На веки вечные - Кэтрин Андерсон

— Хит… ну нельзя же… Хит, а если…

Она хотела напомнить ему о Сэмми, но слова так и остались непроизнесенными. Мередит почувствовала, что ее кости начали таять, и так и не сумела выговорить имя дочери. Зато испытала страстное желание потащить Хита за волосы в спальню. Однако он с довольным блеском в глазах натянул кофточку ей на плечи.

— С добрым утром. Не хочешь чашечку крепкого кофе?

— Только-то? После всего, что ты сейчас делал, я получу всего лишь чашечку кофе? — И Мередит наклонилась, собираясь его поцеловать, но Хит увернулся.

— Ну нет, придется подождать.

— Сколько?

— До вечера. Днем времени не будет.

— Ну ты и негодяй!

— Негодяй? Ничуть. Просто теперь ты будешь думать об этом весь день. И ночью сама придешь в мои объятия.

— Я и сейчас сама иду в твои объятия.

— Не выйдет. Нам надо поговорить и заняться делами. — Хит снял ее с колен и отправился за кофейником, а когда вернулся, сказал уже серьезно: — Я все думаю и, кажется, придумал, как вытащить тебя из этого дерьма.

— Да ну? — Эта новость заставила Мередит забыть о том, что минуту назад она рвалась в спальню. — Как?

Хит сел напротив нее, оперся руками о стол и наклонился вперед.

— С тех пор как проснулся, я все пережевываю это дело: есть же способ перехитрить Глена Календри и сыграть с мафией по нашим правилам. И кажется, я его нашел. Не забыла о письме, которое тебя вынудили написать под диктовку? Я хочу, чтобы ты вспомнила его дословно. А заодно и все остальное, что может свидетельствовать против Глена, — Зачем? Какой от этого прок?

— Не спрашивай. Я хочу услышать все, что мне нужно, до того как проснется Сэмми.

Перекатывая чашку в руках, Мередит отпивала кофе, стараясь вспомнить прошлое.

— Был такой человек… его звали Питер Колдуэлл… Я думаю, нет, я уверена, что его убили. — Мередит опустила глаза и несколько секунд разглядывала чашку. — Я говорила тебе вчера, что стыжусь очень многого. Тебе не понравится, если ты узнаешь, что я ничего не предприняла, не остановила преступников, не сообщила в полицию?

— Что ты могла сделать?

— Не знаю. Ну, что-нибудь. А я вместо этого делала вид, будто ничего не слышала.

— А что бы сделали Глен и Дэн, узнай они, что ты обратилась в полицию? Дэн бы понял, что это ты?

— Конечно. Я была единственным человеком, кто знал. Когда они обсуждали подобные вещи, то заранее отпускали прислугу. И я понимала: что-то намечается, так как все — от повара и дворецкого до горничных — получали оплачиваемый отгул.

— Значит, в случае чего они бы поняли, что выдала их ты? И что бы они с тобой сделали?

— Убили бы. Поэтому у меня и не хватало смелости сделать решительный шаг.

— Смелости? Сколько тебе было лет? Двадцать пять?

— Двадцать три, когда я выходила замуж. И почти двадцать четыре, когда родилась Сэмми.

— Другими словами, очень молодая и до смерти напуганная. Забудь, Мередит, и не вини себя. Когда человек оказывается в проигрышной ситуации и любой неверный ход грозит ему смертью, начинает действовать инстинкт самосохранения. Ты была молода, морально и физически подавлена и ждала ребенка. Что тебе оставалось делать? Переть на жестокого мужа, а заодно на всю мафию?

— Все это правильно. Но благодаря моему бездействию погибли люди, и это меня мучает.

— Послушай, милая, звучит это, наверное, жестоко, но большинство убитых скорее всего сами были преступниками. Решая связаться с Гленом, они понимали: чуть что не так — и им крышка. Они на это напрашивались. А теперь скажи: должна ли молодая женщина с ребенком жертвовать двумя жизнями, чтобы спасти такое отребье? И если ответишь «да», пожалуйста, бей себя в грудь и казнись до конца жизни.

— До этого я считала, что всегда сумею делать то, что надо; выскочу перед машиной и выхвачу из-под колес ребенка или спрыгну с моста и спасу утопающего. Я верила, что могу совершать храбрые поступки. А теперь понимаю, что стояла бы и смотрела, как погибают другие. И от этого у меня на душе очень гадко.

— Мерри, это неправда. Вспомни тот вечер, когда ты познакомилась с Голиафом. Ты его очень боялась. Но чтобы спасти Сэмми, готова была схватить пса голыми руками. А бегство из Нью-Йорка? Разве оно не потребовало большого мужества? Когда действуешь импульсивно, спасая человека в экстремальной ситуации, не хватает времени испугаться. Ты что-то делаешь, а потом люди называют тебя героем.

Ты же боялась собак, но не отступила перед Голиафом. Боялась, когда уходила от Дэна, боялась, когда удирала из Нью-Йорка, и все-таки поступала так, как считала нужным. На это способны не многие. Ты храбрая женщина. Ты защищала себя и своего ребенка и не могла отвечать за поступки Глена и Дэна. И ты не мессия, от которого ждут, чтобы он спас мир. Ты могла лишь погибнуть. Ну-ка скажи: «Я не виновата».

— Я не виновата, — тихо произнесла Мередит.

— Громче! И смотри на меня! Не опускай голову, как будто чего-то стыдишься.

Она посмотрела ему в глаза.

— Я не виновата. Так громко?

— Хорошо, — улыбнулся Хит. — А теперь вернемся к Питеру Колдуэллу. Его угробили, ты это знала, но, слава Богу, ничего не предприняла. Теперь рассказывай детали.

Мередит невольно рассмеялась. Какое счастье, что рядом такой человек. Впервые за долгое время она чувствовала себя в безопасности.

Мередит часто задавала себе вопрос: почему именно с ней случилось столько ужасных вещей? Может быть, вела себя неподобающим образом и это наказание за неправедные поступки? Но теперь Мередит поняла, что шла по дороге — страшной и трудной дороге — к этому человеку. В этом не оставалось никаких сомнений, и другого итога быть не могло. Что-то или кто-то вел ее к Хиту Мастерсу. Она закрыла глаза, ткнула пальцем в карту и выбрала в целом Орегоне маленький городишко Уайнема-Фоллз. Из тысяч населенных пунктов ее палец попал именно в его город, в его округ. По бедности она сняла развалюху на загородном шоссе, где поблизости не было ни одного дома, кроме его дома.

Ну разве это не судьба? Да, им суждено быть вместе, всегда было суждено.

Хит Мастерс в целом мире был се единственным суженым. Он заполнил ее пустоту, вылечил раны, поддержал в беде. Дом. Как все эти годы она хотела домой! И теперь, за тысячи миль от того места, которое считала родным, обрела очаг. Не на ферме, где выросла и где старые дубы бросали тени на неспешный мир. Не с отцом в неизменном комбинезоне, с трубкой в зубах, не с приветливо улыбающейся матерью, которая стряпала на благоухающей свежим хлебом кухне. Дом — это вообще не какое-то определенное место.

— Эй, Мередит, ну-ка спускайся на землю.

Она улыбнулась.

— Я здесь. Все хорошо. Вернемся к Питеру Колдуэллу.