Дочь палача и черный монах - Пётч Оливер

С подсвечником в руке Натанаэль пересек сцену и остановился возле небрежно скомканного занавеса. Он собрался уже спуститься по лестнице в оркестровую яму, но вдруг заметил, как на полу что-то блеснуло. Монах наклонил немного подсвечник и разглядел небольшую лужу, растекавшуюся от края материи.

То была кровь.

– Что, черт возьми…

Натанаэль откинул в сторону занавес и увидел брата Йоханнеса, словно кукла, лежавшего с разбитым лицом под кучей тряпья. Послушник слабо постанывал, кровь текла у него из носа и раны на затылке, где уже вскочила порядочная шишка. Натанаэль осмотрел рану, а затем злобно пихнул монаха в бок. Ничего страшного; помается несколько дней головой, но выживет. Сейчас в первую очередь следовало выяснить, кто их преследовал.

– Поднимайся. И скажи, кто…

В это мгновение что-то тонко зажужжало, настолько тихо, что непривычный человек и не услышал бы. Однако Натанаэль пережил полдюжины покушений в испанских провинциях не для того, чтобы кто-нибудь прикончил его в театре захолустного Пфаффенвинкеля. Он мощным прыжком сорвался с места и успел отскочить, прежде чем его накрыло занавесом, рухнувшим с потолка. Тяжелый сверток с грохотом ударился о сцену и похоронил под собой канделябр, свечи и голову брата Йоханнеса. Стоны послушника резко оборвались.

Натанаэль вскочил на ноги. Взгляд его устремился к потолку, а затем заскользил по галереям и лестницам, ведущим на второй ярус. Монах беспокойно поигрывал кинжалом в руке.

– Покажись, кто бы ты ни был! – крикнул он. – Ты, трусливый пес! Дерись, как мужчина!

Краем глаза Натанаэль вдруг заметил небольшой огонек, который быстро увеличивался в размерах. Он выругался. Занавес, вероятно, загорелся от опрокинутых свечей!

Натанаэль собрался было затоптать пламя, как за спиной вдруг затрещала лебедка. Монах развернулся и увидел, как с потолка, держась левой рукой за веревку, неторопливо спускался громадный человек. В правой руке он сжимал короткую, но довольно тяжелую на вид дубинку.

– Никто не смеет называть меня трусливым псом, – прорычал Куизль. – И уж тем более ты. В тот раз вы втроем набросились на меня в темноте. Но мне для тебя никакой темноты не понадобится; с тобой, черноризцем, я и так справлюсь.

Пламя отбрасывало на стены дрожащие отсветы, Натанаэль приготовился защищаться. Куизль широким прыжком перескочил пылающий занавес и, выставив перед собой дубинку, стал медленно подбираться к монаху.

Симон прижался к надгробной плите и заглянул в пробитое отверстие. Низкая комната за ним достигала в длину и ширину лишь нескольких шагов. Оттуда в подземелье тянуло спертым воздухом. При свете факелов настоятель и его помощник склонились перед невзрачным алтарем у противоположной стены, на которой висел простой деревянный крест. Он был не выше человеческого роста и на вид был невероятно старым и покоробленным. Его кое-как удерживали ржавые гвозди, он весь перекосился, и в некоторых местах его покрывала сажа. И несмотря на это, Августин Боненмайр склонил голову, словно перед ним стояла сама Богородица. Через некоторое время он окончил молитву, осторожно снял со стены святыню и поцеловал ее.

– Святой крест, – прошептал настоятель. – С этим деревом когда-то соприкасался сам Иисус. Вот, сам посмотри…

Он указал на правую оконечность креста. Брат Лотар ревностно склонился над ним, чтобы лучше видеть.

– Вот, здесь отверстие! – сказал настоятель. – На этом месте была прибита его рука!

– Ваше преподобие… – прошептал брат Лотар так тихо, что Симон с трудом разобрал слова. – Этот крест… Я всегда думал, что он намного больше…

– Дурак! – Боненмайр отвесил своему помощнику подзатыльник. – Это лишь частьистинного креста. Остальное погибло. Тамплиеры должны были нести Святой крест в каждую битву и защищать его. Но при Хаттине они оплошали! Крест оказался в руках врагов, и его почти полностью уничтожили. А нес крест предок этого подлого Фридриха Вильдграфа! – Настоятель впился ногтями в трухлявое дерево. – Он спас небольшую часть и оставил ее себе. С тех пор крест считался утраченным. Но он, оказывается, был здесь, в Штайнгадене. Кто бы мог предположить такое?

Боненмайр погладил ветхие поперечины, словно возлюбленную после долгой разлуки.

Симон почувствовал, как сзади на него напирала Магдалена, она тоже хотела что-нибудь увидеть. Ее мягкое тело вплотную прижалось к лекарю, он ощутил на шее ее жаркое дыхание.

– Что там, Симон? – прошептала она. – Говори уже!

Она прижалась к нему плотнее, слишком плотно: Симон почувствовал, что теряет равновесие. Он дернулся вперед и с шумом свалился на обломки плиты.

Августин Боненмайр развернулся, и лицо его перекосило от ненависти.

– Фронвизер! – прошипел он. – Сразу надо было всех вас прикончить! Что ж, еще не поздно… Брат Лотар! – Он повернулся к монаху, который поднял с пола обломок и начал грозно приближаться к Симону. – Сделай это во имя Господа! Deus lo vult!

– Лучше вам оставаться на месте.

Бенедикта влезла в пролом и выхватила пистолет, из которого до этого стреляла в брата Якобуса. Симон не был уверен, успела ли она за это время зарядить изящное оружие, но, по крайней мере, сам вид пистолета возымел некоторое действие. Брат Лотар замер на месте и нерешительно оглянулся на своего настоятеля. В проеме теперь показалась и Магдалена. В первое мгновение Боненмайр при виде трех человек растерялся, но затем губы его растянулись в улыбке. Он, похоже, решил сменить тактику.

– А, я вижу, что возлюбленные снова вместе! – Настоятель сделал шаг в сторону Симона. – Эта твоя Магдалена настоящая бестия, если верить словам брата Якобуса. Но откуда ж монаху да разбираться в женщинах… – Он ухмыльнулся, как после особо удавшейся шутки. – В любом случае нам необыкновенно повезло, когда девочка еще в Аугсбурге оказалась у него на пути! Господом клянусь, мы бы ее и пальцем не тронули. Она была лишь… гарантией того, что не станет нам мешать, если дело примет серьезный оборот. А как, собственно, поживает брат Якобус?

– Весь ваш проклятый монастырь можете им осветить, – прошипела Магдалена. – Поджарился ваш монах, как у моего отца на костре.

Настоятель сочувственно покачал головой.

– Сколько же ненависти! У меня к вам предложение.

С крестом в правой руке он сделал еще один шаг в сторону троицы, но Бенедикта направила ему в лицо пистолет.

– Ни шагу больше, – прошептала она. – Или на кресте вашем окажется кровь.

Настоятель примирительно поднял руки.

– Мы ведь не хотим ругаться. Вас, если не ошибаюсь, до сих пор разыскивают в Роттенбухе как осквернителей святыни. Я уже передал ваши имена брату Михаэлю, пастору Роттенбуха. Поверьте, ему не терпится увидеть вас на костре. Но я ведь мог и ошибиться, а на самом деле в монастырь пробрались какие-то местные воришки. Одно мое слово…

– Грязная ложь, fils de pute! [40]– прорычала Бенедикта.

Настоятель пожал плечами.

– Ложь это или нет, разве у вас есть выбор? Ваше будущее в моих руках. Можете убить меня, а потом бродягами и изгнанниками скитайтесь по Баварии. Отпустите меня с крестом – и вы свободны.

– Откуда нам знать, что вы и в этом случае нас не выдадите? – спросил Симон.

Боненмайр прикоснулся указательным пальцем к ветхому кресту.

– Я клянусь на Святом кресте. Разве есть клятва сильнее этой?

В подвале на долгое время воцарилось молчание. Бенедикта неотрывно смотрела на Симона и Магдалену. В конце концов торговка вздохнула.

– Меня лично такой расклад вполне устраивает. Я-то рассчитывала на настоящие сокровища. Ну может, на позолоченное и украшенное рубинами распятие, обитый бархатом серебряный сундук или что там еще… Но от этого трухлявого креста толку не больше, чем от тысяч других щепок, которые выдают за истинный крест. Мне он не принесет никакой выгоды, так что можете его забирать.

– Бенедикта права, – сказал Симон Боненмайру. – Как вы докажете всем верующим, что этот крест настоящий?