«Если», 2008 № 11 - Дмитрий Володихин

Молодые фантасты большими стаями выступали на страницах сборников «Псы любви», «Гуманный выстрел в голову», «Последняя песня любви», а также «На перекрестках фэнтези». В подавляющем большинстве случаев лучшее, что можно сказать, формулируется в двух словах: крепкий сюжет. Там были свои исключения, но… правило их перешибало, как медведь тростиночку.

Какие выводы можно было сделать по сборникам и романам середины «нулевых», иными словами, под обрез 2007-го? Точно те, какие и сделали Нестеров с Дивовым. Оба они были абсолютно адекватны в своих оценках. Просто Дивов написал о том, что уже явно проявилось, а Нестеров, возившийся с молодой порослью больше и понимавший ее лучше, знал, что многое еще только должно проявиться в ближайшее время. Дивов оказался прав относительно настоящего, Нестеров — относительно будущего. То, что есть, в большинстве случаев — чистый, незамысловатый массолит, а то, что будет, внушало определенные надежды. Грезилась большая сложность.

2008 год резко изменил ситуацию. Публикация двух сборников открыла ворота для молодых фантастов-интеллектуалов. Это «Предчувствие «Шестой волны» и «Цветной день». Первый из них составлен одним из признанных ветеранов «Четвертой волны» Андреем Лазарчуком, а второй — молодым критиком Аркадием Рухом. Авторов обеих книжек тираж не особенно интересовал. Они твердо знали: большого тиража не будет, массовой аудитории не будет. А значит, можно спокойно поднимать планку литературного качества, экспериментировать с языком, эстетикой, композицией, мысленно поставив крест на карьере бестселлериста. Потенциальный бестселлерист из четырех десятков писателей, попавших в «Предчувствие…» и «Цветной день», только один — Владимир Данихнов.

Большая сложность явилась.

Оба сборника построены как собрание текстов, написанных интеллектуалами, для которых стиль столь же важен, как и сюжет.

С чем столкнулись те, кто пришел в фантастику в «нулевых»? Прежде всего, с тем, что рынок жестко диктует правила игры.

«Четвертая волна» — те, кто вырос из Малеевки, те, кто печатался в год по чайной ложке, сформировались как писатели вне рынка, и большинство в 1990-х его правила отвергли.

«Пятая волна» прорвалась к печатному станку в условиях полиграфического бума начала-середины 1990-х. Эти люди больше всего чтили личную свободу, чурались пускать политику в литературу, многие искренне любили фэнтези и почти все могли не очень-то заботиться о привлекательности их товара для покупателя. Тогда еще существовал массовый любитель «умной» фантастики, и он, этот персонаж, ставший к настоящему времени легендарным, разбирал с полок очень непростое чтиво. Фантасты времен взлета Олди знали всего одну серьезную проблему: конкуренцию с англо-американским производителем.

Во второй половине 1990-х — самом начале «нулевых» в фантастическую литературу пошли совсем другие люди. Мистики и романтики, считавшие, что в политике еще не все сказано и им есть, что сказать, а потому крепко сдабривавшие повести и романы политическими пряностями. Это «Шестая волна»: Дивов, Бурцев, Елисеева, Бенедиктов, Тырин, супруги Белаш и так далее. Я и сам оттуда. Кризис поставил их (нас) в более жесткое положение: они работали в условиях, когда еще не умерла иллюзия, будто нечто по-настоящему сложное и интересное можно выпихнуть в мир больших тиражей… однако шансов на такой исход стало намного меньше. «Шестой волне» повезло только в одном. Развитие авторского права облегчило конкуренцию с западными авторами — издателю труднее стало обворовывать англичан и американцев, а значит, менее выгодно их печатать… Новые условия требовали нового подхода: понадобилось быть одновременно мастером боевика и хорошо образованным или хотя бы весьма начитанным человеком. Тогда ты мог подпрыгнуть и попробовать «плоды запретные, спелые», как это получилось у Бенедиктова и Дивова.

Но вот рынок нажал. Условия стали еще хуже. «Седьмая волна» вкатилась в жизнь под грозные слова рынка: «Хватит компромиссов! Либо бестселлер, либо художественно полноценный текст. Выбирайте!»

Подобные условия и способствовали появлению на свет «Седьмой волны»[5], разделенной на две неравных части почти непреодолимой пропастью. Первая работает на тираж, вторая — на литературу.

Что представляет собой эта самая «вторая часть»? Сейчас, после выхода двух названных сборников, именно она стала «витриной» «Седьмой волны».

Если называть наиболее ярких ее представителей, то это, в первую очередь, Олег Овчинников, Иван Наумов, Карина Шаинян, Дмитрий Колодан, Шимун Врочек, Инна Живетьева, Александр Силаев, может быть, Макс Дубровин и Артем Морозов.

У текстов большинства авторов этого поколения есть общие художественные особенности. Судя по этим особенностям, «Седьмая волна» собрала под своими знаменами молодых сентиментальных интеллектуалов-эгоцентриков, погруженных в культуру мегаполисов.

Расшифровывать краткое определение придется долго: тут простого мало.

Молодые — значит от 22 до 35 лет. Некоторые старше, как например, Иван Наумов: ему уже 37. Но абсолютное большинство попадает именно в этот возрастной промежуток.

Слово «сентиментальность» в разное время и в разном ключе прилагали к «Седьмой волне». Олег Дивов ругал за это молодых фантастов последними словами. Аркадий Рух высказывался в том духе, что быть сентиментальным — это большая творческая смелость. Метко заметил в рецензии на «Цветной день» критик Николай Калиниченко: «…необходимо отметить… обращенность к внутреннему миру своих героев, эмоциям и переживаниям. Возвращение сентиментальности в фантастические произведения — характерная черта поколения. И очевидная заслуга. Но есть и оборотная сторона медали. В ряде рассказов проецирование собственных эмоций напрочь вытесняет сюжетную и идейную составляющие». Иными словами: о сентиментальности «Седьмой волны» пишут все. С этим никто не спорит, это стало общим местом. Кто-то приходит в восторг, кто-то оплакивает гибнущую фантастику, но никто не оспаривает тезиса: эти авторы в большинстве своем весьма сентиментальны.

Так оно и есть. И нет тут ни заслуги, ни творческой смелости, а есть тяжелая болезнь, коей оказались заражены десятки неглупых писателей. Слишком часто в текстах фантастов, относящихся к «Седьмой волне», авторизированные персонажи выплескивают на страницы бесформенные груды мелких и мельчайших переживаний, слишком часто эмоции гремят беспорядочным грязевым потоком, сметая на своем пути сюжет, идею, композицию, слишком часто в один ряд ставятся чувства, возникающие в переломные моменты жизни персонажа и ничтожные движения души… Да, на страницы фантастики пришли эмоциональные выплески гипертрофированных объемов, но почему столь многие писатели «Седьмой волны» видят в хаотичном самовыражении какую-то ценность? Не потому ли, что оно имеет для них психотерапевтический эффект?