Лукан. Конец - Адриана Бринн

ублюдкам обыскать меня. Я не настолько глуп, чтобы иметь при себе что-нибудь, зная наверняка, что первым делом этот идиот прикажет обыскать меня на предмет оружия.

Все может пойти прахом.

Один неверный шаг — и все, чего я добился до сих пор, полетит к чертям.

Мой ребенок пострадал из-за этого гребаного плана.

Я сделал это.

Я заставил его пройти через это, добавив травм в его маленькую жизнь, и все это для того, чтобы с этого момента они были в безопасности.

Все для того, чтобы мы могли быть свободными.

Его мать наверняка сейчас меня ненавидит. Она наверняка обдумывает все способы покончить со мной за то, что я оставил ее прикованной к кровати в нашей комнате.

Как только сука заканчивает ощупывать мое тело в поисках пистолета или ножей, он отпускает меня и толкает, чтобы я мог идти вперед.

Я стараюсь быть лучше, но эти сучки меня испытывают.

— Я рад, что у тебя хватило ума поступить так, как тебе сказали, и прийти одному. — Винченцо обходит меня, держа наготове пистолет. Явный знак, чтобы я продолжал делать то, что мне говорят, если нет, он пустит мне пулю в лоб.

Один мудрый человек сказал, что бродячие собаки никогда не бывают верными, но эта сука доказала, что поговорка неверна.

Все эти люди, собравшиеся здесь сегодня, никогда не были верны мне, и я это знал. Я понял это в тот момент, когда пустил пулю в голову своего отца. Они отвернулись от меня так же, как я отвернулся от Томмазо.

— Где мой сын?

— Всему свое время, друг мой. — Он смеется и похлопывает меня по спине своим «глоком». Как будто он на одном уровне со мной. Как будто он не забрал моего сына и не предал меня. Не могу дождаться, когда я вышибу мозги этой суке и увижу, как его грязная кровь потечет по этому полу.

Он ведет меня по длинному коридору, и я обращаю внимание на все вокруг. Несколько моих солдат стоят на страже, пока мы идем, и некоторые из них даже не смотрят мне в глаза.

Склоняют головы и опускают глаза.

Я не опускаю голову и следую за Винченцо, пока он не останавливается перед закрытой дверью. Он открывает двойные двери и заходит внутрь, ожидая, что я последую за ним. Как только я вхожу в комнату, то сразу же замечаю, как здесь холодно.

Почти как в чертовой морозилке, в которой мы иногда храним тела.

Сзади Винченцо раздается слабый лай, и тут я замечаю своего мальчика. Мой маленький мальчик сидит на стуле на таком морозе.

— Я прикончу тебя. — Я говорю Винченцо достаточно тихо, чтобы Роман не услышал. — Я буду купаться в твоей крови и праздновать твою гибель. Я обещаю тебе это.

Он смеется.

Громкий и несносный смех, привлекающий внимание Романа.

Этот храбрый мальчик пережил столько всего, что не должен испытывать ни один ребенок.

Даже в таком состоянии ему удается поднять свою маленькую головку, посмотреть на меня и улыбнуться.

Маленькая и слабая улыбка, которая разбивает мое сердце и одновременно наполняет его такой любовью и гордостью.

Моя улыбка говорит ему, что все будет хорошо.

Я смотрю на пустой стул позади него, и сердце мое тяжелеет от осознания того, что ему пришлось стать свидетелем того, как у него забирают тетю, не по крови, а по выбору.

— Роман, посмотри на меня. — Мне нужно, чтобы он знал, что с ним все будет хорошо. Что он сильный. Он поднимает голову, и его глаза оживают. — Ты такой сильный, bambino60. Такой храбрый, раз справился сам. Но теперь я прикрою тебя, и все будет хорошо.

Он кивает, но ничего не говорит.

Черт.

Неужели я испортил своего ребенка всего за несколько недель?

Я чувствую это, мой старый приятель, чувство вины всегда будет присутствовать в моей жизни. Все, что я делаю, — это чувствую его, пока оно не задушит меня.

Мне нужно вытащить его отсюда.

Я смотрю на лицо Винченцо и замечаю, как он самодовольно смотрит на меня. Держу пари, он верит, что выйдет из этой ситуации невредимым. Что я просто подчинюсь его требованиям и позволю ему уйти, причинив боль моему сыну и бросив мне вызов.

Я смотрю на пустой стул рядом с Романом с распущенными веревками на полу и понимаю, что этот момент будет преследовать моего мальчика.

На полу свежая кровь.

Кто, блядь, забрал Фэллон?

— Подруга твоей шлюхи сбежала до того, как наше веселье закончилось. — Он смеется так, будто то, что он только что сказал, — самое смешное дерьмо, которое он когда-либо слышал.

— Мы не трогаем невинных. — Я начинаю подходить к нему, но один из моих людей, теперь уже его человек, оттаскивает меня назад. — Ты, блядь, знаешь это. Что, блядь, с тобой случилось?

— Ты случился.

— Да что ты ко мне привязался? — Рявкнул я в ответ. — Ты хотел быть боссом, так что ли? — Насмехаюсь я. — Псы Вольпе никогда не бывают верными. Это единственная здравая вещь, которую мне когда-либо говорил отец.

— Не произноси его имя!

— Какое тебе, блядь, до этого дело? — Спрашиваю я. — Ты запал на моего папочку? Это так?

Я толкаю этого чертова медведя, но мне нужно больше времени, чтобы все встало на свои места.

Винченцо ухмыляется, как демон из ада, и начинает идти к Роману.

— Нет! — Кричу я ему в спину. — Я сделаю, как ты скажешь, но не трогай его, мать твою.

Он смотрит на меня через плечо и пару секунд молчит, а затем поворачивается спиной к Роману и снова обращается ко мне.

— У тебя было все, и ты, черт возьми, принимал это как должное. — Теперь он стоит прямо передо мной. В его глазах что-то темное и извращенное. Как я мог пропустить это? Он вел себя как идеальный солдат, и я ни разу не подумал, что он окажется гнилым яблоком, заражающим всех остальных.

Настроил их против меня.

Кровь Вольпе всегда была грязной.

Солдаты не хотели двигаться вперед и оставлять старые традиции.

Очень жаль.

Что касается Винченцо, так это то, что я никак не ожидал этого. Я умею читать людей, а с ним у меня ничего не вышло. Он никогда не давал мне повода думать, что является кем-то иным, кроме как преданным, соблюдающим все правила солдатом. Он делал то, что ему говорили, и всегда улыбался.

Я должен был догадаться.

Но ему это не сойдет с рук, потому что, хотя он и переиграл меня,