Меч и щит - Виктор Федоров

Я-то промолчал, а вот Мечислав опять не удержался и заявил, хлопнув себя по рукояти меча:

— Нам стража не нужна — эти мечи защитят нас от любых грабителей.

— А вот оружие приезжим предлагается сдать, — любезно уведомил его счетчик, — вы только не волнуйтесь, вам, как положено, выдадут бумагу с печатью, и по выезде вы все получите обратно.

Мечислав явно хотел сказать коротышке, куда он может засунуть свою бумажку с печатью, равно как и саму печать, но я жестом остановил его и ответил вымогателю сам:

— Никак не возможно. Эти мечи священны для нас и не могут быть отданы никому, кроме членов нашего рода. Ведь не требуете же вы… — Меня внезапно осенило вдохновение. — … Ведь не требуете же вы сдавать талисманы, амулеты и прочие магические предметы, хотя они, как известно, могут быть куда опаснее мечей!

Счетчик важно кивнул.

— Правилами это предусмотрено, — изрек он и дальше уже явно цитировал: — «Буде приезжие не пожелают сдать оружие, по причинам религиозным или иным, то надлежит им уплатить сбор за дозволение носить оное».

— Сколько? — нетерпеливо бросил я.

— Разрешение на ношение оружия стоит пятнадцать эйриров…

— Всего сколько? — перебил я, чувствуя, что въезд в Тар-Хагарт обойдется нам гораздо дороже, чем я думал.

— Семьдесят шесть эйриров, — ответил счетчик. — По пятнадцать с человека, по восемь с коня, да еще за ношение…

— Ладно, верю, — перебил я, открывая седельную сумку. — И сколько это будет в денариях?

Счетчик слегка приподнял брови, но спрашивать, откуда у нас ромейские деньги, не стал, лишь буркнул:

— Четыреста пятьдесят шесть денариев.

Меня подмывало поспорить насчет пошлины за коней, сказать, что у моего арсингуя в Тар-Хагарте наверняка нет ни родственников, ни дел, так как здесь живут одни ослы, раз мирятся с существованием пиявок вроде него. Но, памятуя, чем кончилось щеголянье скакуном у ромейской кустодии, я, не говоря ни слова, отдал деньги стоявшему рядом со счетчиком стражнику. И пока тот, в свою очередь, считал деньги, длинноносый старательно записывал в книгу, сколько с нас содрал. «Интересно, зачем?» — подумал я, когда мы отъехали от ворот и двинулись по широкой прямой улице, вымощенной каменными плитами.

— Что — зачем? — спросил Фланнери. Видимо, я высказал свою мысль вслух.

— Зачем он записывает? Ведь через ворота каждый день проезжает уйма народу. А сколько всего в городе ворот?

— Двенадцать. По шесть с каждой стороны реки.

— И при каждых такой писаришка? — недоверчиво спросил Мечислав.

— Обязательно, — кивнул Фланнери. — Все поступления в городскую казну строго учитываются, а то чиновники так и норовят положить сбор в собственный карман.

Я только головой покачал, вообразив целую лестницу чиновников, усердно строчащих отчеты и доклады своему начальству. Такой государственный строй как-то назывался, в голове у меня вертелось слово, которого я прежде не встречал. Похоже на употребленное Кефалом Николаидом в его трактате слово «демократия», только не совсем такое. Как же оно там звучало? А, вот.

— Бюрократия, — произнес я вслух.

— Чего? — уставился на меня Мечислав.

А вот Фланнери понял и кивнул:

— Да, власть чиновников, точное описание здешнего режима. Снова наследное, как и Файр?

— Да, — кивнул я и, не желая развивать эту тему, перевел разговор на другое. — А почему с тебя ничего не взяли, из-за явной бедности? Почему же тогда вообще пустили в город? У них что, своих бедняков мало?

— Или с магов тут брать не принято? — присоединился ко мне Мечислав. — Что-то сомнительно, если судить по тому, как тут обдирают честной народ. У нас в Вендии на деньги, что мы сейчас отдали, можно год…

Наш брат-маг чуть улыбнулся.

— Они меня просто… не заметили, — ответил он и тоже перевел разговор на другое. — Думаю, нам лучше сперва сходить на рынок и продать шкуры, а потом найти таверну поприличней. Я знаю одну такую в центре, называется «У виселицы».

— Ничего себе приличная, — хмыкнул Мечислав, — если там приходится обедать, глядя на повешенных, то лучше поищем чего поплоше.

— Это старое название, на самом деле виселицы там давно нет, — сказал Фланнери. — Триста лет назад Городской Совет стали выбирать все горожане, и с тех пор в Тар-Хагарте провели унификацию наказаний. И теперь всем рубят головы на главной площади, независимо от богатства и знатности. Тар-хагартцы очень гордятся таким равноправием.

Мы с Мечиславом только головами покачали — чего только не бывает на свете — и пустили коней шагом следом за Фланнери, озираясь по сторонам. А посмотреть было на что. Дома были преимущественно кирпичные, трех-пятиэтажные, с вынесенными наружу деревянными балками. И хотя каждый владелец красил дом в тот цвет, какой ему больше нравился, да еще зачастую и расписывал каким-нибудь непонятным узором, но предпочтение тар-хагартцы отдвали цветам мягким, неярким. А вот в одежде царила невообразимая пестрота, сплошь броские, резкие и даже аляповатые краски. Когда в глазах перестало рябить и я смог присмотреться, то решил что этим многоцветьем тар-хагартцы возмещают однообразие в покрое своей одежды. Почти все мужчины носили шаровары, кожаные туфли или сапожки с загнутыми кверху носками и короткие безрукавки нараспашку. Некоторые щеголяли в шапочках наподобие той, что я заметил на длинноносом счетчике, тоже разноцветных, но большинство не покрывали черные кудри. Женщины носили хитоны мягких тонов, но с вышитыми цветными нитями узорами и яркими поясами.

Чуть ли не на каждом шагу попадались вывески. Хотя я, разумеется, не мог прочесть ни слова, но по рисункам и, главное, по виду выходящих из дверей под такими вывесками людей было нетрудно догадаться, что речь идет чаще всего о питейных заведениях. Но если пьяных на улицах Тар-Хагарта попадалось гораздо больше, чем в Гераклее, не говоря уж об Эстимюре, то нищих не встречалось вовсе. Ни одного. Никто не клянчил денег, показывая нам язвы, культи и тому подобное. Отсутствие попрошаек настолько не вязалось с моим представлением о больших городах, что я не удержался и выразил удивление вслух.

Фланнери объяснил, что нищенствовать в Тар-Хагарте запрещается, так как в городе с незапамятных времен сложилось неписаное правило: умеешь делать — делай, не умеешь — учись, не способен научиться — воруй, а если уж и это не получается, то тебе самое место на плахе. Так что нищие предпочли податься в города, где царили менее строгие взгляды.

Я схватился за сумку с деньгами, так как из слов Фланнери вытекало, что здешние воры отличаются большой ловкостью. И вовремя — какой-то проворный малый в синих шароварах и красной безрукавке уже пытался запустить руки ко мне в торока. Не вынимая меча — вот еще, марать его кровью какого-то воришки — я двинул малого по физиономии с такой силой, что он вылетел с проезжей части улицы и рухнул в мощенную камнем канаву.