Алоха из ада - Ричард Кадри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я потираю свою новую руку там, где она переходит в плечо. Контраст между мягкой плотью и твёрдым хитином разительный.
— Ты хладнокровный ублюдок, — говорю я.
— Слышать такое от того, кто менее часа назад безмятежно покромсал до смерти другое разумное существо, это что-то.
— Отец Травен рассказал о тебе кое-что интересное. Он употребил слово, которого я никогда раньше не слышал, так что пришлось посмотреть в интернете. Была такая греческая группа, которых звали гностиками…
Он закатывает глаза.
— Только не грёбаные гностики, пожалуйста.
— Они не называли тебя богом. Они называли тебя демиургом. Они не верили, что ты всемогущий уберменш. Ты больше похож на одного их тех папаш, которые пытаются соорудить барбекю на заднем дворе, только ты не можешь следовать инструкциям, поэтому неправильно кладёшь кирпич, цемент сохнет слишком быстро, и всё выходит так же криво, как покер в Хуаресе[250]. Затем, ближе к закату, заявляешь, что закончил, хотя всё выглядит как герпес. Ты бросаешь в огонь несколько стейков и притворяешься, что это как раз то, к чему ты стремился всё это время. Вот что ты сделал со Вселенной.
Он перебрасывает ноги обратно через стену и спрыгивает на крышу гаража. Улыбается мне.
— Ты в самом деле что-то читал? Вот свидетельство истинного чуда, наряду с хлебами и рыбами[251].
— Почему ты такой мудак, а Мунинн такой хороший парень?
Он с отвращением вскидывает руки.
— Все так влюблены в бедняжку Мунинна. Вот почему он всегда добивался своего. Он прячется там, в своей пещере, коллекционируя игрушки, цепляясь за прошлое, потому что не хочет иметь дело со всем этим. — Нешама указывает на горящий город. — Но он часть нашей коллективной сущности, и несёт такую же ответственность за это бедствие, как и любой из нас.
— По крайней мере, он не нытик.
— Забери у него игрушки и увидишь, сколько это продлится. Как думаешь, почему он прячется? Он так и не научился делиться.
Нешама достаёт из внутреннего кармана фляжку. Откручивает крышку и делает большой глоток.
— Как думаешь, можно мне глоток? Это был долгий кошмарный день.
Он качает головой.
— Тебе бы это не понравилось.
— Я пью Царскую водку; насколько это может быть плохим?
Он пожимает плечами и протягивает мне фляжку. Я опрокидываю её и выплёвываю все, что касается моего языка. Нешама забирает фляжку и надрывается со смеху.
— Что это за дерьмо?
— Амброзия. Пища богов.
Он делает ещё глоток и кладёт фляжку обратно в карман пальто.
— Итак, если ты здесь, внизу, а Мунинн на земле, где остальные?
— Где-то. Мы много путешествуем.
— А кто-нибудь из вас есть на Небесах?
— Всегда. По крайней мере, один из нас.
— Люцифер знает, что вы раздроблены, не так ли?
Он кивает.
— Люцифер всегда был самым умным. Вот почему они с младшим никогда не ладили. Один — сердце, а другой — голова.
— Всё это случилось после ухода Люцифера. Почему вы не пошлёте его сюда вниз, чтобы всё починить.
— Это не поможет. Ты был прав в одном. Я создал всё не так хорошо, как мог бы. Рано или поздно это должно было случиться.
— Вы пятеро знаете, что слышат и видят остальные?
— Не всё. Мы также любим немного уединения. В противном случае мы бы всё ещё были вместе.
— Они знают, что мы сейчас разговариваем?
— Они могут слышать каждое слово.
— Значит, вы получили послание, которое я отправил с ангелом обратно из Эдема?
— Получили. Тебе не нужно было так его кромсать. — Он кивает на мою новую металлическую жучиную руку. — Но, полагаю, вы квиты.
Я отворачиваюсь. Здание, которое поджёг Кисси, реально ревёт. Я отсюда чувствую жар. Я задаюсь вопросом, не стоит ли нам двигать, но Нешама не выглядит обеспокоенным, так что и я решаю не волноваться.
— Возможно, я был немного резок. Я только смирился с тем, что мёртв. И он ударил первым.
— Тогда, полагаю, всё в порядке.
Нешама пересекает парковку и смотрит на другую часть ада. Оттуда вид ничуть не лучше. Я ничего не говорю, потому что вижу это на его лице.
— Кстати, он больше не Люцифер. Он Самаэль[252], — говорит Нешама.
— Слышал. Кстати, насчёт твоих детей, что это за история с Аэлитой? По сравнению с ней, Лилит[253] — мать Тереза. Она недостаточно общалась с Папочкой?
— Ты не родитель. Не указывай, как мне воспитывать мою семью.
— Не знаю, что у неё, комплекс Электры[254], Эдипов комплекс[255] или опрелость, но она действительно желает тебе смерти. Тебе нужно накачать ее прозаком[256].
Мы обходим всю крышу. Небо остаётся сплошной массой дыма. На горизонте грохочут землетрясения.
— Я знал, что Люцифер был смутьяном, но я также знал, что он вырос из этого. Но я никогда не думал, что это произойдёт с Аэлитой. Я пытался поговорить с ней, но, по-моему, это гиблое дело.
— Ты всегда можешь убить меня. Вот чего она действительно хочет.
— Не думай, что я не рассматривал такой вариант. И это не то, чего она хочет. Ты просто симптом того, что она считает более серьёзным заболеванием.
— Звучит так, словно она стала гностиком в отношении тебя и тоже считает Папочку демиургом.
Он поворачивается и смотрит мне в глаза.
— Кто ты, чёрт возьми, такой, чтобы говорить о непослушных детях? Вся твоя жизнь — сплошные разрушения. Ты не глупый мальчишка. Почему ты ищешь неприятностей?
— Потому что один из твоих ангелов разрушил жизни моих матери и отца, и сделал меня Мерзостью. Когда я наконец нашёл своего настоящего отца, тот сказал мне, что всё, чем я был и всегда буду, — это убийцей. Не совсем «Оставь это Биверу», не так ли?
— У всех нас есть свои проблемы. Посмотри на этот бардак.
Нешама опирается локтями на низкую стену. Я делаю то же самое.
— Некоторые из древних греков считали, что мир не мог бы быть таким жестоким бардаком, если бы это не было сделано нарочно. Они говорили, что тот, кто или что создал его, в глубине души должен быть злым.
— А ты как считаешь? — спрашивает он.
Я шарю в кармане в поисках сигареты, которой, мой мозг
