Четыре сестры - Малика Ферджух

Гном ждал.

– Что ты скажешь насчет Кобольда?

Он дважды сильно стукнул по трубе. Это был их условный знак. Один стук – да. Два – нет.

– Жаль. А Жанно?.. Жако?

Нет-нет! – был ответ.

– Гарибер? Годерик? Дозитей? Любен?

Нет. Нет. Нет. Нет.

Ей вдруг подумалось, что Гном мог быть… девочкой. До сих пор это не приходило ей в голову. Она стала перечислять все мыслимые женские имена:

– Эпонина? Лючезия? Дамия?

Нет, нет и нет. Мальчик ли, девочка ли, не важно. Он просто хотел имя, которое бы ему нравилось! Энид предложила еще два десятка. Иссякнув, чтобы перевести дух, она сделала из туалетной бумаги трех голубей, два парусника, самолетик и еще голубя.

– Кэри Грант? – спросила она, вконец отчаявшись.

Тишина, потом… Тук!

– Кэри Грант? – удивленно повторила она. – Я просто так сказала, для смеха. Это вообще не имя. Не настоящее. Так звали старого актера, он уже умер, его очень любит тетя Лукреция.

Тууук! Стук был непреклонный.

– Ладно, ладно. Если тебе так хочется… Кэри Грант.

Она посмотрела на рулон бумаги. Листков почти не осталось. Она оторвала последние.

– Напомни мне положить новый рулон, иначе, о-ля-ля, будут истерики.

Что было замечательно с Гно… то есть с Кэри Грантом (решительно, ей придется привыкать) – с ним можно было поговорить о зубной нити, о коликах или о делении на девятнадцать, ему все было интересно.

– Ты слышал скандал вчера вечером?

Тук. Она объяснила:

– Гортензия против Шарли. Семь раундов. Гортензия хочет уехать на каникулы, говорит, что не одной же Беттине. Шарли в конце концов сказала «да». В нокауте. Но с одним условием.

Энид сделала паузу, занявшись метаморфозой последнего квадратика туалетной бумаги, потом продолжила:

– Ты не спросишь, какое условие?

Тук! – ответил Кэри Грант.

Этот тук был полон любопытства. Энид улыбнулась:

– Она не хочет, чтобы Гортензия уезжала одна. Так что Гортензия уедет с кем-то.

Снова пауза. Несколько складок – и квадратик с готовностью стал душистым розовым пароходом.

– Ты не спросишь, с кем?

Тук?

– Со МНОЙ. Ты не спросишь куда?

Она поставила розовый пароходик на полку, взяла Беттинины «Пустяки», которые неизменно заканчивали здесь свое существование, вырвала страницу и принялась делать из нее Эйфелеву башню.

Гно… то есть Кэри Грант нетерпеливо постучал.

– В Париж! – раскололась Энид, смеясь и весело топая ногами. – В ПАРИЖ!! К Гарри и Дезире! Гортензия иногда просто гений, она как пристанет, так добьется всего, чего хочет!

Тук-тук-тук? – поинтересовался он.

– На три недели. Ты будешь здесь, когда мы вернемся?

Тук. На этот раз удовлетворенный. Энид поставила Эйфелеву башню на трубу.

– Ты присмотришь за Ингрид и Роберто? Я знаю, это не твои гномские дела, но…

Тук, – заверил он.

Она послала воздушный поцелуй остроносой туфле с помпоном, по-прежнему опирающейся на край бачка.

– Сенк ю, Кэри.

Она спустила воду. Подождала, пока стихнет шум, и сказала:

– Я буду по тебе скучать. – И, открыв засов, добавила: – Правда. Кэри Грант тебе суперски идет.

Она вышла. За дверью Беттина, ожидавшая своей очереди, посмотрела на нее с подозрением:

– С кем ты там хихикала?

– Ни с кем.

– Ты хихикала.

– Ничего я не хихикала.

– Кто это – Кэри Грант?

Младшая сделала большие глаза и постучала пальцем по лбу сестры. Беттина, фыркнув, оттолкнула ее и заглянула в туалет. Не найдя там ничего примечательного, она спокойно заперла дверь изнутри.

Через шесть минут громкие вопли сотрясли весь первый этаж.

– Это что такое?

– Слон в коридоре.

– Последний диск Синди Сауеркраут.

Энид догадалась. Она закусила изнутри щеку и подумала: вот черт.

– Это Беттина, – сказала она.

– Может быть, она ушиблась? К то-нибудь посмотрит?

Никто не двинулся с места. Визг становился все громче и отчаяннее. Девочки прислушались.

– Вне всякого сомнения, – сказала Гортензия, напряженно вслушиваясь, – в туалете у бедной Беттины съехала крыша.

– Но что она там кричит?

– Странно… Что-то про пароход, Эйфелеву башню, самолетик… И просит принести ей тубу.

– Тубу?

– Бедняжка.

– Иду, – сказала Женевьева.

– На твоем месте, – тихо сказала Энид, – я бы шла без тубы… Женевьева встала. Малышка посмотрела на нее чистыми глазами:

– …но с Туалетной Бумагой.

* * *

На прибрежной тропе летний ветер взметнул ее юбку. Женевьева прижала ее одной рукой к бедру и пошла задом, не сводя глаз с океана, приставив руку козырьком к глазам, глядя туда, туда, туда, на маяк. «Туман на Потрон-Суфлан – к хорошей погоде», – говорили рыбаки из Бель-Анс.

Велосипедист в красной матросской шапочке выкатил на неровную тропу и обогнал ее на полной скорости. Она едва успела отскочить и ухватиться за куст тамариска. От велосипеда остался только клуб пыли.

– Турист! – буркнула Женевьева.

Она отряхнула юбку. На изгибе тропы, за блокгаузом[66], стояла деревянная скамья. На ней всегда сидели три старика. Пока все было скрыто за углом блокгауза, но еще пять-шесть шагов, и они покажутся, Женевьева точно знала. Сопоставив услышанные за три утра разговоры, она сделала вывод, что стариков зовут Поль, Жак и Пьер и что некая семидесятилетняя Жаник была общим предметом их воздыханий.

Они были на месте.

– Добрый день, – поздоровалась Женевьева.

В ответ последовали три кивка почти лысых голов. Они посмотрели ей вслед, на ее волосы, колыхавшиеся от щеки к щеке, веселые лодыжки, круглую голубую юбку на фоне плоского голубого горизонта, быструю походку. Оставив их далеко позади, Женевьева свернула на следующем вираже.

Через несколько шагов ее окликнул чей-то голос:

– Эй! Помоги мне, а?

Она повернулась налево, направо.

– Здесь! – подсказал голос. – Внизу.

Красная шапочка и две руки шевелились в кустах, спускавшихся по почти отвесному склону к морю.

– Мой велосипед занесло.

– Ты цел?

– Да, – ответил он. – Видишь вон ту ветку? На земле? Подай мне один конец и держись за другой.

Женевьева шагнула на склон. Ну спасибо, мама, подумала она, поистине блестящая идея – юбка! Сегодня утром перед платяным шкафом Люси Верделен горячо рекомендовала ее дочери: «Это более сообразно для клиентуры». После смерти она порой изъяснялась замысловато. Женевьева послушалась.

Мама, подумала она, уж если ты общаешься с Божественным и Сверхъестественным, такую малость могла бы предвидеть. Тем более если ты призрак ЖЕНСКОГО пола, наделенный к тому же ЖЕНСКОЙ интуицией…

Женевьева, кряхтя, как десяток навьюченных мулов, пробиралась сквозь кусты, которые цеплялись за нее рыболовными крючками и царапали ноги своими острыми зубками. Она старалась не шагать широко, в ужасе от мысли, что парень с задранной головой внизу может тупо заглянуть ей под юбку. Да уж, браво, мама… Наконец она добралась до ветки.

– Достаточно длинная? – спросил парень.

Жестом