Страшный суд - Станислав Гагагрин

Княжеский мат прозвучал как реквием по заокеанским силам зла и новейшего катаризма.

— Западный мир, который веками называл себя христианским, давно перестал быть таковым, — продолжал я мысль Вещего Олега. — Запад духовно прогнил насквозь и бесповоротно. Это даже не требует никаких доказательств… А Россия, сходная с Западом по уровню технической культуры, сохранила собственную нравственную стать, осталась страной христианской.

Конечно, речь идет не о внешнем соблюдении церковных обрядов. В Соединенных Штатах Америки девяносто восемь процентов якобы религиозных людей, во всяком случае, они приписаны той или иной конфессии… А фули толку?

Тот же Станислав Гагарин, который не был крещен в детстве, полагающий себя атеистом, коммунист, не чурающийся желания зайти в храм и поставить свечку за упокой родителей, куда больше христианин, нежели миллионы западных жителей, носящих на груди крестики и не пропускающие ни одной воскресной обедни.

— И потому Западу само существование такой России колет глаза! — подхватил великий русский князь. — Я вот тут подумал: не предложить ли на очередном Совете Зодчих вселенский развод вам устроить… Неймется им, европейским паразитам, да и только! Как убедить их оставить Россию в покое…

— Запад есть Запад, а Восток есть Восток, — усмехнулся Станислав Гагарин и почувствовал, что гость собирается оставить его дом.

— Вы, русские, должны твердо усвоить: необходимо не просто с трепетным тщанием изучать духовное наследство, оставленное вам предками, и в первую очередь «Слово о законе и благодати Иллариона», которое каждый российский школьник обязан знать наизусть, — сказал князь Олег, мельком взглянув на часы. — Жизненно важно оживить утраченные традиции, усвоить душевно не только философскую, хозяйственную, политическую, но и бытовую культуру предков. Вы забыли, как по-русски пить и есть, как украшать собственное жилище, петь хором в застолье и в праздники русские песни… Плясать безудержно и бесшабашно, наконец!

Тупой дебил, который в телеящике кусает сниккерс, вызывающий — по свидетельству авторитетных медицинских экспертов — у мужчин импотенцию, уже доводит обывателя до судорог и корчи, вызывает психическую аллергию к существу жизни. Только никто пока не протестует, не требует, чтобы детям показывали, если без рекламы на лжевидении не обойтись, хотя бы знаменитый тульский пряник.

Что я мог возразить Вещему Олегу? И потому, опустив голову, понуренно молчал.

Ущипнув себя за мочку уха и сообразив, что полет лимузина среди звезд не галлюцинация и что сам он все еще жив и здоров, Майкл Джексон повеселел.

Человеком он был трезвым и практического ума, эдакий стопроцентный янки, который и в огне не горит, и в воде не утонет, и при дворе короля Артура бизнес изладит, чтобы налудить и прибавить к банковскому счету энное количество гринов, то бишь, зеленых.

И хотя госдеповский и церэушный посланник русский язык изучил дотошно, вон и поговорки, идиомы, крылатые метафоры коллекционировал, а душевности русских, их простодырства, широты, особого образа мышления не воспринял, в отличие, скажем, от немцев, которые, пожив в России достаточно долго, становятся заядлыми русопятами.

Нет, Майкл Джексон истово сохранял заокеанский иммунитет, не давая русской ментальной заразе захватить его в полон. Он еще в Штатах, изучая язык и историю России, памятуя о немецком опыте, положил себе за правило не расслабляться, противостоять магическому напору «великого и могучего», следить за прочностью барьера, который он воздвиг в собственном сознании, чтобы не дать коварному русскому влиянию застать его, Майкла Джексона, врасплох.

И поскольку генетическая память постоянно питала его мозг веками воспитуемой ненавистью к древним и сегодняшним русам, к славянским племенам и непредсказуемым их предводителям, не позволившим предкам Джексона создать на берегах Днепра, а затем и Москвы-реки, новую химеру, Майклу было нетрудно при внешней языковой похожести оставаться тем, кем он неизменно был, завзятым и непримиримым ломехузом, активно действующим агентом Конструкторов Зла.

Меж тем с черным лимузином прямо на глазах происходили изменения. Салон автомобиля принялся постепенно расширяться. Подволок неудержимо умчался вверх, окна удалились влево и вправо, непроницаемая перегородка, отделявшая водителя, убежала вперед и превратилась в стену комнаты, оклеенную веселенькими обоями с игривым орнаментом-рисунком.

Света прибавилось, и Джексон мог теперь явственно различить на стенах тайного, каббалистического толка изображения. Впереди обозначилась дверь, в которую вошел давешний молодой шоферюга, так любезно и предупредительно открывший Джексону дверцу лимузина в аэропорту.

И хотя внешне водитель не изменился, Майкл сразу проникся осознанием того, что перед ним появился босс, и некая сила уже заставила его проворно вскочить с широкого дивана, в который превратилось автомобильное сиденье.

— Еще раз хау ду ю ду, мистер Джексон, — приветливо и вместе с тем отстраненно обратился к пассажиру-гостю странный водитель, превративший салон лимузина в просторную гостиную, достаточно старомодного, времен нового курса, интерьера, уютного, впрочем, располагающего к задушевной беседе. — Как вам леталось, дружище?

— Благодарю вас, сэр, все было прекрасно, сэр, — заверил босса находящийся в некоем мандраже прибывший из России советник.

У него хватало ума сообразить, что принимает его оченно высокое начальство.

— Вы правы, — кивнул загадочный молодой человек. — Имею честь быть хозяином всех ваших знаменитых боссов, включая парня, который временно проживает в доме номер одна тысяча шестьсот на Пенсильвания-стрит.

Майкл Джексон судорожно наклонился, чувствуя, что душа опустилась у него ниже пояса и запуталась между ногами.

— Не обращайте внимания на мою внешность, — продолжал хозяин всех хозяев. — Я гораздо, — тут он позволил себе усмехнуться, — гораздо старше вас… И вы, Майкл, можете называть меня мистером Девилом. Попросту, как говорится, и без затей.

— Вас понял, мистер Девил, — бойко ответил Джексон.

Слава сатане, наконец-то ситуация определилась, и Майклу стало понятно, что ему позволено предстать перед недоступным для простых смертных ликом Самого.

Сам, тем временем, повел рукою, и прямо из пола возник разнообразно сервированный, заставленный блюдами и напитками стол и два стула в придачу, интимный такой причал для тихой стоянки и уютного отдохновения для двух испытанных океаном Летучих Голландцев.

— Присаживайтесь к столу, Майкл, — простецки произнес мистер Девил, сразу задавая манеру и стиль общения. — Расскажите мне в непринужденной обстановке за Россию…

Джексон, ощутивший некую внутреннюю дрожь, когда услышал имя того, кто еще недавно находился в облике водителя из ЦРУ, ныне почувствовал себя вдруг успокоившимся и даже умиротворенным.

Теперь он уже не сомневался, что сказочный летающий лимузин, превратившийся в уютную гостиную, в которой вон уже и камин с пылающими поленьями образовался, загадочные метаморфозы, кои Майкл наблюдал в истекшие последние минуты, никакого отношения к Организации, дислоцированной в вашингтонском пригороде Лэнгли, не имеют.

Он и прежде догадывался и даже получал примечательные знаки того, что помимо госдепа и ЦРУ ему приходится работать и на третью, куда более могущественную сторону. И Майкл был достаточно современным, чтоб не ждать средневековых эффектов, сопровождающих появление этой силы, снабженной традиционной парой рогов, хвостом с раздвоенным концом, парой звонких копыт и неистребимым запахом серы.

И то, что он видел сейчас, казалось ему вполне пристойным, истинно соответствующим такому джентльмену, каковым полагал себя Майкл Джексон, закономерно оборачивалось потрясной модернягой.

— Чувствую, вы достаточно освоились с обстановкой и готовы начать рассказ, — поощряюще улыбнулся радушный хозяин.

Он повел рукой, и на столе появились стаканы с напитками.

— Ваш любимый «Длинный Джон» с содовой, Майкл, — улыбнулся мистер Девил.

…Разговор был сердечным и откровенным.

Мистер Девил оказался настолько неплохо осведомленным в делах России, что молодому его помощнику казалось порой, что старший коллега и наставник, его главный босс наконец, незримо присутствовал при всех его, Майкла, проделках, совершенных им в Московии, и даже направлял руку, нацеливая, находился рядом в трудные минуты, как в последней, к примеру сказать, весьма непростой, октябрьской операции.

— Главная наша опасность в России — патриоты, — сказал босс, находящийся в обличье молодого и красивого парня. — Или как они теперь себя именуют — отечестволюбы… Их любовь к России у меня и моих товарищей по Совету Конструкторов вот где сидит…