликвидировали этот эксцесс. После митинга, который был проведен, рабочие возмущались, почему их не позвали на это дело, они говорили, что мы бы навели порядок, а товарищи надеялись на войсковые части, на которых не нужно было надеяться, ибо в этом не было необходимости» [542]. Ясно, что летом 1961 г., за год до событий в Новочеркасске, власти пребывали в плену иллюзий, переоценивали степень своей легитимности в глазах народа и наивно рассчитывали на активную поддержку рабочих в острых конфликтных ситуациях. В действительности же, хрущевскому режиму, совершавшему в начале 1960-х гг. ошибку за ошибку, вскоре придется апеллировать именно к тому крайнему средству подавления недовольства, к которому он прибег, хотя и без необходимости, летом 1961 г., - к армии.

Д.91241. л.9 Д.91241. л.2 Д.91241. л.56 Д.91241. л.297 об. Д.91241. л.116 Д.91241. л.47 Д.91241. л.297 об. Д.91241. л.73

ГЛАВА 13. БИЙСК-1961 ИЛИ БУНТ В БАЗАРНЫЙ ДЕНЬ (25 ИЮНЯ 1961 Г.)

1. «Пьяный базар» в Бийске и его завсегдатаи

Лето 1961 г. было урожайным на пьяные бунты и волнения. Среди них (наряду с Муромом и Александровым) оказались события в Бийске (Алтайский край). В этом городе типичный для советской системы конфликт между «экономикой» (выполнение плана) и «политикой» (кампания по борьбе с пьянством) завершился победой «экономики». Торговые организации, стремясь выполнить план любой ценой, игнорировали ограничения на продажу крепких спиртных напитков, а в выходные дни торговали водкой на рынке прямо с машин. Городской базар стал своеобразным «клубом» для всех окрестных пьяниц. Все знали, что на базаре, и особенно в воскресные дни, можно без труда достать выпивку. Всегда находилось и место для немедленного распития водки. Рынок был переполнен потенциально горючим социальным «материалом». Между милиционерами и местными хулиганами установились личные неприязненные отношения. Ситуация, подобная бийской, не была ни уникальной, ни специфически конфликтной. Пьяный «шалман» на базаре мог и дальше в больших количествах поставлять задержанных за пьянство и хулиганство в КПЗ местного отдела милиции, пока у местных властей в ходе какой-нибудь очередной кампании по борьбе с пьянством не дошли бы руки до «наведения порядка».