Формула всего - Евгения Варенкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты с тех пор и не веришь?
– Верю, морэ! Есть Бог на небе, и там он главный, а на земле – дьявол сильнее. По себе знаю. Он командир. Так навсегда. И шевелиться даже не думай! А я шевелился. Придумал – бежать, хоть и с клеймом, а была не была! Не мог выносить это больше, Драго. Мама тогда у меня умерла – ни от чего, от тоски, похоже. Хазу вспоминала. Я у тела ее ночь простоял, день – за сохою, а вечером все… Братья остались.
– Почему?
– А вот. Нас в семье было восемь сыновей, а Хаза одна. И где они все? Лишь она да я… Вот как то было! Я ее любил за всех восьмерых! В монастырь повел – боялся слово сказать, а потом не выдержал, стал кричать: «Да что же такое?! Железная ты, что ли?! Почему не плачешь?! Почему не кричишь?!» А она: «Я знаю – ты за мной вернешься, и мы уйдем». Так и сказала. Я ее обнял – как собственную жизнь! И вот ее нет, но она со мной.
– Ты правильно сделал, – сказал ему Драго, потому что Антощ хотел услышать именно это. Сам он не верил своим словам. Все перепуталось, все смешалось. Бейся, не бейся – разницы нет; вода или водка… Драго сидел притихший и дерзкий.
Выдра продолжил:
– Я разузнал, где логово у Бжезичко. Ночью шел, отсыпался днем. Насилу добрался. Спросил про Хазу одну, другую – они не знают, а третья знала! У нее у самой на Бжезичко был зуб. Он, как над ведьмою, над ней измывался – привязал к тарантасу и волок за собой, чуть душу не вынул. Она с нами бежала. Ирэнке звали. А тот Бжезичко недолго прожил, мне говорили. Ухлопал его кто-то – ножом под горло, глаза ему вырезал, рот набил грязью. Я ведь не злой, но, когда услышал, мне легче стало. Так ему и надо! А мы втроем перешли границу, потом Ирэнке от нас отбилась – ее в деревне один вдовец взял к себе жить. Пусть ей повезет! Давай за Ирэнке! Знаешь, за что он ее к тарантасу? За разбитый стакан!
– За разбитый стакан?
Подошла Марина, принесла поднос со свининой.
– Сколько он стоит? – Драго поднял опустевший стакан.
– Пятнадцать грошей.
Он вывернул карман, бросил на скатерть горсть медяков на сумму большую, чем пятнадцать, а потом, нисколько не претендуя на то, чтобы его поступок был замеченным со стороны, хватил стакан об пол.
– Посуда бьется к счастью, – одобрил Выдра.
– Еще? – спросил Драго.
– Еще, – согласился Антощ, и Марина подумала, что сейчас они перебьют всю посуду, но слово «еще» относилось к пустому штофу и означало «несите водки».
Она сказала:
– Перебора не надо.
– Не будет, милая. Я за все отвечаю, – Драго поднял глаза, и Марина кивнула – не то что поверила этим словам (или глазам), а как будто заранее выдала пропуск: «Перебор разрешен». Чем же еще она могла помочь? Больше ничем, но помочь хотелось, а вот почему – в этом Марина не могла бы признаться и самой себе.
Она кликнула прислугу и, распорядившись убрать осколки, вернулась к стойке. Практически тут же на ее месте нарисовался престранный тип в черной фрачной паре, когда-то модной, но давно изношенной и засаленной.
– Позвольте отрррекомендоваться, – произнес он с комичною вычурностью и апломбом. – Александр Александрович Тарелкин, борец за правду, вдоволь настрадавшийся. Можно с вами поговорить?
Он сел за стол, не дожидаясь ответа.
– Чего тебе надо? – спросил Антощ.
– Мне? – Тарелкин вдруг задумался. – Да как и всем – счастья…
– Слушай, давай без нас, – осадил салахор, но у Драго было иное мнение:
– Погоди. Что ты от нас хочешь?
– Ничего. Это был… порыв? Гм. Ну да – порыв! Я смотрю – цыгане. Ведь вы цыгане? И Марина мне говорила, что трое цыган у нее поселилось. Ведь она о вас? Марина – моя сестра. Она здесь хозяйка. Вы, если чего надо, скажите мне – я с ней все улажу.
– Мы сами можем все уладить, – отрезал Выдра. – Хочешь что-то спросить – спрашивай.
– Хорошо, – собрался Тарелкин. – Зачем вы посуду били?
Цыгане переглянулись и, прежде чем успели что-либо ответить, Александр Александрович ответил сам:
– Ведь наверняка из-за женщины и какой-нибудь истории? Признайтесь, что из-за женщины?!
– Почему ты так думаешь? – спросил Драго. Ему понравился этот чудак – безобидный и оригинальный, глупо-восторженный.
Антощ, напротив, слушал Александра Александровича, сморщившись, словно тот поминутно его угощал ложкой рыбьего жира.
– Я вам все объясню – потом, все-все-все! Если вы попросите; да меня и просить не надо – такой я удобный собеседник. Но сначала мне хотелось бы у вас поинтересоваться…
– Давай на ты, а?
– Давайте, – Тарелкин замолчал, очевидно, прикидывая, пускаться ли ему в дальнее плавание или так – помыть ножки.
Марина стучала на огромных счетах и старалась вовсе не смотреть на брата, однако его непроизвольно громкий голос постоянно привлекал к себе внимание – и не только ее, но и всех посетителей.
– Скажите, а правду ли цыганки гадают?
– Ничего себе вопросы! – воскликнул Выдра.
Тарелкин тут же поспешил пояснить:
– Мне ведь почему это интересно – нагадала мне цыганочка одну перемену. Да какую перемену? – Настоящую бурю! Все старье – на слом! А я сомневаюсь: стоит ли ждать, что такое сбудется?
Выдра равнодушно смотрел куда-то мимо Тарелкина, а Драго ответил вопросом на вопрос:
– Сам-то как думаешь?
– Я не думаю. Чтобы думать, надо знать, а я не знаю.
– Тогда послушай – тебе у женщин это надо спросить. Мы не гадаем.
– Немужское дело, – подтвердил салахор.
Александр Александрович сделал лицо, словно он раскусил какую-то хитрость:
– А сами вы не знаете?
– Мы не знаем?! – это был Драго. – Борец за правду, я тебе скажу: цыганские секреты – только для цыган. Эти секреты такого стоят, что у Герцога целой казны не хватит!
– Клянусь конями! – Выдра перекрестился.
Тарелкин не понял, что с ним играют, и продолжал на полном серьезе:
– И все же бывает, что нагадают, а оно не сбылось?
– Все бывает!
– Стало быть, моя участь еще не решена?!
Драго улыбнулся:
– Друг, а что же тебе нагадали?
Тарелкин с кокетливой скромностью смутился и потупил взгляд.
Антощ настоял:
– Взял вожжи – трогай.
– А-а-а! – неожиданно громко воскликнул Александр Александрович. – Попались! Я так и знал! Вам тоже интересно! Еще бы нет! Это всем интересно!
– Да что же?
– Женщины
