Страшный суд - Станислав Гагагрин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Хотелось бы взглянуть на вашу маму, сэр», — смело и опасно подумал Майкл Джексон.
Глава одиннадцатая
ИЗДАТЕЛЬСКИЕ ТРЕВОГИ, ИЛИ СНОВА О ВЛАСТИ
Из страшного параллельного мира Гражданской войны я вернулся в тот день, когда Геннадий Иванович Дурандин привез из Электростали сигнальный экземпляр первого тома Библиотеки «Русские приключения» — так мы зашифровали Собрание моих сочинений.
Превращений с этим изданием было множество, хоть отбавляй… А все моя скромность, черт бы ее побрал! Внушили мне во время оно, крепко внушили с детства, что именно скромность, сие качество украшает большевика, навсегда сформировался в моем сознании этот нравственный комплекс.
А что, и примеров таких из большевистской жизни мы знали премного.
Тут и нарком продовольствия Цюрупа, упавший на заседании народных комиссаров в голодный обморок. И Железный Феликс, работавший так, что забывал пообедать. И скромный быт Владимира Ильича. И товарищ Сталин с его репродукциями из журнала «Огонек» на стенах Кунцевской дачи…
Знают ли мои читатели, замордованные плюрализмом — ну и словечко! — так называемых демократов, что когда умер вождь советского народа, его похоронить было не в чем? На мертвого Иосифа Виссарионовича шили мундир генералиссимуса, которого он в реальной жизни даже не видел, а в описи личного имущества Сталина значится поношенная шинель, стоптанные сапоги, две пары штанов и четыре курительные трубки…
И собственных детей товарищ Сталин в америках и швейцариях не обучал, это точно.
Вот и я пять лет уже издаю книги, а неизданных моих романов числится аж целых шесть или восемь, не меньше, в точности и не упомню…
Стесняешься себя печатать, скромный ты козел, Станислав Гагарин!
Кто тебе поверит, что за роман «Вторжение» ты не получил еще ни копейки, хотя весь тираж его почти уже продан… И за «Контрразведчика» не получил, хотя тот вот уже третий год как вышел в свет в третьем томе «Современного русского детектива» и разослан уже сотне тысяч подписчиков… А роман «Умереть без свидетелей» в пятом томе «Русского детектива», или романы «Третий апостол» и «У женщин слезы соленые» в первом и втором томах «Русского сыщика»?
Конечно, тут вопрос не только и не столько этический, сколько экономический… Одинокий Моряк думает прежде всего о производстве. Возьми он для личных нужд и целей эти гонорары — будет подорвана материальная база Товарищества Станислава Гагарина, застопорится выпуск книг, а этого допустить нельзя: соотечественники ждут очередных сыщиков, жаждут взять в руки и раскрыть новый том Библиотеки «Русские приключения».
Так вот, об этих самых превращениях. Сериал был задуман как Собрание сочинений Папы Стива изначально. Планировали мы дюжину томов. Но, увы, не влезло туда написанное мною. Сделали восемнадцать книг, так и объявили в подписке… Опять не входит, изрядно налудил плодовитый Карлсон.
Тогда остановились на двадцати четырех томах, состоящих из четырех циклов — «Шпионские романы», «Фантастика Станислава Гагарина», «Романы морских, житейских и криминальных приключений» и «Военные и исторические романы». И это только художественные произведения!
Примечание от 17 ноября 1993 года. Прикинули мы с Галиной, любимым моим главредом, когда вышел первый том, и поняли: не влезет написанное Папой Стивом и в две дюжины книг. Но решительный Станислав Гагарин не стал долго ломать голову.
— Объявим Собрание моих сочинений в тридцати томах, — круто сказал он.
Прежде мне казалось, что люди не станут подписываться на сочинения Станислава Гагарина, кому известен этот борзописец, но первые же письма соотечественников развеяли сомнения. Народ хотел читать именно Папу Стива!
Итак, первый том Собрания гагаринских сочинений мы получили.
К этому времени я поселился уже в Переделкинском Доме творчества, куда и предписано было мне явиться на встречу с Вождем всех времен и народов, туда и привез мне первый том — порадовать друга и шефа! — Геннадий Иванович Дурандин.
Едва я принял из рук моего верного соратника привезенную им книгу, то понял сразу: Собрание сочинений получилось… Конечно, еще впереди главные заботы и хлопоты, ведь появился на свет только первый том, но ведь недаром придумано народом: почин дороже денег. Будут, будут и второй том, и третий, и надцатый. Будет и тридцатый: ибо прикинули мы с Галей Поповой, повторяю, и пришли к выводу: двух дюжин книг для того, что налопатил Станислав Гагарин, не хватит…
Тридцать так тридцать! Я не стал брать в голову будущие проблемы, и, порадовавшись первенцу немного, укоротил душевную праздничность и принялся дописывать «Страшный Суд».
В Переделкине мне понравилось. Устроили меня в старом корпусе, где удобства в коридоре, несуразную четырнадцатую комнату я сменил на двадцать первую, хотя и поменьше, но более приемистую к присущему мне ладному психическому пространству. Но и здесь я не задержался. Директор Дома творчества, Александр Алексеевич Николаев — дай Бог здоровья ему! — помог мне перебраться в новый корпус, где три года назад я тянул уже один срок и писал тогда сценарий фильма «Парни из морской пехоты», а также «Стулья для России» — ответ Солженицыну.
Поселили меня в нумере сто двадцать втором, на нижнем этаже, толково здесь все, удобно, достаточно просторно и, разумеется, тихо. Только и писать… Да и Отца народов можно принять, если Сталин захочет появиться здесь сам, но могет быть и так, что вождь вызовет меня на явку в Москву, Одинцово с Власихой или то же Солнцево, кварталы которого раскинулись за полотном железной дороги.
Я много гулял по окрестностям, косился на писательские дачи, укрытые за высокими заборами гектарные участки строевого леса, ходил на платформу Переделкино за яблоками и грушами, молча, не вступая в разговоры с соседями, съедал литфондовские обеды и ужины, много читал, но и на сочинительскую работу оставалось время тоже.
Задним числом я записывал события, уже произошедшие, в частности про визит Вещего Олега, с которым мы толково посудачили о великом открытии Льва Гумилева.
Через несколько дней приехал давнишний мой знакомец, поэт Александр Говоров, и теперь мы стали разгуливать по переделкинским пенатам вдвоем.
Прожив несколько дней в Переделкине в ожидании встречи с вождем, я не раз и не два проникался чувством искренней благодарности к Иосифу Виссарионовичу за то, что предписал мне явиться именно в Дом творчества. Мне вдруг представилось логичным и духовно обоснованным писать о Конце Света именно здесь, в знаменитых литературных местах, так или иначе осененных музой, пусть и была сия муза для некоторых обитателей дачного городка не воздушной призрачной красавицей Девой, а грубой и циничной хамкой-бандершей из номенклатурного литсекретарского буфета.
— Навозну кучу разрывая, — сообщил во время оно Иван Андреевич Крылов, — петух нашел жемчужное зерно…
Далее сюжет бессмертной басни двигался в ином русле, но вышеприведенную строчку я вспомнил, когда подумал о том, что она так кстати в связи с тем, что именно в Переделкине я открыл для себя поэта Сашу Говорова, положив для себя обязательно познакомить его при случае с Отцом народов.
Если, разумеется, тот явится в Переделкино…
Но Сталина не было.
Я съездил в Москву, чтобы получить 5 ноября премию МВД России, принял множество поздравлений. 19 ноября был с Верой и Дурандиным в концертном зале «Россия» на ментовском празднике, еще раз порадовался выходу в свет первого тома Собрания сочинений Станислава Гагарина, прихватил в Переделкино экземпляр, чтобы подарить вождю, прошел день одиннадцатого ноября, резво пробежало двенадцатое, оставалось всего пять минут до полуночи, когда я вывел на листе бумаги вот эти строки, а Сталина не было.
Я уже подумывал о том, что встреча не состоится, хотя мой приезд в здешний Дом творчества вовсе не был напрасным, он делает возможным пропитать окончание романа непередаваемым сочинительским воздухом знаменитого края, и даже мимолетные встречи с бравым суперморяком Юрием Тарским, разведчиком и китаистом, предоставившим в мое распоряжение десятка два не известных мне значений китайского слова хуй, русофилом Раулем Мир-Хайдаровым, милым автором исторических баек Сергеем Алексеевым, московским шакеспеаром Львом Корсунским, беспричинно, но перманентно ненавидящим меня Виктором Устьянцевым, сидящей со мною за столом прибалтийской супругой Радия Фиша, целой ордой средних азиатов, прибывших спасаться в Россию, которую они в последние годы кляли последними словами, похмельным поэтом с украинской фамилией, успевшим обратиться ко мне с попыткой выклянчить денег на поправку головы бутылкой сухенчика и назвавшего меня при этом Сергеем Ивановичем, поэтом Николаем Доризо, одинцовским земляком Львом Перепановым, и обросшим густой бородой младшим братом Вайнером — привычный колорит Писдома и кулуаров резиденций с улицы Воровского и Комсомольского проспекта, перенесенный в Подмосковье — обязаны были на особицу подсветить финальные главы романов «Гитлер в нашем доме» и «Конец Света», составляющих вкупе «Страшный Суд».
