Мидлмарч - Джордж Элиот

— Как будто вы можете что-то от меня скрыть! — воскликнул Лидгейт, нежно накрывая ладонью ее сложенные руки. — Разве я не вижу крохотную капельку на реснице? Вас что-то удручает, а вы не хотите открыться мне! Так любящие не поступают.

— Зачем рассказывать вам о том, чего вы изменить не можете? Это все самые обычные вещи. Ну, может быть, в последнее время они стали немного хуже.

— Домашние неурядицы. Вы спокойно можете мне довериться. Я ведь догадываюсь в чем дело.

— Папа стал таким раздражительным! Он сердится на Фреда, и сегодня утром была новая ссора: Фред грозит выбрать себе какое-то низкое занятие и не хочет считаться с тем, что ему дали образование вовсе не для этого. А кроме того…

Розамонда запнулась и чуть-чуть покраснела. Лидгейт впервые после их объяснения видел ее расстроенной и никогда еще не испытывал к ней такой страстной любви, как в эту минуту. Он нежно поцеловал умолкшие губки, словно желая придать им смелости.

— Мне кажется, папа недоволен нашей помолвкой, — продолжала Розамонда почти шепотом. — Вчера вечером он сказал, что должен поговорить с вами и что от нее надо отказаться.

— И вы согласитесь? — с жаром, почти с гневом спросил Лидгейт.

— Я никогда не отказываюсь от того, чего хочу, — ответила Розамонда, к которой, едва он коснулся этой струны, вернулось обычное спокойствие.

— Умница! — воскликнул Лидгейт, снова ее целуя. Такое уместное упорство было обворожительно. Он продолжал:

— Ваш отец уже не вправе настаивать на расторжении нашей помолвки. Вы совершеннолетняя и дали мне слово. А если вам причиняют огорчения, значит, надо ускорить свадьбу.

Устремленные на него голубые глаза просияли радостью, словно озарив мягким солнечным светом все его будущее. Идеальное счастье (прямо из сказок «Тысячи и одной ночи», когда достаточно одного шага, чтобы покинуть тяжкий труд и сумятицу улиц и очутиться в раю, где вам дается все, а от вас ничего не требуется), казалось, было совсем близко — лишь несколько недель ожидания.

— Зачем нам откладывать? — спросил он с пылкой настойчивостью. — Я уже снял дом, а остальные приготовления можно закончить быстро, не так ли? Ваши новые платья подождут. Их можно купить и после.

— Какие у вас, умных мужчин, странные понятия! — сказала Розамонда, и на ее лице заиграло больше смешливых ямочек, чем обычно. — Нет, только подумать! Я в первый раз слышу, чтобы подвенечное платье покупали после свадьбы.

— Но неужели вы будете настаивать, чтобы я из-за платьев ждал еще месяц? — спросил Лидгейт, полагая, что Розамонда мило его поддразнивает, и все же опасаясь, что на самом деле она вовсе не хочет торопиться со свадьбой. — Вспомните, ведь нас ожидает еще большее счастье, чем это, — мы будем все время вместе, ни от кого не завися, распоряжаясь нашей жизнью, как захочется нам самим. Любимая, ну, скажите же мне, что скоро вы можете стать совсем моей!

Лидгейт говорил серьезно и настойчиво, словно она оскорбляла его нелепыми отсрочками, и Розамонда тотчас стала серьезной и задумалась. Собственно говоря, она перебирала в уме сложные вопросы обметывания швов, подрубания оборок и отделки юбок, прежде чем дать хотя бы приблизительный ответ.

— Полутора месяцев должно вполне хватить, Розамонда, не так ли? настойчиво сказал Лидгейт и, выпустив ее руки, нежно обнял ее за талию.

Одна маленькая ручка тотчас прикоснулась к волосам, поправляя их, и Розамонда, чуть наклонив голову, сказала озабоченно:

— Но ведь остается еще столовое белье и мебель. Впрочем, мама может все это устроить к нашему возвращению.

— Ах да, конечно! Нам ведь придется уехать на неделю в свадебное путешествие.

— Нет, не на неделю! — воскликнула Розамонда и подумала о вечерних туалетах, предназначенных для поездки в имение сэра Годвина Лидгейта, где она втайне надеялась восхитительно провести хотя бы четверть медового месяца, пусть даже это отсрочит ее знакомство с другим дядей Лидгейта, доктором богословия (в сочетании с аристократической кровью внушительный, хотя и не столь блистательный титул). Она бросила на жениха взгляд, полный недоумения, похожего на упрек, и он тотчас решил, что ей хотелось бы продлить пленительные дни уединения вдвоем.

— Только назначьте день свадьбы, и все будет по вашему желанию, любимая. Но решимся же и положим конец вашим досадам. Полтора месяца! Разумеется, такой срок вполне достаточен.

— Да, конечно, я могу ускорить приготовления, — сказала Розамонда. Так вы поговорите с папой? Хотя, по-моему, лучше написать ему. — Она порозовела и взглянула на Лидгейта, как глядят на нас садовые цветы, когда в прозрачном вечернем свете мы беспечно прогуливаемся между клумбами, ведь верно, что в этих нежных лепестках, собранных в легкий трепетный венчик вокруг темно-алой сердцевины, прячется неизъяснимая душа полунимфы, полуребенка?

Лидгейт коснулся губами ее ушка, и они молча сидели много минут, которые струились мимо них, точно ручеек, искрящийся от поцелуев солнца. Розамонда думала, что никто еще не был так влюблен, как она, а Лидгейт думал, что после всех безумных ошибок, рожденных нелепой доверчивостью, он, наконец, обрел идеальное воплощение женственности, и на него словно уже веяло будущим блаженством с той, что так высоко ставит его научные изыскания и никогда не станет им мешать, что тихим волшебством будет поддерживать порядок в доме и счетах, не отказываясь в любой миг коснуться пальцами струн лютни и претворить будни в романтический праздник, с той, что образованна в истинно женских пределах и ни на йоту больше, а потому полна кротости и готова послушно принимать все выходящее за эти пределы. Он никогда еще так ясно не понимал, насколько неверным было его намерение еще долго оставаться холостяком: женитьба не только не станет помехой его планам, но поможет их осуществлению. И когда на следующий день, сопровождая пациента в Брассинг, он увидел там сервиз, показавшийся ему превосходным во всех отношениях, то немедленно его купил. Откладывать подобные решения — значит напрасно терять время, а Лидгейт терпеть не мог плохую посуду. Правда, сервиз был дорогим, но такова, наверное, природа сервизов. Обзаведение всем необходимым, естественно, обходится недешево, зато это случается только раз в жизни.

— Он, верно, чудо что такое, — сказала миссис Винси, когда Лидгейт упомянул про свою покупку и в двух словах описал сервиз. — Как раз для Рози. Дай-то бог, чтобы он подольше оставался цел.

— Надо нанимать такую прислугу, которая не бьет посуды, — объявил Лидгейт. (Бесспорно, в его рассуждении причина и следствие несколько смешались, но в ту эпоху трудно было найти систему рассуждений, которую ученые мужи так или иначе не санкционировали бы.)

Разумеется, от маменьки не было нужды что-либо скрывать: она предпочитала на все смотреть бодро и — сама счастливая жена — о замужестве дочери думала только с радостной гордостью. Однако Розамонда знала, что говорила, когда посоветовала Лидгейту написать ее папеньке. На следующее утро она подготовила почву, проводив отца на склад и по дороге упомянув, что мистер Лидгейт торопится со свадьбой.

— Вздор, милочка, — сказал мистер Винси. — На какие средства он собирается содержать жену? Лучше бы ты порвала с ним помолвку. Ведь у нас с тобой уже был об этом разговор. К чему ты получала такое воспитание, если теперь выйдешь замуж за бедняка? Каково отцу смотреть на это?

— Но мистер Лидгейт вовсе не бедняк, папа. Он купил практику мистера Пикока, а она, говорят, приносит в год восемьсот — девятьсот фунтов.

— Чепуха! Практику купил! А почему бы ему не купить журавля в небе? Он ее всю растеряет.

— Ничего подобного, папа. Он приобретает много новых пациентов. Ведь его уже пригласили к Четтемам и к Кейсобонам.

— Надеюсь, он знает, что я за тобой ничего не даю? Фред остался ни при чем, парламент, того гляди, распустят, машины повсюду ломают, и выборы скоро…

— Милый папа! Но при чем тут моя свадьба?

— Очень даже при чем! Мы, того гляди, станем нищими — такое в стране творится! Может, и правда наступает конец света, как некоторые говорят! Во всяком случае, свободных денег у меня сейчас нет, брать из дела я их не могу, и Лидгейту следует это знать.

— Но он ничего не ждет, я уверена. И у него такое знатное родство! Так или иначе, он займет высокое положение в свете. Он делает научные открытия.

Мистер Винси ничего не сказал.

— Папа, я не могу отказаться от моей единственной надежды на счастье. Мистер Лидгейт — джентльмен. А я бы никогда никого не полюбила, кроме безупречного джентльмена. Ты ведь не хочешь, чтобы я заболела чахоткой, как Арабелла Хоули. И ты знаешь, что я никогда от своих решений не отступаю.

Но папа снова ничего не сказал.

— Обещай, папа, что ты дашь свое согласие. Мы ни за что не откажемся друг от друга, а ты сам всегда осуждал долгие помолвки и поздние браки.