Поцелуй теней - Лорел Гамильтон

Лорел Гамильтон

Поцелуй теней

Глава 1

Даже из окон двадцать третьего этажа виден был только серый смог. Если это – Город Ангелов, то летают они тут вслепую.

Лос-Анджелес – такое место, где отлично прятаться, будь ты хоть с крыльями, хоть без. От других, от себя. Я сюда приехала спрятаться, и это получилось, но сейчас, пытаясь пробить взглядом густой грязный воздух, я хотела домой. Домой, где воздух почти всегда голубой, где не надо поливать землю, чтобы трава росла. Домой – это в Кахокию, штат Иллинойс, но туда мне нельзя – убьют меня родственники и их союзники. Каждой девушке хочется вырасти принцессой фей – но поверьте мне, это совсем не так заманчиво, как кажется.

В дверь офиса постучали. Я открыла, не спрашивая. В проеме стоял мой босс, Джереми Грей. Седой коротышка ростом в четыре фута одиннадцать дюймов – на дюйм меня ниже. Весь серый, от темного костюма от Армани и до застегнутой рубашки с шелковым галстуком. Только начищенные туфли блестели черным. И даже кожа равномерно бледно-серая. Не от болезни или старости – он был трау во цвете лет, чуть за четыреста. Имелись, конечно, легкие морщинки вокруг глаз и около тонких губ, придававшие ему зрелый вид, но старым он никогда не будет. Джереми может жить вечно, без воздействия смертной крови и действительно неплохого заклинания. Теоретически вечно. Ученые говорят, что где-то через пять миллиардов лет Солнце раздуется и поглотит Землю, и феи этого тоже не переживут. Погибнут. Можно ли пять миллиардов лет считать вечностью? Я так не думаю. Хотя это довольно близкие понятия, так что остальные могут завидовать.

Я прислонилась спиной к окну, к густому нависшему смогу. День был сер, как мой шеф, только шеф был серым отчетливо, прохладно, как весенние тучи перед дождем. А то, что за окном, ощущалось тяжелым и густым, как что-то такое, что стараешься проглотить и давишься. То ли этим днем я давилась, то ли собственным настроением.

– Что-то ты сегодня хмурая, Мерри, – заметил Джереми. – Что случилось?

Он закрыл за собой дверь. Проверил, плотно ли закрыл. Хотел, значит, разговора наедине. Может, ради моей же пользы, только я почему-то так не думала. Какое-то напряжение в его глазах, в положении узких плеч хорошо сшитого костюма, говорили мне, что не только я сегодня в мрачном настроении. Может, дело в погоде, точнее, в ее отсутствии. Хороший ливень или даже приличный ветер унес бы смог, и город задышал бы снова.

– Тоска по дому, – ответила я. – А у тебя что?

Он слегка улыбнулся:

– Тебя не проведешь, Мерри.

– И не надо.

– Отличный наряд.

Когда Джереми хвалил мою одежду, я знала, что действительно отлично выгляжу. Сам он выглядел элегантно даже в джинсах и футболке, которые надевал лишь при крайней необходимости маскировки. Однажды я видела как он пробежал милю за три минуты в туфлях от Гуччи, преследуя подозреваемого. Ну, надо сказать, его сверхчеловеческая ловкость и быстрота ему в этом помогли. Сама же я, когда предполагала, что придется гоняться за кем-нибудь, что бывало редко, меняла туфли на кроссовки.

Джереми посмотрел на меня, как смотрит мужчина, когда одобряет то, что видит. Ничего личного в этом не было – у фейри считается оскорблением не заметить, когда кто-то хочет выглядеть привлекательно, – это пощечина, объявляющая, что попытка провалилась. У меня она, очевидно, удалась. В хмурое от смога утро я оделась ярче обычного, чтобы как-то себя развеселить. Ярко-синий двубортный жакет с серебряными пуговицами, к нему синяя плиссированная юбка. Настолько короткая, что, если не так скрестить ноги, будет виден край чулка на резинке. И еще – двухдюймовые каблуки. При моем росте что-то надо делать, чтобы ноги казались длиннее. Обычно у меня каблуки трехдюймовые.

Волосы в зеркалах отсвечивали темно-красным. Цвет ближе к рыжему, чем к каштановому, но с черным отливом, а не коричневым, как у большинства рыжих. Темные рубины – очень модный в этом году цвет. Кроваво-золотистым называют его при королевском дворе фей. Фейский алый – «сидхе скарлет», если пойти в хороший салон. И еще это мой натуральный цвет. Пока он не вошел в этом году в моду с нужным оттенком, мне приходилось его скрывать. Я красилась в черный, потому что он естественнее смотрится с моей кожей, чем человеческий рыжий. Многие, кто красит волосы, ошибочно думают, что сидхе скарлет дополняет натуральный цвет рыжих. Это не так. Это единственный цвет, который, насколько мне известно, подходит к бледному, чисто-белому тону кожи. Это рыжина для того, кто отлично выглядит в черном, в чисто-красном, в темно-синем.

Единственное, что приходилось скрывать и теперь, – живую зелень и золото глаз и свечение кожи. На глаза я надевала темно-карие линзы. Кожа – тут уж приходилось ее приглушать гламором, магией. Постоянной концентрацией, будто слышишь в голове музыку, чтобы никогда не потерять бдительность и не начать светиться. Люди ведь никогда не светятся. Не светиться – вот для чего я накрывала глаза линзами. И еще я сплела вокруг себя заклинание, как длинное привычное пальто-иллюзию, будто я – человек с примесью крови низших фей, обладающий некоторыми парапсихическими и мистическими способностями, превращающими меня в превосходного детектива, но ничего уж такого выдающегося.

Джереми не знал, кто я. Никто в нашем агентстве не знал. Я была одной из слабейших придворных королевского двора, но сидхе, даже слабейший, – это много. Это значило, что я с успехом скрыла свою истинную суть, свои истинные способности от горстки лучших магов и экстрасенсов города. Может быть, и страны. Тоже немало, но тот гламор, в котором я искусна, не отвратит нож от моей кожи и не отобьет заклинание, дробящее сердце. Для этого нужны умения, которыми я не владею, и это – одна из причин, почему я скрываюсь. Сразиться с сидхе и выжить у меня не получится, так что скрываться – лучшее решение. Джереми и ребятам я верила, они были моими друзьями. Но я знала, что могут с ними сделать сидхе, если найдут меня и обнаружат, что ребята знали мою тайну. Если они ничего не будут знать, их отпустят и займутся только мною. Тот случай, когда неведение – благо. Хотя я понимала, что некоторые из моих друзей сочтут это своего рода предательством. Но если выбирать – быть им живыми и невредимыми, но злиться на меня, или умереть под пыткой, но не злиться, – я выбираю первое. Их злость я переживу. А их смерть – не уверена.

Знаю, знаю! Почему не пойти в Бюро по делам людей и фей и не попросить убежища? А вот почему: может быть, мои родственники меня убьют, если найдут. Может быть. Если же я выступлю публично и выставлю наше грязное белье на мировые телеканалы и прессу, они меня убьют непременно. И намного медленнее. Так что ни полиции, ни посольств – только игра в кошки-мышки. Смертельная игра.