Напряжение - Андрей Островский

— Гоша, что ли? — сказал он, вопросительно взглянув на Шумского.

— Что за Гоша? — нетерпеливо спросил Шумский. Его бросило в жар от услышанного имени. — Как его фамилия?

— Фамилию я его не знаю. Знаю, что Гоша, и все…

— А не ошибаетесь?

— Нет, молодой человек, не смотрите, что я стар. Глаза у меня хорошие, до сих пор очки не признаю, — говорил Кравцов стариковским, надтреснутым голосом. — И зрительная память на лица редкая: мне один раз взглянуть на человека — всю жизнь буду помнить.

Кравцов встречал Гошу у Потапенко дважды. И оба раза у него создавалось впечатление, будто Потапенко недоволен приходом Красильникова. Потапенко разговаривал с ним скороговоркой и быстро выпроваживал в коридор.

— После первой встречи вы поинтересовались, кто это?

— Да, я спросил Аркадия. Он мне ответил, что есть тут у него один такой парень Гоша, который отдал ему чинить пиджак…

— Вы видели этот пиджак? — с живостью спросил Шумский, прерывая Кравцова.

— Видел. Очень ветхий, если память не изменяет, коричневый.

— Не этот ли?

Кравцов, усмехнувшись, посмотрел на пиджак, сказал:

— Я говорил, что у меня хорошая зрительная память на лица, но не на вещи. Прошло уже много времени, я могу спутать.

— Ну хорошо, — продолжал Шумский, — Гоша отдал чинить пиджак, и что дальше?

— Пиджак был, как я уже сказал, старый, работы требовал много, Аркадию она была невыгодна, и он, по-видимому, вместо того чтобы отказаться, тянул — не возвращал и не чинил. Так я понял, потому что второй раз Гошу я встретил у Аркадия через месяц, если не больше, а пиджак все висел. Но тогда у нас с Аркадием разговора об этом парне не было. А вот потом, еще через некоторое время, опять попался мне на глаза этот пиджак, и я спросил Аркадия, когда же он все-таки думает им заняться. Аркадий раздраженно сказал: «А ну его, хлам; может быть, я вообще не буду чинить».

— Когда у вас был этот разговор?

Кравцов потер переносицу, поморщился:

— Трудно сказать, в июне или в начале июля…

— А может быть, раньше, в мае?

— Нет, только не в мае. В июне я приехал из дома отдыха, а разговор был после того, как я вернулся.

— И в этот день вы видели Гошу? — спросил Шумский, проверяя Кравцова.

— Нет же, не видел. Я вам сказал, что меня удивил так долго висящий на одном месте пиджак, а потому я заинтересовался его судьбой.

Шумский удовлетворенно кивнул.

— В самом начале вы говорили о сложившемся у вас впечатлении, будто Потапенко был недоволен приходом Гоши. Почему?

— Меня это тоже удивило, — охотно ответил Кравцов, — потому что Аркадий — человек мягкий, гостеприимный, компанейский. И я задал ему тот же вопрос: «Почему?» А он мне знаете что ответил? «Не лежит у меня к нему душа, ненадежный он какой-то. У меня ведь патента нет, так шью, а он стукнуть может».

— Почему у Потапенко сложилось такое мнение о Красильникове?

Кравцов промычал что-то неопределенное, развел руками:

— У каждого человека могут быть свои причины подозревать в чем-то другого, но я не спросил Аркадия это его дело.

За разговором Шумский не заметил, как надвинулись и сгустились сумерки. Он перестал различать черты лица сидящего напротив Кравцова, видел только контуры его головы, сутулого тела. Шумский зажег настольную лампу и, не переставая слушать, заполнил Кравцову повестку с вызовом на следующий день.

— Все, что вы сообщили мне сегодня, повторите, пожалуйста, завтра, — сказал он, поднимаясь, и увидел изумленные, напуганные глаза Кравцова. — Ничего, ничего, придется повторить, так нужно следствию…

Утром пришла Назарчук. Изотов расстелил перед ней на столе коричневый в полоску пиджак, взятый у Потапенко, и она подтвердила, что видела этот пиджак на Красильникове. Потом явился Кравцов, сел на этот же стул, на котором сидел накануне, и, все еще не представляя отчетливо, зачем он понадобился, настороженно ожидал чего-то.

Озабоченный Шумский, не обращая на него внимания, говорил по телефону, внезапно выбегал куда-то из кабинета, возвращался, снова звонил… Наконец он сел и, подперев кулаком подбородок, словно восстанавливая что-то в памяти, сказал Кравцову после недолгого молчания:

— Сейчас вам предстоит встретиться с человеком, хорошо вам знакомым. От вас требуется одно: говорить все, что вы знаете, откровенно и чистосердечно. — Шумский улыбнулся, больше из надобности, чем по желанию. — Задача предельно простая и легко выполнимая.

Кравцов хотел что-то ответить, но ввели Потапенко, и он осекся. Потапенко грузно сел, едва взглянув в сторону свидетеля.

— Аркадий, — позвал Кравцов, думая, что Потапенко не заметил его

— Вы, я вижу, знакомы, — сказал Шумский, наблюдая за выражением лица Потапенко. Оно было непроницаемо, глаза устремлены вниз.

— Давненько, еще с войны, — охотно ответил Кравцов.

Потапенко нехотя кивнул.

— Мне необходимо выяснить у вас одну деталь, — сказал Шумский и вынул фотографию Красильникова. — Скажите, кто это?

Потапенко скривился, отвел глаза.

— Вы мне показываете уже в сотый раз, — проворчал он. — Я уже сказал, что не знаю этого человека…

— А вы? — повернулся Шумский к Кравцову.

Кравцов в замешательстве молчал; Шумский, боясь, что Кравцов сдастся и начнет говорить совсем не то, что накануне, сказал, разделяя слова:

— Вам знаком этот человек?

— Знаком… То есть, кажется, я его видел… — запинаясь, начал говорить Кравцов, с опаской поглядывая на Потапенко, который сидел, положив локти на колени и сцепив пальцы.

— Знаком? Или кажется?.. — строго спросил Шумский. — В этих фразах большая разница.

— Знаком. Это Гоша… Кра… Красильщиков вы сказали?

— Говорите только то, что твердо знаете, — заметил Шумский. — Значит, Гоша, фамилия вам неизвестна. Где вы его видели?

— У Аркадия…

— Ну что ты мелешь? С перепоя, наверно, не проспался?! — вскричал Потапенко. Он резко выпрямился и ненавидяще смотрел на Кравцова. — Когда ты мог у меня его видеть? Мало ли шляется по улице всякой шантрапы, так что, все, по-твоему, приходят ко мне? — качнулся в сторону Шумского. — Не слушайте вы этого пропойцу. Подонок он, бродяга, сволочь, дерьмо… Шкура продажная…

— Аркадий, — укоризненно проговорил Кравцов, уязвленный грубостью Потапенко, — это же Гоша! Помнишь, в тот вечер ты спалил чьи-то брюки? Я вошел, а ты с ним о чем-то разговаривал и забыл про утюг; спохватился, когда уже запахло паленым. Неужели не помнишь? Ты сразу выпроводил гостя, а я спросил, кто этот молодой человек. А ты сказал, что он принес тебе лицевать пиджак, ты его принял, а теперь не знаешь, как от него избавиться, больно уж он старый…

— Какой Гоша?! Какой пиджак?! — в бешенстве кричал Потапенко; он весь трясся, ему не хватало воздуха.

— Вот этот… И вообще не надо истерик, Потапенко, спокойно, — сказал Шумский.

— Я его в первый раз вижу…

— Вот так так, — усмехнулся Шумский. — Это уж вы перебираете. Как говорят, двадцать два… Нельзя же так бесстыдно врать. При обыске вы заявили, что это ваш пиджак, теперь вы утверждаете, что вообще его не видели. Как же так? А между прочим, еще один человек подтвердил, что это был пиджак Красильникова. Вот, почитайте показания.

Потапенко с жадностью прочел протокол допроса Назарчук и снова принял прежнюю позу: голова безвольно опустилась, кисти рук повисли над полом. Стало тихо.

— Так что же? Я жду вашего ответа, — сказал Шумский, подождав некоторое время, и опять поднял фотографию: — Знали вы этого человека?

— Может быть, и знал, — глухо проговорил наконец Потапенко, не двигаясь.

«Ну вот, голубчик, всему приходит конец», — с удовлетворением подумал Шумский. Он был возбужден, и возбуждение это скрадывало страшную усталость, которую он ощущал на протяжении последней недели.

— Что значит «может быть»? Да или нет? Знали или не знали?

— Знал…

— Его имя? Фамилия?

— Гоша… Георгий Красильников. Отчества не знаю.

— Вот это мне и важно было выяснить, — сказал Шумский и кивнул Кравцову: — Вы свободны.

Бочком Кравцов прошел мимо Потапенко, не спуская с него глаз, и аккуратно прикрыл за собой дверь.

— Эта записка адресована Красильникову? — продолжал Шумский.

Потапенко снова вскочил, прижал кулаки к груди.

— Не писал я ему записки, поверьте, не писал, не писал, не писал! — и заплакал. — Я вам все говорю, как есть, вы же сами видите…

— Вижу, — криво улыбнулся Шумский. Он был невозмутим. — Кому же вы писали ее?

— Я сказал… У меня есть еще один Гоша, приятель мой, — плачущим, просительным тоном говорил Потапенко, — Гоша Кашеров, ему я и писал, ему…

Шумский не выдержал, гневно хлопнул ладонью по столу:

— Прекратите валять дурака, Потапенко! Уж если врете, то запоминайте, что врете. Совсем недавно ваш приятель носил фамилию Каширский, а теперь он стал Кашеровым. Как это понимать? Или вы сознательно издеваетесь над нами? Каширского в природе не существует. Понятно? А Кашерова, я уверен, тоже, но мы сейчас это установим. — Шумский схватился за телефонную трубку, вызвал Изотова и попросил немедля навести справки о Кашерове. — Вам надо было взят фамилию попроще, что-нибудь вроде Иванова, Петрова или Сидорова. Смекалки не хватило… Тогда нам пришлось бы поработать основательнее. Еще на неделю-другую оттянули бы окончание следствия. Но ведь это не меняет сути дела.