Родные гнездовья - Лев Николаевич Смоленцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мы будем жаловаться, — вскочил Терентьев.
— Я в этом не сомневаюсь, господа, ибо, кто плохо работает, тот хорошо жалуется.
* * *
С приездом Руднева и Писахова Журавский вновь окреп и распрямился. Приезд их был ошеломительным и освежающим, как порыв свежего ветра в предгрозовое удушье.
— Ну, брат, заварил ты кашу... А тут еще Шидловский примчался в Петербург и пошел сразу к светлейшему, к президенту академии Георгию Михайловичу, — рассказывал Руднев. — Платон Борисович ринулся к Тян-Шанскому, Шокальский — к графу Игнатьеву, Голицын — к Кривошеину. Шидловский умолчал, когда выхлопатывал нам с Писаховым бесплатный проезд к тебе, но Риппас шепнул мне, что через Голицына он подкинул министру Макарову кое-что против Сосновского... Того скоро турнут из губернии... Затея с выставкой — это Шидловский. Он же устроил твое членство в выставочном комитете.
— Дмитрий, надо помочь Нечаеву. У него шестеро детей, — попросил друга Журавский. — Как бы ему устроить поездку в столицу...
Андрей рассказал Рудневу о помощи Нечаева станции, о его борьбе за справедливость, о том, что его уволили из казначейства, не дав доработать до пенсии всего полтора года.
— Признав за тобой правоту, они обязаны восстановить его на работе! — не выдержал Руднев.
— Без Петербурга они этого не сделают, — заверил его Андрей.
— В таком случае пусть едет с выставочными экспонатами, а там я ему помогу... Помогу, Андрей, обязательно!
* * *
Журавскому пришлось все дела по строительству взвалить на плечи Василия Захаровича, а самому заняться делами выставки. С присущей ему энергией он взялся за отбор экспонатов быта и культов ненцев, печорской старины. Соловьеву он поручил подготовить все самое лучшее и внушительное, что было выращено им. Нечаева послал к охотникам, чтобы те отловили все то, что водится в здешних местах. Писахова уговорил выставить свои картины.
Через три недели Руднев, Писахов и Нечаев поплыли в Кую, а там в Архангельск и Петербург. Вскоре пришли от них письма.
«Дорогой Андрей Владимирович! — приветствовал Писахов. — Как вы живете?.. Неужели вас все еще бьют обстоятельства? На выставке у нас почти все готово, но все разбросано. Экспонаты: с‑х опытной ст. — в «Сельскохозяйственном отделе», собаки, орлы и другое зверье — отдельно и далеко от чего-либо северного и охотничьего, словом, «ни к селу ни к городу». Главный отдел Севера в «Кустарном павильоне», это две версты от собак и с.‑х. отдела.
Мои картины: 3 — в «с‑х», 5 — в «Кустарном» и 52 — в «Художественно-историческом» отделах.
Итак, общей цельной картины Севера нет... Но мирит меня со всем Северный отдел и возможность говорить о Севере».
«Дорогой мой Андрей! — писал тут же Руднев. — Рад бы порадовать, да нечем: орлы, куницы, бурундуки, песцы, собаки дошли не в лучшем виде, и здесь пришлось с ними повозиться... Когда пришли собаки и куницы, вся эта компания генералов-устроителей набросилась на меня — отдай! Посыпались упреки, обиды... Отделом Севера они и не думали заниматься... Людей по выходным дням тьма, и есть интересующиеся серьезно, но и тащат тоже, особенно из самоедского быта...
Государь выставку оглядывал бегло — очень его отвлекала свита. Остановился у нашего с‑х павильона и сразу сказал: «А, это господин Журавский — помню». Подарили мы ему твою книгу...
Картины Писахова государю не показывали, а жаль — он очень талантлив и мил».
* * *
Арсений Федорович вернулся из Петербурга по первому санному пути с радостными и тревожными вестями: его восстановили в должности уездного казначея; Печорская станция удостоена золотой медали «За развитие овощеводства в арктической зоне»; художнику Писахову присуждена серебряная медаль.
— Ефрем Кириллов подал прошение царю на покупку всей Большеземельской тундры с Северным Уралом, — продолжал выкладывать новости казначей. — Об этом Риппас просил предупредить вас особо: прошение как коммерческая тайна частного лица держится под секретом и прошло уже губернские канцелярии и министерство сельского хозяйства. За ним стоит Рябушинский со своими миллионами.
— Вот как! — вскочил Журавский. — Богатства Печорского края, кладовые России — в частные руки! Кто потворствует этому?
— Трудно все знать в дьявольской игре камергера, Тафтина, Кириллова, Рябушинских, — вздохнул Арсений Федорович. — Вот, может, тут ответ, — передал он плотный толстый пакет Андрею. — Токо, Андрей Владимирович, тайна тут какая-то: уж больно беречь его, пакет-то, наказывал мне Платон Борисович. Пуще глаз беречь велел... Я пойду с гостинцами к детям — поднялись, гомонятся за стенкой, слышат дядю Арсю. Кто с ими? Оленька? — прислушался Арсений Федорович к шумам в другой комнате.
— Она, бедная: и станционных работ уйма, и с ними...
— Женился бы ты, Андрей... Что уж Верку-то ждать...
— Ладно, ладно, — машинально отвечал Андрей, погрузившись в чтение и сразу забыв о Нечаеве.
«г. Москва. Мы, нижеподписавшиеся, потомственный почетный гражданин Павел Павлович Рябушинский, представляющий Правление Торгово-Промышленного Товарищества П. П. Рябушинского (Московский банк на Биржевой площади), с одной стороны и руководитель экспедиции Черных А. А. с другой — заключили настоящий договор о нижеследующем, — читал тайная тайных Рябушинских Андрей, удивляясь их широте и прозорливости, — главной и непреложной задачей экспедиции, равно ее руководителя, является отыскание залежей редких металлов, а также всех полезных минеральных веществ в районах Севера и Сибири. Все найденные месторождения и проявления их должны быть застолблены руководителем экспедиции на имя П. П. Рябушинского.
Все собранные экспедицией геологические, петрографические, топографические и иные материалы, а равно: коллекции, дневники, карты, фотоснимки и негативы их и вообще все, добытое путем изысканий в экспедиции, составляет исключительную собственность П. П. Рябушинского и не принадлежит ни публикации, ни оглашению каким-либо иным способом.
Все участники экспедиции сдают подписки о строгом соблюдении секретности работ, которое может быть снято с какой-либо части только письменным распоряжением П. П. Рябушинского...»
— Вот так вот! — вслух произнес Журавский, прочтя весь договор. — И не скупятся Рябушинские на исследования, обязуясь ежегодно выделять на каждую из двух экспедиций по двадцать четыре тысячи рублей. Щедры, дальновидны Рябушинские, Арсений Федорович! — повернулся Андрей и тут только обнаружил, что в комнате сидит один. — Что пишет
