Рай Сатаны - Виктор Точинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Полог чума откинулся, появился Иван, мой проводник в Страну Мертвых. Узнал я его не сразу, да и мудрено было: исчезла меховая национальная одежда, исчезли меховые не то унты, не то валенки, – бесформенные, цилиндрические.
На последнем энце красовался пиджак древнего-древнего покроя, на груди поблескивало какое-то украшение. Брюки-галифе заправлены в начищенные сапоги, на голове кепка. Длинные черные волосы с белой прядью, собранные на затылке в «конский хвост», несколько дисгармонировали с общим имиджем, но впечатления не портили.
Талию Ивана стягивал ремень с латунной бляхой, на нем – три брезентовых подсумка ископаемого вида. За спиной висел карабин. Никакой другой поклажи потомственный шаман не взял.
Когда он подошел, я разглядел вблизи «украшение», вспомнил историю, рассказанную этнографом, и спросил:
– Трудовое Красное Знамя?
– Кто как зовет… Большие начальники «знамя» называли. Простые русские «шестеренка» называли. Я «бдыбильдо» зову.
– От прадедушки достался? Или от прапрадедушки?
– Зачем от дедушки? Большой начальник Шорохов мне давал.
Шорохов, значит… Главный чекист Таймыра… Почти два века назад…
– Понятно… – сказал я. – А совсем как новый.
– Берегу, редко достаю. Сегодня можно. Пошли?
– Пошли…
– Нам пора, – сказал я Лайзе по-немецки. – Надо спешить. Постарайся уснуть. Когда проснешься, мы уже вернемся.
Я намеренно говорил коротко и деловито. Хотел избежать долгих прощаний. Поскольку подозревал, что прощаемся мы навсегда. Лучше не растягивать такие моменты.
– Подожди, – остановила меня Лайза, когда я уже шагнул вслед за шаманом-орденоносцем. – Давно хотела сказать…
Тщательно выговаривая, она произнесла три слова на русском.
Так и знал, что ее познания в великом и могучем глубже, чем «привет» и «спасибо». Как бы иначе столковалась с Иваном?
Тарантул парил в небе. А профессор Птикошон остался на земле – сброшенная пустая шкурка, личина, отслужившая свое.
Он любил летать на воздушных малютках – никакого сравнения с вертолетом или стратопланом, где слишком много слоев металла и пластика отделяют человека от живого синего неба…
Туман остался позади, туман жался к Бырранге, а здесь было хорошо – солнце, безоблачное небо, встречный поток свежего воздуха… Летел бы и летел, до самого конца, до цивилизованных мест. Увы, даже при благоприятных условиях дальше чем на двести километров на мотодельтаплане этой модели не улететь, если не ставить дополнительный бак. Он бы поставил, но взлетный вес и без того получился предельным – сзади, на пассажирском месте, стояла добыча, весившая немало.
Так что стоило подумать о приземлении, не сжигая остатки топлива. При полетах на мотодельтаплане обычно не возникает проблем с выбором места для вынужденной посадки: крохотный аппарат может приземлиться на дороге, на площади, на ровной и гладкой лужайке.
Беда в том, что дорог и площадей внизу не имелось. А гладкость тундры вызывала сильные сомнения… Но Тарантул привык заранее просчитывать такие моменты.
Приземляться было рискованно – и он приводнился на поверхность небольшого тундрового озера. Аппарат был комбинированный, у пилота имелась возможность надуть поплавки-баллоны прямо в полете.
Птицы, в изобилии гнездившиеся на берегах, тучей поднялись в воздух, но быстро расселись по местам, дичь здесь обитала непуганая.
Все шло хорошо. Просто идеально. Тарантулу это не нравилось, он бы предпочел какую-нибудь возникшую по ходу дела каверзу, преодолимую, разумеется, – в качестве искупительной жертвы судьбе.
Вода казалась черной, а небольшое по размерам озерцо – бездонным. Иллюзия, объясняемая цветом донного грунта, но Тарантул чувствовал себя не совсем в своей тарелке. А вдруг тот бред, что он бойко излагал в ипостаси профессора Птикошона, неожиданно окажется правдой? И из глубины вынырнет огромная, древняя и зубастая тварь? Вот уж случайность так случайность… Непредвиденная.
Чушь, конечно же… Всю теорию о гигантских земноводных он слепил, не особенно утруждаясь, черпая информацию из Сети. Полазал по древним сайтам, уже несколько лет необновляемым, кое-какие данные подкорректировал, кое о чем не стал упоминать, кое-что присочинил, – и до чего же складно получилось! Настоящие криптозоологи, подозревал Тарантул, работают по той же схеме.
Разумеется, единственное доказательство – последние кадры, переданные якобы сожранной псевдощукой – фальшивка, сработанная заранее, еще на Большой земле…
Всё так, но на озере Тарантулу было тревожно. Мерещился чужой и чуждый взгляд, устремленный снизу сквозь толщу воды.
Не заглушая двигатель, он подогнал аппарат к берегу, высадился и выгрузил багаж, а затем без сожалений затопил мотодельтаплан.
Предстояла последняя фаза операции, самая ответственная.
– Баг! Вернулся! Вернулся, мать твою!
Абдулла-хаджи обернулся на крик. Он не знал подбегавших. И прошел бы мимо, не тронув их, – Учитель послал его исполнить важное и срочное дело, заниматься пустяками недосуг.
Но они не отставали, называли Абдуллу какой-то гнусной кличкой, более подходящей для собаки, один из них протянул свою грязную лапу и схватился за белую галабею, оставив пятна…
Меч Луны бесшумно рассек воздух, и не только. Затем сверкнул в коротком выпаде. Абдулла-хаджи развернулся и продолжил свой путь.
Большой Пепс умер почти мгновенно. А Шуруп всё никак не хотел расставаться с поганой здешней житухой, давненько им проклинаемой, – ухватился двумя руками за горло, рассеченное десантным ножом, сжал, стиснул, желая остановить кровь и удержать вытекающую жизнь… Борьба с неизбежным длилась пару минут и закончилась вполне предсказуемо.
…Учитель, как было всегда, оказался прав. Вертолет – железное порождение шайтана – стоял именно там, где велел его искать Абу-Нагиль.
Абдулла-хаджи резким движением откатил дверь, запрыгнул внутрь. И сразу же пустил в ход меч Луны и меч Солнца.
Светлановский проспект был таким же, что и раньше. До Дня Станции, до Большой волны, до многих миллионов тонн песка и ила, поднятых обезумевшей водой со дна залива и обрушенных на город…
Все было привычно и знакомо.
Зеленели тополя.
Смеялись дети.
Два бомжа дрались из-за найденной бутылки. Мне захотелось их расцеловать.
Впереди высилась многоэтажная «шайба» Северного шопинг-центра, недалеко, минут пятнадцать неторопливым шагом, но я неторопливо не сумею, я побегу и буду смеяться и плакать на ходу, не прекращая бега… Потому что там, за «шайбой» – уродливой для нового человека, а нам привычной – стоит неприметный восьмиэтажный дом, часто снившийся мне ночами, и я взбегу на второй этаж, и звонок взорвется ликующим воплем, и дверь распахнется, и…
Рука. Не моя. Чужая, хоть и растет из моего плеча. Изогнулась, тянется к шее. В ней карпульный шприц. Зачем?
«Шайба» приближалась на удивление быстро, словно серая лента тротуара стремительно двигалась под моими подошвами, причем в попутную сторону. На короткую колющую боль я не обратил внимания. Я торопился. Я спешил домой.
Сейф лежал на мягком мху, как на перине. К его замку прилипло металлическое устройство, изначально непредусмотренное конструкцией. Что-то там пощелкивало, попискивало, – Тарантул не вмешивался в работу электронной отмычки. Сейчас откроет, пять минут – самый максимум, возможный в крайнем случае, если из огромного, но все же конечного числа перебираемых комбинаций верной окажется последняя.
Но справиться с замком и поднять крышку – полдела, его самая простая и легкая часть. Потому что под первой крышкой окажется вторая, и запор там другой, отпираемый дистанционно с помощью сигнала, каждый раз нового, завязанного на дату, время, биометрию владельца и кучу других вещей… И попробуй ошибись хоть в самой малости, – тут же активизируется система уничтожения и на исправление случайной ошибки останется ровно двадцать секунд.
История о том, как Тарантул ухитрился несколько раз тайно записать сигнал, как бился с его расшифровкой и алгоритмом, каким изысканным способом произвел проверку достигнутого результата, – отдельная песня. Да что там песня – эпическая поэма! Именно в том и состояла главная трудность растянувшейся на годы операции. В сравнении с ней перестрелять охранников, хотя бы и генавров, – детская забава.
Награда соответствовала масштабу подвига. Тарантул знал, что внутри. Электронные дорожные чеки на большие суммы – для тех немногих мест, где уцелели остатки банковской системы. Пачки банкнот – валюты разные, самые ходовые, номиналы крупные – для тех частей мира, где банков нет, но все же сохранились остатки цивилизованности. Монеты и небольшие слитки, золотые и платиновые, и даже два десятка ограненных алмазов, примерно одного веса и стоимости, – универсальное платежное средство для мест диких, практикующих самую первобытную торговлю.