Поцелуй теней - Лорел Гамильтон

Он отпустил меня и сунул пистолет сзади себе за пояс, хотя штаны у него тесные, вряд ли это было удобно. Я мстительно пожелала, чтобы пистолет вдавился до крови.

Дойл взял меня за руку, помогая встать. Потом повернулся, развевая плащ, чтобы представить меня другим стражникам, и при этом держал меня за руку, будто хотел торжественно свести вниз по длинной мраморной лестнице. Довольно странный жест для этого серого холла и того, что сейчас произошло. Я поняла, что Дойлу не по себе то ли от наличия пистолета, то ли от своего решения его отобрать. А может, он волновался, нет ли у меня еще одного. Ему было не по себе, и он старался это скрыть.

– Небольшой спор, ничего страшного, – ответил Дойл.

– О чем был спор?

Голос принадлежал Холоду, заместителю Дойла. Если не считать общего высокого роста, внешне они были друг другу полной противоположностью. Волосы, спадавшие блестящим занавесом до ног Холода, были серебристыми, блестящий серебристый металл, как новогодняя канитель. Кожа белая, как у меня. Глаза тускло-серые, как зимнее небо перед метелью. Лицо с резкими чертами, красивое надменной красотой. Плечи чуть шире чем у Дойла, но в остальном они были очень похожи – и очень непохожи.

Холод был одет в серебристую приталенную безрукавку до колен под цвет серебристым штанам, заправленным в серебристые же сапоги. Пояс на талии тоже был серебристым, усыпанным жемчужинами и алмазами. Ему соответствовало тяжелое ожерелье, украшавшее грудь. Он сверкал, будто вырезанный из цельного куска серебра, более похожий на статую, чем на мужчину. Но меч на боку с серебряно-костяной рукояткой был более чем реален, и хоть виден был только он, еще какое-то оружие наверняка имелось, потому что это был Холод. Королева называла его своим Убийственным Холодом. Если у него и было другое имя, я его не знала. При нем не было никакого магического или заговоренного оружия – для Холода это было почти как выйти безоружным.

Он смотрел на меня своими серыми глазами с явным подозрением.

Я обрела голос – что угодно, лишь бы прервать молчание. Отвлечь – вот что необходимо. Отпустив руку Дойла, я шагнула вперед. Холод был тщеславен относительно своей внешности и одежды.

– Холод, что за смелый вызов моде!

Голос прозвучал сильно, с интонацией между заигрыванием и насмешкой.

Его пальцы дернулись к подолу туники раньше, чем он успел себя сдержать. И он нахмурился.

– Принцесса Мередит, видеть тебя – все такое же удовольствие.

Небольшое изменение интонации сделало эти слова насмешливыми.

Я не обратила внимания. Он не поинтересовался, что скрывает Дойл. Это и все, чего я хотела добиться.

– А я? – спросил Рис.

Я повернулась к третьему из своих любимых стражников. Ему я не доверяла так, как Баринтусу или Галену. Ощущалась в нем какая-то слабина, чувство, что он не станет умирать ради твоей чести, но в остальном можно на него положиться.

Он завернул пелерину и водопад белых волнистых волос через руку, и мне открылся потрясный вид на его тело. Ему до шести не хватало доброй половины фута – коротышка для стражника. Насколько мне известно, он был чистокровный придворный – просто оказался низкорослым. Тело его было облечено в комбинезон настолько прилегающий, что под ним явно ничего не было. Ткань комбинезона была вышита белым по белому, и вышивка заканчивалась вокруг ворота и нешироких раструбов рукавов, окружая вырез на животе, открывающий булыжники мышц – как у женщин вырез на груди открывает ложбинку.

Рис опустил пелерину и волосы и улыбнулся мне своим луком амура. Губы вполне уместно смотрелись на круглом красивом мальчишеском лице с одним светлым глазом. В нем светились три круга синевы: васильковый вокруг зрачка, небесный, потом кольцо зимнего неба. Второй глаз был навеки закрыт неразберихой шрамов. Следы от когтей покрыли верхнюю правую четверть лица. Один из следов шел отдельно от остальных, поперек безупречной кожи лба справа к переносице и ниже, по левой щеке. Рис дюжину раз мне рассказывал, как он потерял глаз, и всякий раз по-разному. Великие битвы, великаны, кажется, еще одного-двух драконов я тоже припомнила. Наверное, это шрамы заставляют его так усердно трудиться над телом. При небольшом росте каждый дюйм его тела – сплошные мышцы.

Я покачала головой:

– Не могу понять, на что ты больше похож: на украшение на порнографическом свадебном торте или на супергероя комикса. Что-нибудь вроде "человек-живот".

Я радостно улыбнулась.

– Тысяча приседаний в день отлично укрепляет мышцы живота, – сказал он, гладя их рукой.

– Каждому свое хобби.

– Где твой меч? – спросил Дойл.

Рис посмотрел на него:

– Там же, где и твой. Королева сказала, что сегодня они нам нужны не будут.

Дойл глянул на Холода:

– А твой, Холод?

Ответил Рис с быстрой усмешкой, от которой вспыхнул его красивый синий глаз:

– Королева отлучает его от оружия постепенно, как младенца от груди. Она повелела, чтобы он был без оружия к тому моменту, когда она оденется идти в тронный зал.

– Мне не кажется разумным разоружать всю стражу целиком, – сказал Холод.

– Мне тоже, – согласился Дойл, – но она – королева, и мы будем выполнять ее приказы.

Красивое лицо Холода стянуло каменной маской. Будь он человеком, он бы давно уже покрылся морщинами, но у него лицо гладкое и всегда останется таким.

– У Холода одежда вполне подходящая для пира в честь возвращения, но вы с Рисом одеты так, что...

Я беспомощно развела руками, не в силах найти слова, которые не были бы оскорбительными.

– Мой наряд придумала сама королева, – сказал Рис.

– Очень красиво, – одобрила я.

Он осклабился:

– Ты не забывай это говорить, когда будешь встречай. Сегодня прочих стражей.

У меня глаза полезли на лоб:

– Не может быть! Неужто она снова принимает гормоны?

Рис кивнул.

– Младенческие гормоны, и сексуальные стремления у нее начинают работать сверхурочно. – Он оглядел свою одежду. – Стыд и позор так одеваться, когда некуда выйти.

– Неплохо сказано, – заметила я.

Он посмотрел на меня с искренне несчастным лицом. Не имел он в виду шутить. И от грусти на его лице моя улыбка тоже погасла.

– Королева – наш сюзерен. Ей лучше знать, – сказал Холод.

Я засмеялась, не в силах сдержаться. Выражение лица Холода заставило меня тут же об этом пожалеть. На долю секунды я увидела беззащитность в этих серых глазах, увидела страдание. У меня на глазах он снова поставил стены, глаза его замкнулись, ничего более не проявляя. Но я увидела, что находится за этим тщательно сделанным фасадом, за дорогой одеждой, за болезненным вниманием к деталям, за жесткими моральными принципами и надменностью. Что-то из этого было подлинным, а что-то – маской для сокрытия истинных чувств.